11 апреля отмечается Международный День памяти узников фашистских концлагерей. 11 апреля 1945 года узники Бухенвальда подняли интернациональное восстание против гитлеровцев и вышли на свободу. Поэтому именно этот день назван ООН Днём памяти.
В Одоевском районе Тульской области живёт Константин Жуков. Почти вся его семья прошла через ужас Освенцима.
Листая старые фотографии, Константин Жуков до сих пор не может сдержать волнения и слёз
События тех далёких лет вспоминать Константину Николаевичу до сих пор очень трудно и больно: снова от волнения пропадает голос, а на глаза предательски наворачиваются слёзы… Но стереть из памяти прошлое невозможно. Да и как тут забудешь шалаш в белорусском лесу, постоянный вой волков вокруг, холод нар концлагеря, грязь, голод, болезни… Именно там, в этом далёком и страшном прошлом, остались самые дорогие и близкие Константину Жукову люди…
Лагерь Освенцим. Фраза на воротах «Arbeit macht frei» в переводе означает «Труд делает свободным» или «Труд освобождает»
Костя Жуков родился в 1940 году в Витебской области. Когда в Белоруссию пришли оккупанты, его отец Николай Жуков вместе со старшей дочкой — ей тогда было около 14 лет — ушёл в партизаны.
Немцы начали расстреливать семьи партизан, сжигать их дома. Спасаясь от расправы, семья Жуковых была вынуждена спрятаться в лесу.
- Я был очень мал и сам почти ничего не помню, — рассказывает Константин Николаевич. — Даже не помню, как звали маму, бабушку и маленького братика, который на тот момент был ещё грудничком. Сестра Нина рассказывала, что жили мы в шалаше, который для нас сделал отец. Папа при возможности старался приходить к нам из партизанского отряда, отстреливал голодных волков, которые кружили возле шалаша. Мама сделала гамаки, в них мы и спали. Мы захватили с собой барана и корову. Барана вскоре зарезали, съели, а из шкуры сшили одежду. А корову однажды ночью у нас украли. Её мычание раздавалось в лесу. Бабушка хотела идти на звук, но мать её удержала.
Фашисты постоянно рыскали по лесам. Прячась, семья Жуковых уходила в болота. Но сколько ни прячься, тебя всё равно найдут. И однажды немцы всё же схватили Жуковых и отвезли в Польшу, в город Освенцим. Бабушка, мама, дочка Нина и три сына — Гриша, Костя и грудничок — оказались в концлагере Аушвиц (Освенцим). Каждому из них, даже грудному малышу, на руке вытатуировали номер. У Константина был 149893, у Григория — 149894.
Мама каждый день ходила на работу, а детей использовали для забора крови, в которой очень нуждались немецкие солдаты.
Ослабленные, голодные и обескровленные, дети-заключённые порой даже не могли сами вернуться в барак. Их приносили. Самый маленький из Жуковых не выдержал этих зверств и умер.
- С братом Гришей нас разлучили очень быстро, — рассказывает Константин Николаевич. — В концлагере я остался с 6-летней сестрой Ниной. В Освенциме мы пробыли с сентября 1943-го по август 1944-го. Лица мамы я не помню, перед глазами только какой-то расплывчатый образ. То ли это мама, то ли одна из монахинь, которым разрешали навещать нас в концлагере.
Знаю, что после трёх месяцев изнурительных работ мать упала на землю, и её забрали. На следующий день мы пошли её искать. За бараками нашли сколоченный из досок сарайчик. Мы открыли дверь и увидели там множество голых тел, уложенных под самый потолок. Сейчас я понимаю, что среди них была и наша мама. Её убили в газовой камере, а тело вместе с другими трупами сложили в сарае. Летом их сжигали в крематории.
Маленький Костя Жуков,
1948 год.
Ещё помню, что в нашем бараке около окна стоял огромный чан, или мне он таким казался. Туда привозили и сливали отходы из столовой. Люди кидались к нему и хватали еду, кто как мог — ложкой, руками, через край… Лишь бы поесть.
В 1944 году Константина и Нину Жуковых решили вывезти в Германию на работы. Но бойцы Красной Армии освободили их эшелон. Так брат и сестра попали в Щёлковский детский дом в Подмосковье.
- Это был временный приют, состоящий из двух бараков, — говорит Константин Николаевич. — В 1948 году мы переехали жить в интернат в Сталиногорске, так раньше называли Новомосковск. Так мы с Ниной стали жителями Тульской области.
Константин Николаевич окончил школу фабрично-заводского ученичества, стал строителем. Строил дома, коровники…
- Руки нужны были для строительства социализма, — улыбается Жуков.
Со своей второй женой Валентиной большую часть времени Константин проводит в деревне Хмелевичи Одоевского района. Вместе они уже 31 год.
С сестрой Ниной Николаевной он постоянно поддерживает связь, она живёт в Кимовске.
А в 2008 году в жизни Константина Жукова произошло просто ошеломительное событие! Брат Григорий разыскал их. Встреча Константина, Нины и Григория состоялась на программе Первого канала «Жди меня».
2008 год. Встреча Константина, Нины и Григория (Гжегожа Томашевского) Жуковых на программе «Жди меня»
- В назначенный день мы приехали в Москву, — рассказывает Константин Жуков. — Мы с сестрой не могли поверить, что Гриша нашёлся.
Я сначала даже сомневался — он ли это? Но когда расстегнул пуговицу на манжете, чтобы показать татуировку из Освенцима, Григорий сделал то же самое. Руки соединились. На одной значился номер 149893, на другой — 149894. Брат!
72 года назад маленькому Косте Жукову в Освенциме выбили эту татуировку – заключённый номер 149893
Брат почти забыл родной язык. Его исповедь о «лагере смерти» перевёл его сын. В Польше я так ни разу и не побывал, но письмами со старшим братом обмениваемся регулярно. Кстати, на программе мы выяснили, что нашего отца и старшую сестру фашисты повесили — партизан немцам выдал предатель.
Воспоминания Гжегожа Томашевского (Григория Жукова), заключённого № 149894. Печатаются в сокращении и небольшой редакции.
«Долгие годы я боролся с мыслями о том, стоит ли вспоминать минувшие дни, кому это нужно. Сейчас я знаю, что это история, которую забыть недопустимо, которая должна быть передана будущим поколениям. Несмотря на то, что прошло столько лет, те дни стоят передо мной так, как будто это случилось всего месяц назад.
1941 год, немцы напали на СССР. В Белоруссии создаются партизанские отряды. Мой отец вступил в партизанские ряды. На партизанские семьи посыпались угрозы и репрессии, их дома жгли и взрывали… Я помню, как в нашем доме спали партизаны, приходили по одному, а рано утром покидали дом.
1942 год. Мой дом полностью сожжён, помню это пепелище. Теперь мы живём в лесу, отец сделал шалаш, у нас есть корова и баран. Мы прятались от немцев, уходя известными нам тропками в трясинистые болота. Зимой мы жили в пещере, в горах. Помню, когда настала весна, появилось много змей…
1943 год, май. Мы снова поселились в шалаше на краю леса. Отец по-прежнему приходил к нам по вечерам и защищал от голодных волков.
Спустя два дня в шалаш пришли двое немцев, что-то сказали матери. Она — в слёзы, и мы вместе с ней. Они велели нам взять скудное имущество и во второй половине дня явиться в назначенное место, на луг при дороге.
Приехал автомобиль, нас погрузили и отвезли в Витебск на станцию. Там ожидал поезд, вагоны-теплушки. Утрамбовали нас, сколько поместилось, ехали в духоте и смраде, от жажды люди теряли сознание…
Транспорт прибыл ночью. Лагерь Биркенау был очень сильно освещён, но везде царила гробовая тишина, слышалось только лаяние собак. На платформе провели сортировку, на следующий день — регистрация. Каждому из нас вытатуировали номер. Нас всех поместили на нары в кирпичном бараке, возле окна…
В годы Великой Отечественной войны
в концентрационных лагерях были замучены миллионы детей.
Немецкое название лагеря Аушвиц, польское – Освенцим
…После трагической смерти матери я заболел воспалением лёгких, бабушка отвела меня в лагерную больницу. Одним из работающих там врачей был доктор Менгеле. Эсэсовский врач, прославившийся садистскими экспериментами над детьми, в частности, пытался изменить им цвет глаз. Постоянные повязки на глазах, мази, шрамы на пальцах свидетельствовали о его экспериментах.
Из воспоминаний госпожи Аполонии из Варшавы, которая, будучи заключённой, работала в больнице: „Мне запомнился Гриша Жуков. Он не мог устоять на ножках, поэтому мы подкармливали его, чтобы Менгеле не забрал его в газовую камеру“.
Выйдя из больницы я попал в детский блок. Своей семьи я больше не нашёл. В новом бараке царила дисциплина: вставали рано, потом гимнастика, поверка.
Помню, как мы выбивали одеяла, пололи дорожки между блоками. Голод я утолял, поедая траву и газеты, так делали и другие заключённые.
В лагере распространилась эпидемия сыпного и брюшного тифа. Я заболел, и меня поместили в ревир (лагерную больницу). Я был так болен, что изо рта вытаскивал глистов и складывал рядом.
Я был сильно истощён. Вспоминает Анна Дурач из Варшавы: „Среди детей был зеленоглазый, веснушчатый четырёхлетний рыжик. Когда я его спросила: „Ты кто?“, он выговорил: „Я Гриша Жуков, мой папа в Красной Армии, а мама умерла“. „Хочешь, я буду твоей мамой?“ В знак согласия кивнул, так состоялось усыновление. И всё-таки он никогда не сказал „мама“, всегда „тётя Аня“.
Каждый день после отбоя он с трудом взбирался на наш третий ярус нар, тихонько садился в угол и примерно ждал, когда я вытащу из-под соломенного тюфяка посылку. Пока я намазывала повидлом кусок пирога, он не сводил с него глаз. А съедал его так торопливо, что за ушами трещало. После Варшавского восстания посылки перестали приходить… Я купала малыша, стирала в кружке воды его бельё. Выискивала вшей в волосиках и складках его одежды. Однажды Гриша не пришёл…“
Детский барак усиленно охранялся. Приблизиться к нему означало смерть. Я видел, как застрелили одну из матерей, когда она подошла слишком близко к нашему бараку. Стреляли в голову, я был рядом, это зрелище разбудило во мне ещё более сильный страх. Ночью, находясь среди заключённых в бараке, я слышал, как умирающие евреи жалобно молились, а утром из бараков выносили трупы.
В ноябре около 19 детей поместили в белом домике. Пришли врачи в белых халатах и обследовали нас. Утром всех, кроме меня, куда-то увезли. Вечером ребята вернулись все выкупанные и красиво одетые. Я был болен и плакал от зависти. На следующий день их вновь увезли, больше я их не видел… Я остался один с истопником крематория.
Когда пришли освободители, я лежал в больнице, истощённый до предела. Лечить меня взялся Красный Крест. Помню русские автомобили с хлебом, мне дали буханку. Мы с другом Мишкой жадно ели этот хлеб, чтобы спасти его от крыс и мышей…
Две следующие недели я осматривал разрушенный крематорий, сожжённые бараки. Во время этих скитаний стемнело, и мы с другом спали в разрушенном бараке. Возле нар всё ещё стояли миски, и крысы гремели ими. Неподалёку на нарах лежал накрытый одеялом мёртвый заключённый, пальцы ног у него были объедены.
Вскоре оставшихся детей отвезли в Освенцим и поместили в одной комнате, которую раньше занимали эсэсовцы.
Мы были заморены, в чирьях гнездились черви, а на головах — вши. Ещё долгое время после освобождения всех нас донимал понос. Такой, что выпадала прямая кишка. Мы наловчились запихивать её друг другу обратно…
Вот как описала нас в своих воспоминаниях госпожа Бунш-Конопко: „Мне поручили забрать в Кракове нескольких детей и отвезти их в детдом в Харбутовицах… Дети были очень худые, больные и вшивые. Они жаловались: „Тетя, вши больно кусаются!“. У каждого была ложка. Они соскребали ими струпья со своих голов… Меня ужаснуло это зрелище и состояние детей. Детям, сидящим на полу, дали гороховый суп. Когда я вернулась, неся ложки, моим глазам представилось ужасное зрелище — миски были пустыми, дети съели суп руками. Гриша Жуков был большим проказником, очень живым мальчиком с веселыми глазами и множеством веснушек…
Мы часто выходили с детьми за территорию детдома, особенно в лес.
Советские дети очень боялись собак, даже самых маленьких. При виде собаки они кричали: „Волк!“ и сбивались в кучку.
Мы устраивали детям разные игры, инсценировки. Нас радовали все нормальные проявления и проказы, их радость“.
Такими были мои первые дни вне Освенцима. Больной, грязный и страшно одинокий, я постепенно возвращался в реальный мир».
18 млн человек прошли через лагеря смерти за годы Второй мировой войны. 5 миллионов из них — граждане СССР. Всего концлагерей было более 14 тысяч.
Шесть фильмов о «лагерях смерти»:
«Список Шиндлера», США, 1993 г.,
режиссёр Стивен Спилберг
«Пианист», Польша-Великобритания-Франция-Германия, 2002 г.,
режиссёр Роман Полански
«Жизнь прекрасна», Италия, 1997 г.,
режиссёр Роберто Бениньи
«Помни имя своё», СССР-Польша, 1974 г.,
режиссёр Сергей Колосов
«Иди и смотри», СССР, 1985 г.,
режиссёр Элем Климов
«Мальчик в полосатой пижаме», Великобритания, 2008 г.,
режиссёр Марк Херман
