На этой неделе в Туле откроют памятник юным тулякам-оружейникам. Трудом этих мальчиков и девочек создавалось оружие, с которым воевали их отцы на фронте.
Беженцы поневоле
Уже 17 августа в Тульской области состоялся первый воскресник в фонд обороны страны. В нем приняли участие около двухсот тысяч молодых людей, которые перечислили в фонд обороны более миллиона заработанных в этот день рублей. В воскреснике в Туле приняли участие 35 тысяч комсомольцев. Комсомольцы и молодежь оружейного завода заработали в этот день и внесли в фонд обороны более 200 тысяч рублей.
С войной тульские дети столкнулись еще задолго до приближения к городу Гудериана. Многие из них, кто добровольцем, кто в добровольно-принудительном порядке, стали участниками трудового фронта — помогали рыть оборонительные сооружения в тех регионах страны, где гитлеровцы были уже на подходе.
Семнадцатилетней девушкой в 1942 году начала работать трактористкой в совхозе им. Красина Ефремовского района Анна Шепилева и с первого года работы она систематически перевыполняла нормы выработки.
Так свой первый боевой опыт получила сандружинница Зоя Владимирова — молодая выпускница школы, ушедшая позже добровольцем в Тульский рабочий полк. Она участвовала в подготовке оборонительных сооружений в Тверской области. И здесь своими глазами видела, как к подбитому немецкому самолету слишком близко подошли из любопытства молодые ребята. В этот момент пошли рваться боезапасы внутри самолета. Многие получили ранения, кому-то даже оторвало руку.
Вот воспоминания тулячки Н. Черновой. Тем летом она окончила восьмой класс, ей было 15 лет. Первого июля к ней домой пришли одноклассницы и сообщили, что завтра нужно прийти в школу. С собой взять байковое одеяло, полотенце, мыло, кружку и еды на три дня. Собрали всех во дворе школы № 8 на Пушкинской улице, потом всех повели колонной вверх по улице Коммунаров в 20-ю школу. Разместились на ночлег в классах. Дети постелили на пол свои одеяла, без подушек, ничем не накрылись, в одежде легли спать. Утром их подняли в пять часов. Оказалось, что в классах ночевали такие же ученики из других школ. Теперь колонной пошли до Ряжского вокзала.
Всех погрузили в товарные вагоны и повезли на запад, в сторону
фронта.
Куда и зачем — никто не говорил. Дорогой не кормили, спали опять на полу, расстелив свои одеяла. Эшелон стоял на разъездах, пропуская воинские составы, станции бомбили, стреляли зенитки. Было страшно. Потом высадили на неизвестном полустанке и повели лесом. Стояла страшная жара, хотелось пить, воды не было. Некоторые ребята пили из луж или из колеи от телеги. После отдыха в лесу детей группами стали уводить для размещения на постой. Наконец-то узнали, что их привезли в Смоленскую область. Поселили к какой-то старой, больной женщине. Спали на полу, на соломе, в одежде. В пять утра вставали и шли копать противотанковые рвы.
На оружейном заводе и в Туле хорошо было известно в 1942 году имя юного рабочего Ивана Чернышова. Обслуживая одновременно пять станков, он выполнял норму на 200-300 процентов.
Через несколько дней всех посадили в грузовую машину и опять повезли в неизвестном направлении. Дорогой колонну обстреливали немецкие самолеты. Когда въехали в Вязьму, город бомбили. Опять было страшно. Наконец добрались до конечной цели — Курского вокзала в Москве. Сошли со своих машин. Все удивлялись: вы беженцы? «Мы были очень грязные, оборванные, у многих были вши». Потом с сопровождающим сели в поезд и вернулись в Тулу.
Есть в этих воспоминаниях еще один момент: рефреном идет «не кормили, не кормили, не кормили». Проснулись утром в двадцатой школе, никакого завтрака. Ехали в товарном вагоне — никто не кормил. Приехали на место; паек — полбуханки в день. И обязали хозяйку кормить постояльцев. А она сама нищая. Вечером варила чугун картошки и ставила его на пол. Там же, на полу, и ели — без соли. Ее в доме не было. «Однажды я шла по проселочной дороге, смотрю: валяется настоящая деревенская пышка. Подняла, сдула с нее пыль, съела. Очень вкусная была».
Вкус мёда
«Мое поколение, мои сверстники из рабочих семей провинциальных городов, вспоминая свое детство, прежде всего помнят голод. Мы ели всё, исключая лишь железо, — не могли разжевать. Зато с какой страстью мы вонзали свои молодые зубы в турнепс! Это белая такая техническая свекла, которая раньше шла на корм скоту. Мы воровали ее с полей, что были на другом берегу Упы. Сладкая, чудная, сочная, она казалась нам мёдом. Это я уже сейчас сравнил ее с мёдом, а тогда мы об этой штуке и не слыхали. Мёд? А что это? Вот так бы мы ответили».
За четверых работал в 1943 году на заводе «Прибой» пятнадцатилетний стахановец Владимир Карпов.
Это — строки из воспоминаний о детстве в военной Туле журналиста Юрия Теплякова. Ему в тон повествовал в своей автобиографической книге знаменитый тульский конькобежец Евгений Гришин.
«Самым любимым кушаньем у нас в то время были блинчики из картофеля, собранного весной на полях, примороженного и полусгнившего, с добавлением щепотки муки и какой-то травки для вкуса — это мамин секрет. Жарились они из-за отсутствия какого-либо масла на сковородке, смазанной воском. Да-да, брался огарок обыкновенной стеариновой свечи и расплавлялся на сковородке, чтобы блинчики не пригорали».
С приближением немцев в городе стало пустынно — на улицах никого.
Борис Михайлович Попов рассказывал, как в конце октября он с друзьями постоянно бегал к зенитчикам. Помогали бойцам чем могли, исполняли всякие мелкие поручения. Дело было довольно опасное — город периодически обстреливали. Как-то в одном из боев убило возницу, подвозившего снаряды для дальнобойной артиллерии, стоявшей в районе улицы Тимирязева. Командир попросил выручить. И снаряды начали возить мальчишки. Правда, недолго. Лошадку убило в перестрелке, а юных возниц Бог миловал.
И опять очень яркий кусочек из мемуаров Юрия Теплякова: «Похоронные команды собирали убитых по лесам, по оврагам и всюду, где еще недавно шли бои. Правда, похоронными они лишь так назывались. На самом же деле никого они не хоронили, а только выкапывали из-под снега, снимали с погибших одежду, сапоги (не пропадать же добру, коли этого добра и для живых не хватало) и, уже голых, как дрова, складывали в штабеля на запасные платформы железной дороги, где те и лежали, пока не подавали вагоны.
На морозе трупы становились хрупкими, как стекло, и мы, пацаны Заречья, не ведая страха, затевали на тех платформах тогда казавшиеся нам обычные игры: кто больше насшибает мерзлых пальцев.
Я помню, мне почему-то везло. Часто я натыкался на трупы, у которых было не пять, а четыре, а то и три пальца на руке. Не знали мы тогда, что до нас на платформах уже поработали взрослые: многие немецкие солдаты носили обручальные кольца. Теперь о тех штабелях и вспоминать жутко. А тогда, когда безногие, безрукие, слепые, изуродованные встречались на улицах чаще, чем обыкновенные люди, когда война укрыла черным всяческий страх перед смертью, даже мы, дети, воспринимали мертвецов как что-то привычное, будничное, нисколечко не выделяющееся из того, что нас окружало, из того скудного, голодного, холодного, что было на каждом углу, в каждом доме».
Наравне со взрослыми
В октябре 1943 года в области было создано 223 комсомольско-молодежных бригады, а в мае 1944 года их было уже 1600. Четвертая часть всех комсомольско-молодежных коллективов носила звание фронтовых, перевыполняя плановые задания на 150−200 процентов. Работали на заводах в основном девушки и подростки.
Первой звание фронтовой получила бригада комсомолки Веры Грызловой, в составе которой были только девушки.
План они перевыполняли на 250−300 процентов. В 1943 году, когда все узнали о событиях в Краснодоне, девушки попросили, чтобы их бригада получила имя «Молодая гвардия».
Первая фронтовая комсомольско-молодежная бригада в Туле «Молодая Гвардия».
«Инструмента не хватает, оборудование давно ждет ремонта, у меня с чертежами не клеится. Даст мастер деталь, чертеж к ней, смотришь, смотришь то на деталь, то на чертеж, а что к чему, не понимаешь. Идешь с работы — чертеж этот из головы не выходит, — вспоминал токарь завода МПС А. Бартенев. Тогда ему было четырнадцать лет. — Постепенно я стал догонять в работе лучших расточников, выполняя по две с половиной — три нормы. Не исполнилось мне и шестнадцати лет, как я стал работать наравне со взрослыми рабочими по 12 часов в сутки. С особенным усердием я работал над деталями для трала. Мальчишеское воображение рисовало перед глазами картину, как этот трал, обнаружив мину, спасает от верной гибели экипаж танка».
1941 год остался самым страшным воспоминанием для Дмитрия Георгиевича Селищева. В бою под Курском погиб старший брат, после чего тяжело заболела мать. Вскоре пришла еще одна похоронка — под Смоленском убили отца. Мать не вынесла этой беды — умерла. Он остался один с сестрами, младшей из которых было восемь лет. Ему самому — четырнадцать. Весной 1942 года Дмитрий пришел на Новотульский металлургический комбинат. Работали не жалея сил, по 12 часов в сутки, а если надо, то и больше. Случалось, здесь, в цехе, и спали.
«Однажды, — вспоминает, — произошла серьезная авария. Лопнул главный газопровод высокого давления. Это могло остановить турбину и прекратить снабжение завода электроэнергией. Под руководством мастера
Пионеры 1-й средней школы Тулы готовят подарки для отправки на фронт.
В качестве эмоционального послесловия к рассказу приведем отрывок из воспоминаний Храмайкова. После войны Фёдор Тихонович некоторое время был председателем Тульского горисполкома, а в дни осады — начальником обороны первого оборонительного района города и начальником строительства оборонительных рубежей. Ничего сильнее о юных туляках-оружейниках не скажешь:
«Многие туляки проявляли в этот период образцы настоящего трудового героизма. 16-летний стахановец Иван Чернышов обслуживал пять станков и выполнял план на 250 процентов. Женщины после 11−12 часов работы шли в госпиталь и ухаживали за ранеными, овладевали мужскими профессиями. Почти все общественные направления сваливались на их головы. Они воспитывали оставшихся без отцов детей, а также вышивали одежду и выпекали хлеб, сушили сухари для воинов, выхаживали раненых. 13−14-летние мальчики и девочки работали без выходных по одиннадцать часов, нередко засыпая у своих рабочих мест. Помню, что на заводе Кирова у мастера в конторе были кукла и футбольные мячи, которые он давал своим питомцам, чтобы отогнать сон».
