С началом первых заморозков по советским городам и весям раздавался мерный стук. Это по дну корыт стучали острые сечки: народ рубил капусту. Рубили белокочанную мощно, с размахом. В этом процессе участвовали семьями, домами, дворами, деревнями и целыми воинскими подразделениями!
В комедии «Ширли-мырли» доблестные советские милиционеры (Игорь Угольников и Сергей Баталов) нашли украденный бриллиант «Надежда России» в ведре с квашеной капустой.
Квашеная капуста занимала почетное место в рационе советских людей 60-70-х годов. В то время у нее не было ни врагов, ни конкурентов в лице консолидированных сил из заморских апельсинов, киви и прочих авокадо. Капуста переживала свои лучшие годы!
Заготовке белокочанного овоща уделялось серьезное внимание. В нашей семье всем «капустным» ремеслом заведовала бабушка. Думаю, не стоит объяснять, что для человека, повидавшего войну и голод и получающего пенсию в 28 рублей, значили зимние заготовки.
Капустная эпопея начиналась с подготовки бочек для квашения. Их тщательно мыли, а затем отпаривали рябинишником. Так бабушка ласково называла пижму. Мы, дети зареченских улиц, дружно собирали это растение с желтыми соцветиями по берегу Упы и в заброшенных дворах, чтобы принести своим бабушкам. Чистые, отпаренные бочки (чаще их называли кадушками) рядами стояли в нашем коллективном дворе и ждали своего часа.
До дома капусту доставляли в основном на тележках, собранных нашими отцами из досок, металлических труб, подшипников и колес от старых великов. Старый соседский дед Василий привозил капусту на мотоколяске. В нашей семье с успехом использовалась моя детская коляска – низенькая и пузатая.
Примерно в конце октября в советскую торговлю массово вбрасывалась капуста. Но купить подходящую для засолки, так называемую «зимнюю», было непросто. Наша семья, как и многие другие жители Заречья, покупала драгоценный овощ во дворе дома на улице Арсенальной, где теперь стоит девятиэтажка, более известная в народе как «пентагон».
Бабушка уходила из дому занимать очередь очень рано – в пятом часу утра. Сонные дети с тележками подтягивались к восьми-девяти. Насколько я помню, капусту начинали продавать только часам к десяти. До этого устраивались переклички и переписи. Очередь двигалась медленно, каждая семья покупала около центнера крепких зелено-белых кочанов. И сколько радости было тогда, когда капустный «кортеж» двигался к родному дому!
Инструмент, которым измельчали капусту, назывался сечкой. Мне он тогда напоминал средневековое оружие. Рубили капусту всей семьей в большом деревянном корыте, которое было собственностью сразу нескольких семей.
Нам, детям, доверяли по команде подбрасывать в капустное месиво соль и предварительно натертую на терках морковь. Непременно добавляли антоновку и половинки кочанов.
В зимние холодные дни, чаще по средам, бабушка ждала меня из школы, чтобы, как это называлось, «полезть в подвал». Бабушка набирала картошку, а я бережно нес по ступенькам кастрюлю с ароматной квашеной капустой.
> Кстати
«А вот и радость: капусту рубим!»…После Воздвиженья принимаются парить кади под капусту. Горкин говорит – «огурчики дело важное, для скусу, а без капустки не проживешь, самая заправка наша, робочая». Опять на дворе дымятся кадки, столбами пар. Новенькие щиты, для гнета, блестят на солнце смолистой елкой. Сечки отчищены до блеска.
Двадцать возов капусты, весь двор завален: бело-зеленая гора, рубить-не-перерубить. Василь Василич заправляет одним корытом, другим – я с Горкиным. Корыта из толстых досок, огромные, десять сечек с каждого боку рубят, весело слушать туканье, – как пляшут. В том корыте серую капусту рубят, а в нашем – белую. Туда отбирают кочни позеленей, сдают зеленые листья с нашей, а в наше корыто кидают беленькую, «молочную». Называют – «хозяйское корыто». Я шепчу Горкину – «а им почему зеленую?». Он ухмыляется на меня:
– Знаю, чего ты думаешь... Обиды тут нет, касатик. Ваша послаще будет, а мы покрепчей любим, с горчинкой, куда вкусней... и как заквасится, у ней и дух пронзей... самая знаменитая капуста наша, серячок-то.
Все надо по порядку. Сперва обсекают «сочень», валят в корыто кочни, а самое «сердечко» в корыто не бросают, в артель идет. Когда ссекают – будто сочно распарывают что-то, совсем живое. Как наполнится полкорыта, Горкин крестится и велит:
– С Богом... зачинай, робятки!Иван Шмелев, «Лето Господне».
