Алексей М. делится с читателями Myslo историей своей жизни.
С сёстрами Катей и Олей я познакомился одновременно и всё никак не мог
выбрать, кто из них мне больше нравится.
Высокая, стройная, с копной вьющихся волос, чернобровая и темноглазая Катя не очень подходила под каноны современной красоты. Мне она импонировала своим жизнелюбием, лёгким характером, умением во всём найти смешную сторону.
Оля, от природы брюнетка, красила волосы в белый цвет и всем сообщала, что она блондинка, – мол, что с неё взять. Она была миловиднее сестры, но хитрее и проницательнее.
Сёстры были общительными, весёлыми, лёгкими на подъём, и мы втроём часто ходили в кино, в парк, на различные квесты. Я понимал, что мне когда-то надо будет решиться и наконец сделать свой выбор. Мне казалось, что они обе ко мне благосклонны и дальнейшее развитие событий зависит только от меня.
Девушки часто рассказывали мне о своей семье. Я понял, что они гордятся своим отцом и немного снисходительно относятся к маме.
– Мама у нас чудит всё время, – со смехом рассказывала Катя. – То и дело попадает в странные истории.
– Ага, всё у неё ломается, падает, рвётся, – подтвердила Оля. – Ну как маленький ребёнок!
Вскоре девушки позвали меня в гости на какое-то семейное торжество. В прихожей меня встретил их отец, невысокий, лысоватый и очень важный.
Он с порога начал рассказывать, как лучше чистить ботинки, чтобы они дольше служили, и произвёл на меня впечатление человека, произносившего банальности, но с таким видом, будто он профессор, а все окружающие – несмышлёные дикари.
– Здесь у нас шкаф, мы обычно вешаем сюда пальто и другую верхнюю одежду, – доброжелательно повернулся он ко мне. – Уличную одежду надо хранить отдельно, на ней микробы. А микробы очень вредны для человеческого организма.
«В общем, вот это стул, на нём сидят, вот это стол, за ним едят», – подумал я. Потом он пару раз произнёс слово «ихний», и с ним всё для меня стало ясно.
Хозяйка дома выбежала на секунду из кухни, улыбнулась и объяснила, что ещё минуточка, и всё будет готово, а потом протянула мне руку: «Алёна Игоревна». Женщина была на голову ниже своих дочек и гораздо миниатюрнее.
В большой комнате, где стоял красиво сервированный стол, девочки стали показывать мне свои картины – одно время они ходили на курсы по рисованию.
– А это чья работа? – выхватил я листок с акварелью.
– Это мамино творчество, – насмешливо произнесла Оля. – Увидела, как мы рисуем, и тоже себе намалевала.
– Всё за нами повторяет, – подтвердила Катя, и девушки захихикали.
– Чудит ваша мать, – вмешался в разговор сидевший перед телевизором с пультом в руках отец.
А я внимательно разглядывал акварель Алёны Игоревны. Она была написана непрофессионально, но очень стильно, атмосферно, изящно. Рисунки девочек были старательны, и результат показывал, как долго и тщательно они прорабатывали каждую деталь. Розы, как им и положено, были розовыми, листья безупречными, ваза толстой и самодовольной. А у их мамы линии рисунка были изломаны, несовершенны, цветки прозрачны и даже, можно сказать, призрачны, края вазы как будто в сколах. Чёрная кошка, помещённая в композицию, по цветовой гамме никак не вписывалась в благородство пастельной палитры. Но рисунок будил эмоции в душе. Глядя на него, становилось грустно, но грусть эта была хорошей, как будто в серый дождливый день из-за туч неожиданно прорывается луч солнца, и ты вдруг понимаешь, что дождь сейчас закончится.
Катя, заметив, как долго я смотрю на «мамину мазню», подняла глаза к потолку:
– Сама виновата! Надо было в детстве ходить во всякие кружки развивающие. Тем более раньше всё бесплатно было. Но всему своё время...
Алёна Игоревна расставляла на столе новые блюда и ужасно суетилась.
– Лёшенька, там дует у окошка, не дай бог, простудитесь. Садитесь вот здесь, вам удобнее и комфортнее будет, – обратилась она ко мне. – Катюша, вот тебе ещё салфеточка, платье такое красивое, накрой его как следует.
– Мама! – прикрикнула на неё Катя, – мы не в детском саду! Все люди взрослые.
Потом попробовала салат и поморщилась:
– Опять пересолила!
– Наверное, в очередной раз влюбилась в артиста, – прокомментировал отец. – Ну и кто на этот раз?
– И розочки эти, – захихикала Оля, ковыряя салат, украшенный цветочками из овощей. – Мама, неужели ты не понимаешь, что это пошлость? Просто книга о вкусной и здоровой пище прошлого века.
– Да с ними веселее, – улыбнулась Алёна Игоревна. – Праздник чувствуется. Я же не каждый день их вырезаю. Вам, Алёша, что положить? Вот это «Цезарь», только соус я делаю по-своему, поэтому всегда разный вкус.
Алёна Игоревна показалась мне суетливой и суматошной, она напоминала маленького взъерошенного воробушка.
После ужина хозяйка дома начала мыть посуду, муж под журчание воды учил её намыливать губку и объяснял, что тереть тарелки надо в одном направлении, а то пропадёт «ихний» блеск. А мы с девочками смотрели новый фильм.
После того вечера я и думать забыл об Алёне Игоревне и тем более о её муже, такими скучными и предсказуемыми показались мне родители моих подружек.
Но однажды девочки снова позвали меня на очередное семейное торжество. В этот раз в комнате толкалось много гостей, Алёна Игоревна носила закуски, проверяла готовность пирогов в духовке, протирала бокалы, отмывала полы в коридоре от гостей, натащивших грязь.
– Мама, надо ещё стулья принести от соседей, Вадику и Пете негде сесть, – кричала Катя из комнаты.
– Лена, где мои институтские значки? – кричал отец, категорически не желавший называть свою жену по имени. «Алёной звали корову в деревне у бабушки» – объяснял он свою позицию.
– Мама, пироги горят, ты что, не чуешь? Угорим сейчас, – злилась Оля, зажимая нос.
Алёна Игоревна вытаскивала противень, заставленный румяными пирожками, перекладывала их, обжигая пальцы, на тарелки, открывала шкафчики в поисках значков мужа и одновременно звонила соседям по телефону, выясняя, дадут ли они стулья.
– Мама такая чудачка, дружит со всем подъездом, – комментировала Катя.
– Какая-то всеядная, все для неё хорошие, совсем в людях не разбирается, – сердилась Ольга.
Алёна Игоревна, закончив разговор по телефону, просияла:
– Сейчас принесу стулья, Вадика и Петеньку устроим, как королей.
Она метнулась к дверям. Мне стало неловко – похоже, кроме этой маленькой худенькой женщины таскать мебель в доме было некому.
– Я вам помогу!
– Что ты, Лёшенька, отдыхай. Это я виновата, не рассчитала, надо было сразу озаботиться и принести стулья.
Я не стал её слушать и пошёл вместе с ней.
– Мама, у тебя платье разошлось по шву! – возмущённо воскликнула Катя, когда я входил со стульями в квартиру.
Алёна Игоревна стояла у стола, на неё были обращены десятки глаз.
– Напора красоты ничто не сдержит, – пошутила хозяйка дома, быстро выйдя из комнаты.
– Кать, ты чего при всех-то? – мне стало жалко её маму.
– Она сама виновата, – ответила девушка. – Не умеет у отца выпросить себе денег на новое платье. Она женщина «ноль».
– Чего? – не понял я.
– Ну, это теория такая. Самые крутые – это женщины «плюс». Они ухоженные, самодостаточные, богатые, мужчины от них балдеют. Все хотят быть женщиной «плюс», но не у всех получается. Женщины «минус» – властные, всё решают за всех, всеми командуют. А когда ни рыба ни мясо, это женщина «ноль». Как наша мама. А сама виновата, не развивается.
За столом я оказался рядом с Алёной Игоревной, она суетилась, ухаживала за гостями, смотрела, чтобы у всех всё было. Когда сказали тост, она подкладывала салат Кате, а потом взяла бокал со стола.
– Всё чудишь, Лена! – сказал ей муж. – Ты взяла бокал Алексея.
Алёна Игоревна быстро повернулась ко мне, улыбаясь, протянула мне бокал, наши взгляды встретились, и тут меня как будто ударила молния.
Я вдруг увидел, что она настоящая красавица. Её глаза сияли лучезарным светом, она смотрела на меня доверчиво и с любовью, как ребёнок, который ждёт чуда каждую секунду.
– Я что, влюбился? – мысленно спросил я сам себя.
«Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке» – вспомнилась мне бессмертная фраза. Только не перед нами, а передо мной одним. Алёна Игоревна и не подозревала, какие мысли роятся у меня в голове. Она с улыбкой держала мой бокал.
Не помню, как я дожил до конца вечера, а ночью долго не мог уснуть. Как только мои глаза закрывались, я видел улыбку Алёны. Теперь она стала для меня просто Алёной.
При встрече с девочками я стал аккуратно расспрашивать про их родителей. Про папу они говорили много, как он ходил с ними в кино, кафе, возил на речку купаться. А мама в их рассказах была всегда связана с жизненными трудностями и их преодолением.
– Вечно у неё денег не было, что ни попроси, – вспоминала Катя. – Если в школе говорили: «Или деньги сдавайте на благоустройство класса, или пусть родители придут окна помоют», мама всегда бежала с тряпками чистоту наводить.
– Ага, костюмы на утренник всем покупали, а мама сама шила. Сидела ночами. Сразу видно, что человеку делать нечего. Видно, не устала за день, – добавляла Оля.
– А кем мама работает? – спросил я.
– Ой, это вообще, – усмехнулась Катя, – продавщицей! Образование получила, а что толку…
Из их рассказа я узнал, что Алёну воспитывала одна мама. Отец бросил семью сразу же после рождения дочки. И мама всё детство говорила Алёне, что это она виновата – плохо себя вела, поэтому папа от них и ушёл. Алёна вышла замуж очень рано, чтобы уйти из дома, где её не любили.
Родила девочек, умудрилась получить высшее образование, пока они были маленькими. Правда, заочно.
Вышла на работу, но девочки стали то и дело болеть. Алёна оставила работу, чтобы заниматься детьми. Водила их в кружки, на развивающие занятия. А когда сестрички подросли, выяснилось, что специалист она никакой – ни стажа, ни практики.
В следующий раз я зашёл к девочкам в тот момент, когда расстроенная Алёна пыталась застегнуть молнию на сапогах, а рядом стоял её муж и менторским тоном докладывал, что молнию надо застёгивать аккуратно, а не дёргать, как коза привязь.
– Да первый раз с ними такое, – огорчённо пробормотала Алёна.
Я посмотрел на видавшие виды сапоги. Каков, интересно, их возраст?
– Неважно, сколько лет, – слегка напрягшись от моего вопроса, выступил отец семейства. – Я свои ботинки уже семь лет ношу, и всё как новые. А у супруги есть ещё сапоги на каблуке, полусапожки, ботиночки на меху. Обувной магазин просто, а не квартира!
Алёна достала полусапожки. Я внимательно поглядел на них. Даже тщательная полировка не смогла скрыть старательно замазанные лаком потёртости. Алёна заметила мой интерес и, покраснев, спрятала ноги в сапожках за банкетку.
«У мамы всё ломается и рвётся», – вспомнил я слова девочек. Немудрено, если все вещи Алёны такие старые и ветхие.
Меня захлестнула волна жалости и нежности к этой хрупкой женщине, неоценённой своими родными.
Я стал часто бывать дома у девочек, они, по-видимому, устав ждать, когда я определюсь в предпочтениях, записали меня даже не во френд-зону, а в свои близкие родственники.
Каждый раз я старался сделать что-то приятное Алёне. Приносил маленькие букетики цветов, шоколад, конфеты, вкусный чай, интересный журнал.
– Лёша влюбился в маму, – рассмеялась однажды Оля. И вся семья оглушительно захохотала.
Муж Алёны даже за живот схватился:
– Ой, не могу, не смешите меня, моя супруга – роковая женщина.
– Сама виновата, – заливалась Катя. – Всё кормила Лёшку своими салатами...
Алёна тоже смеялась своим смехом-колокольчиком. А я взглянул на неё, постаравшись вложить в свой взгляд всё своё чувство. Думал ли я в тот момент о нашем будущем? Разумеется, нет, я только хотел сделать Алёну счастливой.
Наверное, это слишком самонадеянно с моей стороны – решить, что я могу осчастливить эту женщину. Но почему-то я думал, что до меня никто даже не пытался этого сделать.
Однажды я решительно набрал номер её телефона.
– Алёна Игоревна, нам надо очень серьёзно поговорить. Разговор сугубо конфиденциальный, – нагнал я туману.
– Лёша, что случилось? – Алёна взволнованно смотрела мне в глаза. – Тебе, может, деньги нужны? У меня пока нет, но я постараюсь у мужа попросить.
Я аккуратно взял её маленькую нежную ладошку, поднёс к губам и поцеловал. Алёна непонимающе смотрела на меня.
– Алёна… Алёна Игоревна… Так случилось, что я вас полюбил. Вы самая лучшая женщина на свете! Самая необыкновенная, красивая, добрая, талантливая, заботливая, мудрая...
Я уже не помнил, что говорил, я видел только глаза Алёны, в которых удивление сменилось испугом.
– Лёша, что ты, мальчик мой, ну и шутки сейчас у молодёжи…
– Я не шучу, Алёна, я хочу, чтобы ты была счастлива, и готов всё для этого сделать.
– Лёша, я так глубоко и безнадёжно замужем, – как бы извиняясь, произнесла Алёна. – Уже ничего не исправить, – голос её дрогнул. – Будь счастлив, Лёшенька, ты очень хороший, может, самый лучший из всех, кого я знаю.
Алёна встала и быстро пошла прочь от меня. А я не посмел её преследовать. Кто знает, прояви я чуть больше наглости и настойчивости, может, всё сложилось бы по-другому...
Я несколько раз приходил к девочкам, но Алёна придумывала различные поводы, чтобы улизнуть до моего прихода.
Вскоре я перестал общаться с Катей и Олей, сославшись на занятость на работе и бесконечные командировки. По-моему, они очень обиделись, но мне было уже всё равно.
Встретил сестёр я года через два после нашего разговора с Алёной. Увидел их в парке и подошёл, очень захотел узнать, как у них дела. Девчонки обрадовались нашей встрече, попеняли мне, что я совсем их забыл.
– Как родители? – сразу перешёл я к делу.
– Ой, а он же не знает, – растерялась Катя. И они с Олей вдруг перестали улыбаться и разом замолчали.
– Скажи ты, – наконец решилась Катя.
В моей душе зашевелилось нехорошее предчувствие.
– Мама умерла, – произнесла Оля.
– Как? – я чуть не задохнулся.
Оказалось, что Алёна плохо себя чувствовала, жаловалась на головокружение, головную боль, забывчивость. Муж упрекал её в рассеянности, толковал, что надо следить за здоровьем, правильно питаться.
– Мама сама виновата, – лепетала Катя. – Если так плохо себя чувствовала, почему не выбила у отца денег на хороших врачей?
Я так и представил себе, как её муж самозабвенно рассуждает: «Организм должен сам себя лечить, без врачей. Природа-матушка очень мудрая, вот ты пальчик порежешь, к врачу не идёшь, знаешь, что само зарастёт. А голова заболела, сразу хочешь к эскулапам бежать».
Мне очень захотелось порезать не только пальчик этому подлецу.
– Мама уже не могла сама доходить до туалета, но боялась нас беспокоить.
Она к тапкам привязала бечёвки и ноги руками переставляла, – всхлипнула Катя.
– Мы когда вещи её разбирали, нашли в комоде её стихи. Один я запомнила, – сказала Оля.
Я могла быть принцессою,
папиной дочкой,
А у меня от отца только
в метрике строчка,
У меня от отца только синие
глазки
И, как мама сказала, манера
напакостить.
О таких говорят:
«Вот растёт безотцовщина»,
Всё наследство отцово –
фамилия, отчество.
Даже фото его уничтожила
мать,
Мол, такого папашу лучше
не знать.
Не обнимет меня
никогда-никогда,
Не утешит, когда постучится
беда,
И не скажет: «Ты самая лучшая
дочка!»
Не нужна я отцу, им поставлена
точка.
Бедная Алёна, так и не познавшая ничьей любви! Когда я смог говорить без дрожи в голосе, я попросил рассказать, где она похоронена.
Могилка её была не ухожена, без ограды и памятника. Я прямо услышал голос родственников Алёны: «Сама виновата, не надо было умирать».
Я положил цветы, постоял, вспоминая маленькую встрёпанную женщину, заботившуюся, чтобы у всех всё было. И медленно пошёл прочь, понимая, что уже ничего не изменить.
Фото Depositphotos/PhotoXPress.ru
Хотите поделиться своей историей? Присылайте на [email protected]
