Бывший муж

Елена Ф.

С Семёном я познакомилась в институте, он учился на курс старше. И хотя в нашей группе, да и на курсе было много мальчиков, я, увидев Семёна, сразу поняла, что он – моя судьба.

Откуда мы знаем, что это наш человек? Вроде много вокруг достойных, а душа тянется к единственному. И ничем этот выбор не объяснить, не просчитать. Возможно, наши души еще до того, как обрести тела, договорились о встрече, придумали, как узнать друга. 

Нам повезло: мы с Семёном друг друга сразу распознали. Он пригласил меня в кино, потом на дачу, познакомил с родителями, и через полгода знакомства для нас уже радостно играл марш Мендельсона.

Подруги мне завидовали: любовь, замужество, да ещё и своя жилплощадь. Мамина тётя завещала мне жильё, у них с моими родителями был уговор: мне её квартира, а брату Олегу – родительская.

Но брат, как только появилась возможность, ушёл в предприниматели, стал делать мебель и вскоре обзавёлся своим домом. Поэтому никаких ссор в семье из-за крыши над головой не было, и жить бы нам с Семёном и радоваться, но мы почему-то сразу стали ссориться.

И размолвки наши были пустяковыми. Мне казалось, что Семён теряет ко мне интерес, перестал ухаживать, делать комплименты. Семён сетовал на то, что я сама не знаю, чего хочу, не говорю ему прямо о своих желаниях, а заставляю догадываться, а когда его предположение бывает неверным, обижаюсь.

Меня расстраивало то, что он не может наладить отношения с моим братом, а Семён настаивал на том, что мой брат – самонадеянный нарцисс и общаться с ним неприятно, это понижает его собственную самооценку.

Я невзлюбила его маму, мне казалось, что она только и делает, что ищет во мне недостатки и тут же делится с окружающими. Семён ворчал, что все праздники мы встречаем у моих родителей. Мы ссорились, потом мирились бурно, со слезами и жаркими объятиями. 

На институтском  мероприятии, посвященном дню факультета, я должна была читать стихи. Я вышла на сцену в красивом новом платье, накануне взятом от портнихи. Я им очень гордилась, оно отлично подчёркивало мою фигуру и шло к моим серым глазам. 

Я поискала взглядом Семёна, была уверена, что он не сводит глаз с подмостков, ловит каждое моё слово, любуется своей женой. Но мой муж болтал с противной блондинкой из деканата, и на лице его читалось показное равнодушие. Я знала это выражение его лица: на самом деле оно означало высшую степень заинтересованности предметом разговора. Вот если бы он смеялся и жестикулировал, я бы не проявила такого волнения. Семён любил побалагурить, рассказать весёлую историю, вставить анекдот к месту. Это ровным счётом ничего не значило, ему нравилось быть душой компании. 

Но театральная демонстрация безразличия к противоположному полу, да ещё довольно симпатичному, к тому же с четвёртым размером груди, означала только то, что девица его зацепила и он старается это скрыть всеми силами. 

Я кое-как дочитала стихи и пулей промчалась мимо мужа и его собеседницы. 

Дома я долго плакала и надеялась, что Семён вот-вот придёт и мы объяснимся. Поругаемся, но в конце концов он признает, что вёл себя отвратительно, и поклянётся, что в жизни больше не посмотрит
на эту гадкую ненатуральную блондинку.

Муж пришёл часа через два, удивлённо спросил, почему я не читала стихи, а ведь он так ждал моего выхода, и вообще, отчего я покинула стены института, не поставив его в известность.

– Я как идиот искал тебя по всем аудиториям, расспрашивал всех, включая вахтёра  и дворника. А ты преспокойно сидишь дома, – упрекнул он меня.

Я не сочла нужным ему ответить, и мы легли спать в разных комнатах. Ссора затянулась, каждый считал виноватым другого, и никто не хотел обсудить ситуацию.

– Да разводись ты с ним, Ленка, – посоветовал мне брат. – Вы каждый день ссоритесь. Разбегайтесь, пока детей нет. Ты молодая красивая женщина, со своей квартирой, найдёшь своё настоящее счастье.

И тогда я подумала, что моя теория насчёт душ, которые  заранее обречены встретиться, – полная ерунда. И в любви царит полнейший хаос, как в лотерее. Может повезти с первого раза, а может долго не попадаться счастливый билет.

А что делают, если не везёт? Покупают другой билет и снова надеются на чудо. Я предложила Семёну развод, он вспылил, обиделся. А потом собрал вещи и ушёл. Я хотела немного по­плакать, но потом поняла, что сожалеть не о чем и впереди у меня новая прекрасная жизнь. 

Второй раз замуж я вышла через четыре года. Игорь был старше меня на семь лет. С ним мы почти не ссорились, но и жарких примирений тоже не наблюдалось.

Игорь был спокойным, уравновешенным, и если я начинала выражать недовольство, он просил проговорить мои чувства. Что именно привело меня к плохому настроению, как он может исправить ситуацию. Что я буду чувствовать, если он поступит так, как я хочу, что будет ощущать он, если выполнит мои условия. Я привыкла разбирать свои эмоции на атомы и молекулы и стала менее импульсивной. Теперь я вычёрпывала  свои ощущения до дна, разглядывала их под микроскопом.

У нас Игорем родилась дочка Сонечка. Мы не могли нарадоваться на неё. Решили, что дадим ей всё самое лучшее. Я уволилась с работы и посвятила себя дочке. Развивающие кружки, бассейн, танцы, совместные семейные игры и чтение вслух. Дни рождения дочки превратились в шоу. Я шила костюмы, писала  сценарий, заказывала торт с кремовыми ёжиками и белочками. Мы старались подарить всё, что Сонечка написала в своём списке, чтобы у неё не было нереализованных желаний, потому что велосипед и говорящая кукла нужны именно тогда, когда хочется, а не тогда, когда появилась возможность купить. Чтобы в 40 лет не ходила Софья по магазину, прижимая куклу, и не оправдывалась: 

– Я так мечтала о ней в детстве, но, увы, смогла порадоваться игрушке только сейчас. Конечно, это совсем не те ощущения, но надо закрыть гештальт. Теперь потребность удовлетворена, ситуация доведена до логического завершения.

Это мне Игорь объяснил, а я с ним и не спорила. Я хотела, чтобы наша девочка была счастлива. Сонечка поговаривала о том, что этот город для неё тесен. 

– Окончу школу и сразу уеду в Москву, –  говорила она. – Я тут задыхаюсь. Что за город такой? Из конца в конец можно за сорок минут доехать.

Мне, конечно, было очень грустно слушать такие разговоры. Сонечка не просто хотела уехать учиться, она грезила покинуть нас навсегда. 

– Мы с папой будем очень скучать, – как-то сказала я ей.

– Это ваш выбор, вы можете скучать, а можете не скучать и наслаждаться жизнью, – ответила Сонечка. 

А я уже и забыла, как это – жить для себя, вся моя жизнь была посвящена дочери. 

– Леночка, мы свою работу выполнили, дочь вырастили. Она самостоятельный человек, а не часть тебя, дай ей свободу, – уговаривал меня муж. 

Пока шли экзамены, пока искали квартиру, перевозили вещи, я в суете забывала о переживаниях. Но когда Соня переехала, я почувствовала такую тоску, как будто Сонечка увезла с собой всю радость жизни. Хорошо, что со мной был Игорь. Мы с ним рассматривали альбомы, долго гуляли, смотрели фильмы и обсуждали их. 

Звонили дочке, но ей почти всегда было некогда. То она спала, то кушала, то общалась с друзьями, я уж не говорю о часах учёбы. Нам она писала, сколько денег ей надо прислать.  

К себе не приглашала, времени на общение с нами у неё не было. 

– Мама, ну вот что ты со своими упрёками, – выговаривала она мне. – Я учусь, в свободное время развиваюсь, хожу по музеям, записалась на курсы испанского языка. Москва очень много энергии отнимает, в выходной хочется выспаться, а не гостей принимать.

На Новый год мы очень ждали её приезда, привыкли, что всегда отмечаем его втроём. Не любили куда-то уходить из дома. К родственникам наведывались уже первого января. 

Но Сонечка сказала, что едет с друзьями в Санкт-Петербург. В новогоднюю ночь прислала сообщение, что очень благодарна нам за то, что вырастили её такой талантливой и востребованной личностью. 

– Может, была бы обычной девочкой, жила бы с нами рядом, и времени бы на нас хватало. А то уехала и носа не кажет, никто ей не нужен. Подруги у неё, курсы саморазвития, а родителей вроде и нет вовсе, – сказала я Игорю. 

Он промолчал, не стал обсуждать ситуацию в деталях, как я привыкла, и приводить аргументы за и против. Наверное, согласился со мной.

Однажды утром Игорь пожаловался на сильную боль в грудине, я вызвала скорую помощь. Его забрали в реанимацию, а на следующий день сообщили о его смерти. Рыдая, я позвонила дочери. Дальнейшее помню, как в тумане. Дочка, брат, мои родители, друзья Игоря, все были рядом, но я видела их, как сквозь тусклое стекло. 

Сонечка уехала на другой день после похорон.

– Держись, мамочка, – посочувствовала она мне. – Я даже не представляю, как ты это вынесешь. 

Я тоже не представляла. Я привыкла, что рядом со мной рассудительный Игорь, который успокоит, утешит, подарит надежду. Хорошо, что у меня были живы родители, был брат с семьёй. Я спасалась в объятиях близких людей. 

Сонечка не приезжала и звонила очень редко. Я не хотела огорчать её своими переживаниями. Вскоре дочка сказала, что у неё появился друг. 

– Познакомлю вас как-нибудь, – пообещала она. 

Но через полгода просто по­ставила в известность, что вышла замуж. Выслала фотографию, где она с избранником на фоне арки с цветами, с подписью:  «Это мы на праздничной церемонии на тропических островах». Я ничего не понимала: в моём представлении, когда дочь выходит замуж, в этом торжестве принимают участие все члены семьи.

– Соня, а как же свадьба? Благословение от матери? 

– Мама, какая свадьба? – в свою очередь задала мне вопрос дочь. – Это так пошло, так несовременно. Кормить целую ораву малознакомых людей вместо того, чтобы уехать в крутое путешествие...

Я решила жить для себя, не обращая внимания на причуды дочери. Начиталась на женском форуме, что одиночество – это свобода. Делай что хочешь, развивайся, отдыхай, занимайся своей внешностью.  Я возобновила отношения с институтскими приятельницами. Одна из них оказалась заядлой спортсменкой. Бассейн я выдержала, но на лыжной прогулке сломалась. Другая знакомая сначала казалась приятной женщиной, но однажды она начала пытать меня, почему у меня до сих пор нет внуков. Сначала я вежливо пыталась объяснить, что здесь моё участие минимально, никто меня не спрашивает, хочу я внуков или нет, молодые живут своей жизнью.

– Нет, ты скажи, может, она  больная, дочь твоя. Больная? – наседала на меня эта странная женщина, гадко ухмыляясь.

– Сама ты больная, – моё воспитание мне изменило. – У тебя у самой ни детей, ни мужа,  а лезешь других учить.

После этого наше общение сошло на нет.

Третья решила при помощи меня привести свой бюджет в порядок и сэкономить на еде. Приходила ко мне в гости через день, делала ревизию холодильника и сердилась, что я плохо подготовилась к её приходу: «Жадина-говядина, даже тортик не купила, а я с визитом пришла, все дела бросила».

В общем, оказалось, что дружить я не умею, и я сосредоточилась на своих близких. К тому времени папа стал себя плохо чувствовать, и я, чтобы не ездить через весь город к родителям, стала жить у них. Олег тут же пришёл ко мне с предложением поселить в моей квартире сына с женой.

– Лен, ну по справедливости, ты уже сколько лет владеешь квартиркой тётушки? А мне родительская квартира ещё не скоро обломится. 

Я была в замешательстве: значит, брат все эти годы копил обиду, что тёткина жил­площадь отошла только мне.

– Конечно, пусть живут, Олег, – я была на всё согласна, лишь бы брат не ждал смерти наших мамы и папы.

Я прожила с родителями три года. Сначала ушёл из жизни папа, потом слегла мама. Я уже не искала себе интересов в жизни, у меня было достаточно забот. 

После похорон мамы Олег сказал, чтобы я уезжала к себе. Родительская квартира теперь его, как и договаривались. 

– И потом, здесь на одну комнату больше, так что молодым здесь ещё лучше будет, – деловито сказал брат.

Меня покоробили его слова, хотя всё действительно было по справедливости. Но в этот момент я подумала, что по-настоящему близких людей  у меня не осталось. 

В минуты грусти я шла в магазин пряжи. Обычно я успокаивалась, подолгу выбирая себе мотки ниток, представляя, какая вещь из них может получиться. Пряжа была мягкая и уютная, я гладила комочки пушистой шерсти, словно живое существо, обещая, что заберу их домой. Но недавно в магазине сменилась продавец, и теперь, когда бы я ни зашла в отдел, я находила её с трубкой возле уха. Визгливым голосом она давала наставления замужней дочери. 

Моя дочь не нуждалась в моих  инструкциях,  не была я для неё авторитетом. Интересно, как воспитывают дочерей, что они маме в рот смотрят, тем более сейчас, в век интернета, когда все советы можно услышать от специалистов? Но видно, та женщина с детства внушала дочке, что она самый наи­главнейший профессионал во всех делах и дочь без неё пропадёт. Я вышла из магазина, ощущая свою полнейшую ничтожность и ненужность. 

Погода была отвратительная, стояла осень в самой мерзкой её фазе, когда понятно, что тепла уже не будет, впереди холод, дожди и беспросветность.

Я побрела к остановке, тяжело шаркая ногами, как древняя старуха, несущая груз прожитых лет, обид и болезней. 

– Алёнка! – окликнул меня мужской голос. 

Так меня звал только Семён, мой первый муж. 

– Как я рад тебя видеть, Алёнушка! 

Лысый мужчина, задыхаясь, спешил ко мне, радостно улыбаясь. Как давно никто не встречал меня с таким воодушевлением. Семён очень изменился, поправился, лишился красивой шевелюры, зато обзавёлся животом и очками с толстыми линзами.

– Ты домой? Ты всё там же живёшь? Давай провожу. Расскажешь, как ты, что у тебя в жизни происходит.

Сколько же лет мы с ним не виделись? Всего тридцать с небольшим лет, вместивших целую жизнь. Так мало для жизни и так много для разлуки.

Мы забыли, что нам надо сесть в автобус, шли по городу под дождём, без зонта и разговаривали, разговаривали, перебивая друг друга, рассказывая обо всём, что казалось важным.

Семён известил меня, что пять лет назад развёлся с женой, детей нет, родители давно умерли. Я поведала о своей жизни. Спешить нам было некуда, нас никто не ждал.

– Вот мы и пришли, – Семён посмотрел на мои окна. 

– Ты совсем мокрый, пойдём, погреешься.

Мы долго пили чай, Семён сидел за столом в моём махровом халате, его одежда сушилась на батарее. 

– Хорошо хоть лысину не надо сушить, – смеялся бывший муж. – Помнишь, какие у меня волосы были – густые, чёрные, краса и гордость. Причёска, как у Алена Делона. А ты совсем не изменилась. Слушай, дело давнее, а чего мы с тобой развелись? 

Я пожала плечами: молодые были, горячие, бескомпромиссные. 

– И потом, ты не стал смотреть моё выступление, – вспомнила я. – Болтал с какой-то наглой девицей.

– Да я глаз со сцены не спускал, – оправдывался он. – А ты так и не вышла. А эта барышня пристала ко мне с разговорами.

– Я была в новом платье, – с горечью сказала я. – Хотела сюрприз тебе сделать. – Синее платье в белый горошек, с красным поясом. Как сейчас помню.

– Алёнушка, ты же знаешь, зрение у меня не очень всегда было, а очки я принципиально не носил. Я тебя просто не узнал, – Семён закрыл лицо руками. – Я думал, ты в своём костюмчике будешь, помнишь, тебе мама его достала по великому блату. Сиреневый, трикотажный, ты его на праздники надевала. Не узнал – какая нелепость, – он развёл руками. – Разлучило нас платье в синий горошек.

Семён оделся и нехотя пошёл к двери. На улице было темно и противно. А в комнате мягкий тёплый свет от ночника, домашнее печенье в хрустальной вазочке, пар от чайника, который не один раз ставили на огонь за этот вечер. 

Когда-то Семён уже ушёл из этого уютного дома. 

Я обняла его:

– Оставайся. Мы так нелепо расстались, но ведь наши души узнали когда-то друг друга в толпе. 

Фото freepik.com