Сегодня человек живет в комфортных условиях. Он деградирует или эволюция продолжается?
- В хороших условиях живет не все человечество, конечно, а лишь малая его часть. Большая часть живет в фиговых условиях, и у них естественный отбор идет по полной программе. А те, кто живет так же благолепно, как и мы, подвергается дестабилизирующему отбору. То есть у нас нет направленного отбора. Мы не приспосабливаемся ни к холоду, ни к теплу, ни к недостатку еды. Поэтому можем быть толстыми, тощими, с большим сердцем или маленьким, слепые или зрячие. Но это хорошо, благодаря этому существует разнообразие генотипов.
Если вдруг случится изменение условий среды, то какой-то из этих вариантов окажется наиболее удачным. Часть носителей генотипов помрет, конечно, но кто-нибудь да выживет! Вот если бы все были штампованы одинаково (приспособлены к чему-то одному), то вымерли бы все. Например, если б сохранились только африканские пигмеи, то в ледниковый период все бы вымерли. Если бы сохранились только эскимосы, то во время глобального потепления опять же они не выжили бы.
В полиморфизме наша сила.
А что у нас с мозгом? Древний человек нарастил мозг в сравнении с обезьяной. А мы относительно древнего человека развились существенно, но мозг у нас стал меньше. Почему?
- В период от совсем обезьян до австралопитеков мозг у предков человека рос, потом перестал, а 2,5 млн лет он опять начал быстро расти — тогда как раз начали делать орудия труда и охотиться на зверей. Соответственно, мы тогда перешагнули мозговой рубикон в 700−900 граммов. Увеличение его продолжалось 2,5 млн лет. А вот 25 тыс. лет назад этот процесс прекратился и началось уменьшение. В среднем по планете он становится меньше, но при этом не значит, что у всех вообще. Дело в том, что каждому первобытному человеку нужно было выполнять очень много разных задач, поэтому его мозг увеличился. Если человек был тупой, он просто умирал, поэтому отбор шел на большой мозг. После же произошло разделение труда. Сейчас у нас нет отбора. Не важно, чем мы занимаемся и сколько задач приходится выполнять, мы все равно хорошо живем.
Надо отметить, что уменьшение мозга не преодолело видовой предел. Если мы преодолеем его, то, скорее всего, потупеем. Но это не значит, что нашей цивилизации настанет конец. Поскольку мозг изначально — универсальный орган и не специализирован для какой-то одной задачи, значит, можно сделать так, чтобы каждый человек решал этим органом какую-то одну конкретную задачу.
Людей много, и все вместе мы сможем решать много маленьких задачек, а значит, все останется хорошо. Получится интеллектуальный муравейник.
Вегетарианство — это естественно для человека?
- Смотря что называть естественностью. Если взять первых приматов, то они были в основном насекомоядными, потом стали растительноядными. Когда люди научились охотиться, стали преимущественно хищниками. При этом даже пургаториус (млекопитающий предок человека), судя по зубам, были всеядными, хотя основу питания составляли насекомые. Начиная с 45 млн лет назад предки человека потребляли по большей части растительную пищу, но если находили какую-нибудь ящерицу, птицу или яйца, то жрали только так… Так поступают и современные приматы.
Поскольку мы всегда были всеядные, то у нас до сих пор есть ферменты для переваривания и хитина, и фруктов, и коры, и мяса. Потенциал у нас огромный. В отдельных популяциях, конечно, могут отсутствовать те или иные ферменты. Например, китайцы прекрасно будут жить на одном рисе, а эскимос просто загнется, если его потчевать так. Ему нужна жирная пища. Аналогичная судьба ждет и китайца, если его кормить только жирной пищей. То есть пища нам всем нужна разнообразная, которая учитывает место жительства, род деятельности и много других факторов.
Говорить, что мы должны есть только растительную пищу, потому что предки наши были такими, неправильно: предки-то растительноядные вымерли.
Любая крайность — это бред. Все должно быть сбалансировано.
На ваш взгляд, религиозные обряды, обожествление предметов — это способ древнего человека объяснить себе происходящее вокруг?
- Религия — это глюк мозга, поэтому избавиться от него не так-то просто. Мозг — очень сложный орган, который решает непредсказуемые и сложные задачи. И решает через поиск закономерностей. В том числе и через нахождение ложных закономерностей. Примером могут быть голуби Скиннера. Психолог Беррес Фредерик Скиннер посадил голубей в коробку с дырочками, в которые через определенное время падало зернышко, а потом оно стало падать хаотично. В какой-то момент голубь, например, машет крыльями, и это совпадает с падением зернышка. Он думает, что оно упало, потому что махнул крыльями, и начинает ими махать, как маньяк.
Голубь уже думает, что его действия влияют на процесс: совершая ритуал, он получает то, что ему нужно.
Это и есть ложная закономерность. У человека то же самое: идет по дороге, ее перебегает черная кошка, через пару дней он ломает ногу и связывает это с кошкой.
Эти закономерности неоднозначно вредные, поэтому и не отсеиваются отбором. Если я буду молиться чему-то, то это не снизит мои способности, а, более того, немного даже повысит. Если мы все молимся черным кошкам, хотя прямой связи между молитвами кошкам и урожаем зерна нет, мы поддерживаем друг друга, а значит, вместе — сила. То есть религия работает как объединяющий фактор. Чем более жесткая и нелогичная будет религиозная идея, тем она будет выигрышнее и стабильнее, потому что ее сложнее опровергнуть.
Таким образом, религия — это, с одной стороны, глюк слишком умного мозга, а с другой — склонности доверять старшим.
Мы среди всех животных — рекордсмены по желанию обучаться. По умолчанию мы учим детей своих чему-то хорошему, но если он научится чему-то плохому и это не ведет к немедленному помиранию, то он будет до конца дней делать это. Если его научили молиться кошкам, то он так и своих детей научит.
Мифы помогают антропологам устанавливать, как жили люди много лет назад?
- Мифы были записаны по большей части в XIX веке, и в них очень много уже привнесенного рассказчиками. Но если собирать их методично, систематизировать, как Юрий Березкин, то порой можно проследить миграцию мифов. Так, если один и тот же мотив есть в Африке, Азии и Америке, то значит, этот миф точно мигрировал вместе с носителями. Например, миф о происхождении смерти везде есть, а в Австралии нет. Значит, этот миф появился тогда, когда Австралия была уже заселена. А другой миф есть, например, в Африке и Евразии, но нету в Америке, или есть только в Индии — значит, его там и придумали.
Если это делать, как Березкин, то это уже статистика, а не просто собирательство мифов. По отдельным элементам можно предположить время происхождения мифа — с каким оружием ходят люди, чем они занимаются…
Что изучают антропологи у современных людей?
- Большинство антропологов занимаются именно современными людьми. Древностью из них занимаются мизер, а все потому, что живые актуальны, а палеоантропогенез — это такой прикол.
Антропология изучает норму, чтобы определить ее грань. То есть, чтобы врачи знали, что лечить, нужно знать, что нормально. Как, например, узнать, какой должен быть рост у ребенка в 10 лет? Это узнают ауксологи Института гигиены. Они старательно измеряют школьников в промышленных масштабах. Важно отметить, что эта норма меняется. То есть норма, которая была в начале, середине и конце XX века, — это совершенно не одно и тоже. А в XXI веке совершенно не одно и тоже, что в XIX и XX веках.
Если в XIX веке для мужчины нормальным был средний рост 165 см, то сейчас — 176 см.
То есть если ребенок на 10 см ниже нормы, то, может, уже пора подключаться врачам и проводить какую-нибудь терапию, а может он просто невысок…
Эргономикой тоже занимаются антропологи. Как сделать сиденье, чтобы оно было удобным для людей разного роста? Это просчитывают антропологи. Только далеко не все эти данные берут на вооружение производители.
Например, посчитал Дерябин минимум и максимум для кресел, конструкторы взяли минимум и благодаря этому впихнули еще пару рядов кресел, а мы вынуждены летать и мучиться.
Сегодня многое делают без учета эргономики. Вот в метро новое дизайнерское оформление табличек — как круто! А ни фига не видно же: огромная табличка и маленькие надписи. В советское время даже для создания табличек привлекали эргономистов. Они делали таблички разного размера и привлекали толпу людей с разным зрением для того, чтобы определить, с какого расстояния видно эту табличку большинству.
В советское время отдел эргономики был самым большим в Институте антропологии, потому что промышленность у нас была. А в 90-е он исчез, осталось лишь несколько человек.
Медицинская антропология способна предположить, какими болезнями может заболеть тот или иной человек, в зависимости от его конституции или наличия тех или иных ферментов.
Спортивная антропология изучает спортсменов. Как узнать, будет 5-летний ребенок олимпийским чемпионом или нет? На воспитание чемпионов тратятся безумные деньги. Не проще ли померить этого ребенка в детстве, проверить активность ферментов, генетику и после этого определить, стоит ли с ним заниматься и вкладывать деньги или у него, условно, ноги не той длины.
Если даже ноги у него не той длины, он все равно будет честно заниматься, стремиться, но чемпионский титул, скорее всего, не завоюет.
Тут, конечно, евгеникой (учение о селекции применительно к человеку, а также о путях улучшения его наследственных свойств) немного отдает, но тем не менее кто это применяет — имеет много медалей, а кто не применяет — имеет медалей намного меньше.
Это не предсказание, а статистика, которая говорит, что на 100 человек с такими показателями столько-то однотипных результатов.
И не более того.
Проблема в том, что антропологов мало. Их, если собрать всех вместе, может быть, человек 100 наберется, а страна у нас большая. Каждый ученый занимается своей темой и изучает ее годами. Поэтому есть еще огромное количество «непаханых» тем, которые антропологи не изучали.
Станислав Дробышевский
Женат, двое детей.
Родился в 1978 году в Чите.
Закончил биологический факультет МГУ имени
Читать любит книги про путешествия. Отмечает, что раньше предпочитал фантастику, а после увлекся рассказами путешественников — «потому что того, что творится в путешествиях, — такого не придумаешь никогда. Это лучше любой фантастики».
