Камерный драматический театр, он же КДТ, – совсем небольшой, в нем всего семь актеров. А вот друзей у него очень много, поэтому площадкой для праздничного капустника стал Тульский театр кукол. Символично, что на этой сцене и состоялось рождение КДТ: 10 декабря 1999 года здесь прошла премьера спектакля «Стеклянный зверинец».
– Для праздника мы подготовили спектакль-капустник «В поисках острова Истины». В основу его положен авторский текст Юрия Коваля «Суер-Выер». Наш спектакль рассказывает о путешествии по океану, во время которого мы открываем для себя новые острова – на них живут наши друзья. Это Вологодский камерный драматический театр, Театральный особняк «Москва», Орловский ТЮЗ, Свободное пространство из Сергиева Посада «Театральный ковчег», Тульский драмтеатр, ТЮЗ, Театр кукол и многие другие. Мы давно по этому произведению хотели сделать спектакль, поэтому и выбрали его для юбилея.
– Как начинался Тульский камерный драматический театр? Почему решили, что нужно создать новый театр?
– Изначально, кстати, такой идеи не было. «Стеклянный зверинец» был моим преддипломным спектаклем. В этом спектакле участвовали актеры из драматического, кукольного театра и ТЮЗа. Когда же постановка была готова и состоялась ее премьера, мы поняли, что не хотим расставаться. Мы все работали в разных театрах, я играл в театре «У Толстовской заставы» – нынешний «Эрмитаж». Для своих репетиций снимали помещения. Было ли сложно?
Нам тогда было по 25 лет, сложностей не боялись, просто хотели что-то прокричать этому миру.
Каждый театр выбирает свою тему. Спектакль «Стеклянный зверинец» появился как раз в 90-е годы, когда у людей смешались ориентиры и до сих пор, я думаю, не встали на место. Что такое предательство, можно ли предать во имя богатства или осуществления своей мечты? Как выживать? Жить честно трудно – идти ли на компромисс? Эти вопросы нас тогда очень сильно интересовали. В 90-е годы никто не говорил на эти сложные темы. Все старались развлечь зрителя и ставили комедии, а мы хотели говорить о чем-то серьёзном. Свой дом мы обрели в 2005 году по адресу ул. Дзержинского, 8.
– Вы начинали в сложное время. Шел ли зритель на ваши спектакли?
– Постепенно число зрителей росло. Дело в том, что каждый зритель хочет, чтобы его обманули. Даже если многие приходят в театр отдохнуть, но, только развлекаясь, люди выходят из зала с ощущением, что чего-то не получили. Я уверен: зритель на спектакле должен работать – думать, не соглашаться, переживать, ненавидеть, все что угодно, лишь бы не тупое сериальное мышление: «Я пришел расслабиться». В театр приходят за тем, чтобы что-то почувствовать, узнать, задуматься...
– Ваша супруга Елена и сын Владислав тоже артисты театра. Как-то разграничиваете для себя понятие «дом» и «театр», считаете театр работой?
– Отчасти да: когда я отправляюсь в театр, говорю: «пошел на работу», а не «пошел творить». Но в целом же я никогда об этом не задумывался. В моем случае: театр – это не профессия, это стиль жизни.
– За 20 лет Вы поставили большое количество спектаклей. Как менялась ваша программа?
– «Стеклянный зверинец» мы играли 10 лет, его посмотрели больше 300 тысяч зрителей, и спустя годы у нас возникла некая внутренняя усталость. Из репертуара ушел еще один очень хороший спектакль – «Пять вечеров» – мы стали взрослее, да и саму его тему, наверное, уже выговорили. Спектакль должен играться до тех пор, пока есть что сказать.
– Вы поднимаете в своих спектаклях злободневные проблемы. Как Вы считаете: искусство может приносить деньги и легко ли удается существовать театру за собственный счет?
– Мы не дотационный театр, и в таких условиях выживать трудно. Меценаты нам, конечно же, нужны. Но коммерческая история и искусство – совершенно разные вещи. Сейчас многие театры стремятся зарабатывать, но это грозит тем, что мы просто потеряем русский театр. Русское кино мы уже потеряли, и радость большие кассовые сборы вызывают лишь отчасти. Все смотрят блокбастеры и едят попкорн. И театр рискует прийти к этому. Различные шоу, лазеры и прочее в неимоверном количестве... Все это приносит деньги, но при коммерциализации «уходит» человек. При коммерциализации театр вынужден подчиняться политике, цензуре, чьим-то интересам. В 80-е годы была группа художников «Митьки», которые часто изображали в своих работах пьющих людей. А теперь часть из них будут рисовать устрашающие этикетки для алкоголя. Церковь тоже коммерциализирована: заказать молебен – столько стоит, отпеть – столько. Понятно, что жить безбедно хочется всем. Но так же нельзя. Этот раздрай сильно пугает.
Я уверен, что театр должен иметь свой голос, а не подчиняться общим правилам.
– В КДТ есть цензура?
– Политической – нет, а внутренняя, личная – конечно. Личная должна быть обязательно, потому что главная задача театра – не навреди. Любой спектакль должен дарить надежду, даже самый черный и тяжелый.
– Как-то изменился театр за 20 лет?
– Все изменилось. Мы повзрослели внутренне, переоценили многое, осознали кучу ошибок – это хорошо. Наверное, стали менее агрессивными. Нет, мы не перестали кому-то что-то доказывать, театр умирает тогда, когда перестает это делать.
– Какие ближайшие ваши планы?
– Мы сейчас хотим ставить спектакль «Пер Гюнт». Давно хотели его сделать, но, наверное, не хватало жизненного багажа. Также в планах сделать полноценную постановку «Суер-Выер», в этом произведении очень много верных тем, о которых нужно говорить.
– Чего ждете от следующих 20 лет?
– Жизни! Жизни насыщенной, интересной!
