Сегодня мы публикуем рассказ Ларисы Васильевны Шишкиной (Кузьминой).
Лариса Шишкина.
Их семья в пятидесятые годы жила здесь в офицерском общежитии. Этот этап практически неизвестен в тульском краеведении.
Пропавшая белка
Родители мои переехали в здание, где размещался госпиталь, с улицы Фрунзе. 355-й полк, в котором служил папа, в 1946 году вошел в состав 106-й гвардейской дивизии, и они из Австрии, где закончили войну, приехали в Тулу. Мой папа, Василий Григорьевич Кузьмин, — боевой офицер, прошел всю войну. У него три ордена Красной Звезды и двенадцать медалей. После окончания войны служил заместителем командира по воздушно-десантной подготовке.
Они с мамой — из Смоленской области, из города Димитрова. Но папа женился на маме, когда она находилась на станции Выгоничи Брянской области. Ее туда послали после эвакуации, отсюда уже папа забирал маму в Тулу.
После войны жилья не хватало, и офицерам разрешили квартироваться в частных домах на улице Фрунзе. Здесь родился мой старший брат Валера. А когда родилась я, нас перевели в общежитие, где военный госпиталь, — на первый этаж, со стороны Союзного переулка. У нас окошки были — вот так арка, и в сторону кремля первые два окошка.
Это была наша комната, в которой мы проживали. С другой стороны, через стенку, медицинские кабинеты, а с этой — молодые офицеры с семьями. Дети гуляли все во дворе, там для нас и песочницу сделали. А еще был длиннющий коридор, и мы все катались по этому коридору на велосипеде.
Дети во дворе офицерского общежития на ул. Советской, 1955 г.
Если заболевал один ребенок, как мне рассказывали, моментально по этому коридору начинали болеть все остальные дети офицеров. Но тут же рядом госпиталь — помощь нам быстро оказывали.
Я помню этот свой первый этаж, хоть мне и было всего года три. Я вставала в окошке во весь рост и смотрела, как солдатики убирают снег. Они мне всегда кричали: «Слезь с окошка, слезь с окошка!»
А мне так было интересно, я ведь маленькая. Вот этот момент, как я торчу в этом окне, очень хорошо сохранился в памяти.
Помню еще другой момент. Отец — десантник, и они летом постоянно проживали в Тесницких лагерях. Он нам как-то привез белку — в клетке, где колесо крутится. А потом, пока мы гуляли, а гуляли мы в этом же дворе, белка куда-то убежала. Все ее искали, но так и не нашли. Зато, убегая, белка прогрызла мою шапочку. Мама купила новую шапочку, а она ее прогрызла. Потом, когда мы все уехали, офицеров расселили, в этом здании уже оставался только госпиталь.
Похищение
Нашим соседом была медицинская сестра Федосья Васильевна Малета. Она работала в этом госпитале на ул. Советской. Сама себя она называла Евгения Васильевна, и мы все ее тоже так звали.
Евгения Васильевна была участницей войны. Ее призвали уже в июне 1941 года — в полевой хирургический госпиталь первой линии на должность старшей операционной сестры. В составе армии госпиталь прошел путь от Вязьмы до Москвы, затем через Белоруссию и Польшу до Берлина. Есть книжка об истории 51-го полка, и там есть выдержка из наградного листа к медали «За боевые заслуги». В нем написано: «В своей работе она достигла совершенства, одновременно подавая инструменты и материалы на 6-7 столов. В периоды массового поступления раненых работает с исключительной выносливостью, не отходя от стола по двое суток. В период наступательных операций с 23 июня 1944 г. тов. Гончаренко с 3 по 5 июля простояла у операционного стола». Гончаренко — это ее девичья фамилия. А еще у нее десять благодарностей Верховного главнокомандующего, ордена Отечественной войны II степени, Красной Звезды.
В начале пятидесятых Евгения Васильевна была уволена в запас в звании старшего лейтенанта медицинской службы и оказалась в Туле. На войне она познакомилась со своим будущим мужем, вышла замуж. У них был только один сын — тоже Женя. Он где-то на год старше меня. Тоже выбрал профессию военного, стал офицером. В детстве мы с ним дружили.
Друг детства Евгений Малета. Читает лекцию допризывной молодежи оружейного завода.
Евгения Васильевна рассказывала такой интересный случай — мама моя никогда не говорила об этом.
После войны прошло не так много времени, и многие женщины не могли иметь детей.
Они воевали, у них были проблемы со здоровьем, да и мужчин тоже было мало.
Как-то Евгения Васильевна гуляла со своим сыном и вместе с нами — со мной и моим братом Валерой. Если мне года три-четыре, значит, Валере было семь-восемь лет. Подошла незнакомая женщина. Там же арка открыта, можно было свободно зайти. Подходит и говорит: «Какая хорошая девочка, я хочу конфетки ей купить». Евгения Васильевна спрашивает: «Да вы кто такая?» Она отвечает: «Я их родственница». А в то время как раз к нам должна была приехать бабушка — моей мамы мама. И, вспоминает Евгения Васильевна, она подумала тогда, что, наверное, и правда это родственница, отпустила ее с нами. Брат Валера пошел вместе со мной, не оставил одну. А я, маленькая, бегу довольная — сейчас конфетки купят!
Эта женщина повела нас по Союзному переулку в сторону кремля. Мама в это время ушла в магазин и доверила нас Евгении Васильевне. Она приходит и спрашивает: «А дети где мои?» Та ей отвечает: «Приехала твоя родственница, и они пошли за конфетами». Мама говорит: «Какие конфеты, какая родственница?! Она только послезавтра приедет!».
Мама бежит за нами, за этой женщиной и догоняет уже на площади Челюскинцев. Увести нас она не успела, но могла.
Если бы мама пришла позже, нас бы уже не было. Тогда воровали детей.
Их не то чтобы убивали — себе забирали. Ну что может сделать ребенок в четыре года? Ну заплачет, так все дети плачут…
Мама на нее раскричалась: «Как вам не стыдно?!» Она говорит: «А что я такое сделала? Только хотела конфетки купить. Я бы назад привела».
Вот этот случай Евгения Васильевна мне рассказала уже в двухтысячные годы, а так он всегда хранился в тайне. Мы тогда просто сидели с ней, и она вспоминала свою жизнь.
Я ей задавала всегда вопрос: «Почему вы себя Евгенией называете? Вы же по документам Малета Федосья Васильевна». Она отвечала, что ей всегда нравилось это имя, она и стала говорить, что Евгения. Папа же не любил этих имен. Она родилась в 1923 году — тогда многие верующие были, и ее назвали по святцам — Федосьей.
Круг замкнулся
Мой папа тогда был капитаном, но до больших званий не дослужился. Для этого надо было не только учиться, но и переезжать в другие части. Мама не захотела никуда уезжать, так мы и остались в Туле. В 1961 году, когда началась реформа армии, офицеров вообще увольняли в запас. Многие ведь были даже без образования, потому что звания получали во время войны. Надо было учиться, но и с образованием сложно получить повышение — все вышестоящие должности уже забиты.
Из госпиталя мы ухали на ул. Оборонную, 24. Многих тогда расселили по разным домам. Вот, например, Евгения Васильевна с семьей получила жилье на улице Николая Руднева.
На ул. Оборонной я пошла в детский садик, мне было лет пять. Потом училась в шестой школе на улице Жуковского, около рынка. В начальных классах в школу мама меня провожала, она же на рынке в бухгалтерии работала. Училась я там до середины четвертого класса.
Дети офицеров во двор дома на Оборонной. Лариса Кузьмина крайняя справа. В той самой шубке, которая будет вымазана мазутом.
Валера сначала пошел в школу № 3, которая находилась на стороне нынешнего «белого дома». Три класса в ней закончил. Потом в седьмую на ул. Свердлова, нынешней Староникитской — это где духовное училище сейчас. В ней учился до пятого класса. Потом был в пятнадцатой школе на ул. Пирогова, где теперь педучилище.
Наше новое жилье тоже было типа общаги или коммуналки — в каждой квартире проживало по две семьи. В этом здании во время войны также располагался госпиталь, принимал раненых. Конечно, детская жизнь тут более веселая была.
Около въезда во двор, с левой стороны, стоял деревянный одноэтажный домик, в котором находилась библиотека для слепых. Помню, они потом переезжали, и на полу были разбросаны листы из книг с пупырышками.
Когда мы приехали, для каждой квартиры во дворе выстроили сарай. В этом сарае у нас жил кролик, папа его кормил.
Потом этот сарай вскрыли и кролика украли.
А еще во дворе дворник на клумбе высаживал очень много цветов. Было очень красиво. Стояла беседка. Потом офицеры решили, что мы должны посадить сад. Нам привезли сливы, вишни, яблони. И вот за каждой квартирой было закреплено дерево. Мы его поливали, ухаживали за ним. Потом здесь же, во дворе, посадили кустарники.
Еще помню, у меня была красивая шубка. Папа старался мне покупать хорошие вещи, и я в этой шубке загремела в мазут от автомобилей, которые постоянно к нам приезжали, вся перемазалась…
На ул. Оборонной мы тоже жили на первом этаже, квартиру нам дали номер один. В каждой квартире — по две семьи. Офицеры, которые постарше по званию, им жилье давали получше. У нас кухня была маленькая, а в трехкомнатной квартире напротив — побольше и длинный большой коридор. Но там и проживало три семьи офицеров.
Газа не было, зато туалет с душем отдельно — напротив друг друга. На кухне печь чугунная с шестью конфорками. А в ванной — длинная чугунная печь: внизу дрова клали, вверху вода грелась. Когда вода нагревалась, мы принимали душ. Потом, когда дома стали газифицировать, печь убрали. Поставили газовую плиту тульскую, газовые счетчики огромные, а в ванную — колонку. Жизнь сразу стала другой, повеселее.
Жили небогато. Папа как капитан получал зарплату 125 рублей. У мамы, когда устроилась на работу бухгалтером на Центральный рынок, была зарплата тридцать рублей. У нас даже мебели своей не было. Мебель стала появляться только когда переехали на улицу Циолковского. Тогда уже и шкаф купили.
Когда уезжали из госпиталя на ул. Советской, перевезли железную кровать, на которой мама с папой спали, мою детскую кровать. Брат спал на раскладушке. Еще был маленький диванчик раскладной. Самое интересное, что когда переехали, моя бабушка стала спать в моей кроватке, а я на диванчике.
Еще папа принес из части письменный стол. А потом мы купили круглый стол. Ну что можно было еще поставить в одной комнате? На ул. Оборонной нам также дали одну комнату. Просто площадь ее была квадратов тридцать. Еще помню, как в это время папа купил телевизор КВН с большой линзой. Это была очень дорогая по тем временам покупка.
Мой детский сад стоял за Центральным рынком, брат ездил за мной на велосипеде.
А в субботу меня забирала мама, и мы все вместе ехали в Тесницкие лагеря на автобусе. Автостанция была здесь же, около рынка. Мы садились на автобус и ехали к папе, это тридцать километров. Там ворота, солдаты стояли на посту, а папа нас уже встречал.
В Тесницких у каждого офицера был свой домик, и у папы тоже был. Семьи там проживали начиная с весны и до осени — квартир-то нет. Многие потом эти домики сделали под дачки, так и оставили себе. Но они простенькие были совсем — мазанки обычные.
Потом построили военный городок около артучилища и всех офицеров переселили на улицу Циолковскую. Это пятиэтажные дома, сразу за училищем. Наш дом был 2-б. А перед нами, в доме 2-а, жили летчики.
Заселили нас зимой. Газа нет, только один свет, промерзшие стены; еду готовили на плитке. Морозильник жуткий просто в домах! Но все были счастливы — теперь у нас отдельная квартира, хоть и все равно маленькая — две комнатки.
Рядом детская поликлиника, всех детей туда перевели. В середине четвертого класса я пошла учиться в двадцатую школу. В нашей школе учились дети Юнака, на год старше меня — шахматист Анатолий Карпов. Поскольку рядом военный городок, в классах было очень много детей военных. И периодически у нас в 20-й школе пополнялись классы тоже из военных семей.
А потом была ул. Советская, 17. Перед увольнением в запас папе дали квартиру побольше. Но это дом не по ул. Советской, а по Денисовскому переулку. С тем, что стоит фасадом к Красноармейскому проспекту, он соединялся аркой. Сюда мы переехали в 1969 году. Так практически замкнулся наш круг — ведь тот дом с офицерским общежитием в госпитале располагался совсем рядом.
