Иван Бунин, русский писатель и поэт, родился 22 октября 1870 г. в Воронеже. Будучи представителем обедневшей дворянской семьи, Бунин рано начал самостоятельную жизнь. В юношеские годы работал в газетах, канцеляриях, много путешествовал. В 1933 году Бунин стал лауреатом Нобелевской премии по литературе за «строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы». Произведения Бунина были неоднократно экранизированы. Образ писателя воплощен в фильме Алексея Учителя «Дневник его жены».
Бахрах (Александр Бахрах, литературный критик, друг Бунина. – Прим. ред.), собравшись с духом, спрашивает;
– Иван Алексеевич, вы никогда не пробовали составлять свой донжуанский список?
– Увы, это дела давно минувших дней! Но мысль отменная. Если найдется у меня свободное время, обязательно примусь за его составление. Только теперь уже многих имен не помню. Но Ваш бестактный вопрос пробудил во мне целый рой воспоминаний. Какое золотое время — молодость! Сколько бывает тогда побед, сколько встречается на пути прекрасных и пленительных женщин. Жизнь быстро уходит, и мы вовремя ничего ценить не умеем. Начинаем понимать, когда уже все позади. Надо состариться, чтобы понять: дороже любви нет ничего на свете — ни деньги, ни даже слава… Впрочем, то и другое отлично служит, амурам помогает!
В письмах к друзьям Бунин бывал порой чрезвычайно остроумным. Однажды, уже после войны, он написал письмо Надежде Тэффи, которое закончил словами: «А засим, сударыня, целую Ваши ручки, штучки, дрючки».
Остроумная Тэффи ответила: «Дорогой Иван Алексеевич! Если ручки мне иногда еще целуют, то штучки и тем более дрючки никто уже лет сорок не целовал». Бунин был в восторге.
Бунин, приглашая с собой Бахраха, любил совершать длительные прогулки по каменистым дорожкам Граса.
Солнце опускается за дальние горы Эстереля. Снизу, из долины, покрытой туманной дымкой, идет острый аромат розовых и жасминовых плантаций, в воздухе – несмолкающий птичий треск и гам. В такие минуты классик бывал особенно откровенным:
— Уж, кажется, пером я владею, и над тем, что мною написано, комар носа не подточит. А вот письма мне не удаются. Получаются какими-то тусклыми, бухгалтерскими — вот только если разозлюсь, то развожу похабщину.
Я непременно в моем завещании отмечу, чтобы мои письма никогда не опубликовывались. А кто послушается? Надписи на книгах — тоже не моя специальность. «Милому», «дорогому», «глубокоуважаемому», а дальше что? Да и дамам не намного лучше. Если бы Вы знали, сколько раз я использовал украденную у Горького формулу: «Эту книгу я переплел бы в кожу моего сердца»! И, представьте, всякий раз действовало».
Бахраху такая книга попалась однажды. Полонский привез из Парижа томик, который Бунин «переплел в кожу» для княгини Зинаиды Шаховской.
Иван Бунин с женой Верой Муромцевой.
Бунин не случайно упомянул про «похабщину» в письмах. Бахрах вспоминал: «Разозлившись на неугодившее ему какое-нибудь словцо, Бунин адресовал своему «обидчику» пропитанное ядом и не всегда вполне цензурными выражениями письмо. Я знавал одного беллетриста, который такое бунинское письмо застеклил и на видном месте повесил у себя в столовой».
Он умел писать веселые письма. Вот одно из них — неопубликованное, написанное в 1947 году. Адресовано оно талантливому и рано скончавшемуся писателю Борису Пантелеймонову:
«Дорого стоите Вы мне, товарищ патриот, — разорили Вы меня на pneu (пневматическая скоростная почта), но как не поспешить обрадовать Ваше ненасытное честолюбие! Как-то писал я о Вас, рекламировал Вас Габриловичу (Леониду Галичу) в Америку — и вот что пишет он мне:
«Я полюбил Пантелеймонова за его «Св. Владимира» (точнее: «Святый Владимир», рассказ вошел в сборник «Зеленый шум», Париж, 1947). Вот уж человек не натуживается, а пишет, как птица поет. Очень возможно, что его рассказ перейдет в Хрестоматию».
Каково! Воображаю, как раздуете зоб от гордости, — свой птичий зоб! А все-таки птицей писать не советую. Маленько поосмотрительней надо быть, не только петь, а и думать. Да и какая же Вы птица в сущности? Где же это видано, чтобы птицы по литру водки в день лопали?
А за всем тем — «с пламенным коммунистическим приветом»!
Зам. Горького — Иван Сладкий».
В 1943 году Бунин открыл девятый номер «Нового журнала», доставлявшегося из США через Швейцарию, и ахнул:
– Вера, горе какое! Надежда Тэффи умерла…
– Откуда такие сведения?
– Да вот некролог, его Миша Цетлин писал! Кто бы мог думать? Вечно больной, дышащий на ладан Цетлин будет писать надгробное слово Тэффи — всегда бодрой, живой, энергичной? Ужас, в который разум отказывается верить!
…Бунинский скептицизм оказался удивительно уместным. Вскоре выяснилось, что Цетлин малость поторопился: Тэффи благополучно прожила еще девять лет, а Михаил Осипович помер через год.
Бахрах когда-то усердно собирал частушки, народные поговорки, прибаутки. Для писателя — это настоящий клад. И сколько ни записывай, еще множество останется. Он их собрал около одиннадцати тысяч. Когда из Москвы уезжал, все это осталось. Кое-что удалось восстановить по памяти.
Бунин уходит в свою комнату, возвращается с тетрадью, в которой столбиком записаны всевозможные поговорки, которых ни у какого Даля не найти. Некоторые Бунин любил повторять, но «воспроизвести их нельзя. А жаль! Они так выразительны и остроумны» (Бахрах).
Добавим: пословицами пересыпаны произведения Бунина. Вот наугад: «мертвых с погоста не носят», «все проходит, да не все забывается», «одному Бог дает полати, другому мосты да гати». Добрался писатель и до французских.
Скажем, рассказ «В Париже»: «вода портит вино так же, как повозка дорогу», «нет ничего более трудного, как распознать хороший арбуз и порядочную женщину», «милосердный Господь всегда дает штаны тем, у кого нет зада».
В одной газете на днях опубликовали заметку о Бунине, в которой говорится: «Лучшие вещи он задумал или написал в дороге» и что «стук в дверь» выводил его из равновесия. Это неверно.
Самое значительное Буниным написано в эмиграции. Своей лучшей книгой он считал «Темные аллеи» (Париж, 1946). Начиная с мая 1923 года он все исключительно написал в Грасе, сидя в своем кабинете. Не было никаких «дорог» (кроме послевоенного периода, когда с целью заработка ездил с лекциями по Европе, да тут уж не до творчества!).
В кабинет к нему во время «процесса» можно было входить запросто. Об этом пишут многие достоверные мемуаристы: Бахрах, Яков и Александр Полонские и другие.
Более того, Бунин работал порой под музыку. Очень любил американский джаз, под который приплясывал.
Иногда настраивался на московскую волну (на нобелевские деньги приобрел громадный приемник «Дюкрете»). Случалось, прервав работу, сбегал вниз в столовую, служившую гостиной, с уморительным видом выкрикивал частушку, только что услышанную по радио:
Сорвала я, сорвала
Веточку малинову,
Шлем мы Сталину привет
И Климу Ворошилову.
С семейными Бунин чаще всего бывал веселым, доступным, чуть насмешливым. Раздражался он лишь на одного домочадца — неудачливого литератора Леонида Зурова. Тот явился без предупреждения из Риги 23 ноября 1929 года — «на недельку» и прожил в бунинском доме более 40 лет. Этот Зуров неоднократно лечился в психлечебницах и с кулаками бросался на старого писателя (об этом, в частности, есть в письмах самого Бунина). Зурову, после смерти супругов Буниных, достался их архив. Он его продал в Эдинбург.
Бунин всегда восхищался великим Пушкиным и всем, что связано с его именем. Яков Полонский 11 апреля 1942 года записал со слов Бунина рассказ о том, как он увидал «Сашку» – любимого сына поэта. Однажды 20-летним юношей Бунин приехал из Орла в Москву. Зашел в Страстной монастырь. Идет служба. «Стал, а рядом старушка глаз не сводит с моего соседа и шепчет мне: «Это Пушкин Александр Александрович!» Я посмотрел и чувствую, что бледнею от волнения. Стоит старый седой генерал в сюртуке, а лицо Пушкина. Стою и боюсь пошевелиться, а глаз оторвать не могу… Пушкин — это волшебство, это божественное, я уверен, что нигде в мире, ни в какой литературе ничего подобного нет».
Александр Александрович Пушкин в молодости.
Дневниковая запись Я. Полонского 2 апреля 1942 года. Бунин сетует: «Что же, пора умирать, стар стал, противен стал женщинам, а без женщин что?.. Вернулся бы посмотреть Крым, где мы с Чеховым жили, белое вино пили, молод был. Ну и страшно, конечно, подойдет какая-нибудь старушка:
— А помните, я такая-то? Что же, женщины, которых я любил, которых целовал, состарились».
До последних дней Иван Алексеевич Бунин, тонкий знаток прекрасного, любил повторять:
– Господи, пошли мне целомудрия, только не сейчас…
Дом-музей Ивана Бунина в Ефремове.
Кстати
В Ефремове есть дом, в котором бывали все родственники семьи Буниных. Он один такой на всю Россию и является визитной карточкой культурного наследия Тульской области.
В 1985 году в Ефремове в доме № 47 по улице Тургенева был открыт литературный музей, филиал краеведческого музея. А в 90-е годы он станет называться Домом-музеем
Чтобы открыть литературный музей три десятилетия назад,
В то время Бунин считался контрреволюционным писателем, и его книги, за исключением короткого послевоенного времени, не печатались в СССР. Такое тогда было время.
И тут как гром среди ясного неба для партийного руководства города прозвучала крамольная мысль — открыть в Ефремове музей антисоветского писателя! И кто же этот ненормальный?!
Им оказался бывший чекист, коммунист, руководитель городского комитета по культуре Афанасьев. Между Маковкиным и Афанасьевым состоялся разговор на повышенных тонах. Когда он достиг точки кипения, Георгий Фёдорович, глядя прямо в глаза Дионисию Константиновичу, задал ему вопрос: «Вы что же, против линии ЦК партии по этому вопросу?» Тут уж первый секретарь не на шутку встревожился и вопросительно посмотрел на Афанасьева. Тот молча развернул печатный орган ЦК КПСС – газету «Правда». На одной из полос красной строкой было напечатано: «К 100-летию со дня рождения великого русского писателя И. А. Бунина».
После этого веского аргумента партийная власть фактически сдалась: «Раз так, поступай по своему усмотрению. Но учти, Георгий, наверху очень недовольны твоей инициативой».
И тогда Афанасьев пошёл на хитрость: убрал имя Бунина из всех документов и ходатайств, а стал пробивать открытие литературного музея — филиала краеведческого. Георгий Фёдорович с помощью председателя горисполкома
Так что здание пережило немало внутренних перестроек и ремонтов. Очень помог в воссоздании былой обстановки в историческом доме единственный оставшийся в живых свидетель дореволюционных событий — родной племянник Бунина, сын сестры Марии
Он написал письмо Афанасьеву из Бобруйска с просьбой передать уникальные архив и семейный альбом с фотографиями Буниных для создания музея. И вновь на помощь Афанасьеву приходит председатель горисполкома Арсенов.
Иван Бунин умер 8 ноября 1953 г. в Париже.
Это он помог с приездом супругов Ласкаржевских в город дореволюционной юности племянника Бунина. Так было положено начало созданию литературного музея первого русского писателя-нобелевского лауреата по литературе. И этим ефремовцы во многом обязаны большому подвижнику культуры
Материал подготовил Николай Шалунов.
