Некоторое время назад туляки были уверены, что их вытрезвитель – первый в России, потом это утверждение стали активно опровергать. На самом деле истина посередине. Кое в чем Тула все-таки была первой. В чем именно – давайте разбираться.
Отравившиеся
Прежде чем появился тульский приют для опьяневших, действительно, его будущий заведующий Кассиан Тейзинг ездил изучать, как поставлено дело в аналогичном заведении в Ярославле, открытом еще в 1903 году. А еще годом ранее были организованы такие приюты в Саратове и в Киеве. Таким образом, в истории открытия вытрезвителей в большой России Тула уж точно оказалась в первой пятерке. Что соответствовало и реальному положению дел – по части потребления спиртных напитков она находилась на шестом месте в России.
Всего в то время в течение года задерживалось на улицах города пьяных лиц 2978,5 человека. Из этого числа тяжело и бесчувственно пьяных подбиралось 329,5 чел. Из того же числа забранных в полицейские части ежегодно умирало на улицах от опьянения 13,7 человека. Из бесчувственно-пьяных от 42 до 51 человека отправляли прямо по поднятию в земскую больницу, остальных пьяных препровождали в полицейскую часть, где за неимением приспособленных помещений их помещали в обычные арестантские камеры.
Полтора землекопа, то есть дроби в подсчете живых людей взялись, видимо, оттого, что статистика велась за несколько лет и потом выводились средние показатели.
Врач гипнотизирует алкоголика в тульском приюте для опьяневших.
Оказывать первую помощь заболевшим и напившимся до бесчувствия, доставленным в полицейские участки, должны были городовые. Однако на практике эта помощь ограничивалась самыми примитивными манипуляциями: пьяных обливали холодной водой и отправляли в свободный угол арестантской. Разве что особо добросердечный городовой проявлял сочувствие и мог потереть виски захмелевшего нашатырным спиртом. Поскольку брошенные в клоповники люди оставались без присмотра, утром их частенько находили в камерах уже мертвыми. Но кому когда было дело до пьянчужек?
И вот местный комитет попечительства о народной трезвости, ознакомившись с собранными полицией сведениями о количестве подбираемых на улицах Тулы лиц в пьяном виде, нашел необходимым немедленно же приступить к делу борьбы с алкоголизмом, а всех подобранных на улице полицией или доставленных иным способом считать отравившимися, жизнь которых находится в опасности. Самой первой и самой элементарной формой борьбы с алкоголем, по мнению председателя комитета, доктора Федора Архангельского, стало бы открытие приюта для алкоголиков. Оценим уровень сострадательности этих людей.
Ведь тех больных привозили нередко в ужасном и отталкивающем виде, растерзанных, ругающихся, дерущихся, старающихся немедленно убежать и с трудом дающих себя раздеть.
При этом еще надо было при свидетелях установить, что у этих людей имеется при себе, и сохранить это до выписки из приюта, потом уложить на койку и отпустить сопровождающих. Особый наплыв заболевших был вечером под праздник и на следующее утро, когда новых пациентов едва успевали принимать.
Первый приют для опьяневших находился в небольшом двухэтажном доме по Рубцовской улице. Примерно на этом месте сейчас типография «Борус» на улице Сойфера. Сам дом, конечно, не сохранился, а жаль.
В приюте было три мужских палаты с 12 койками на верхнем этаже и две женских палаты с 8 койками на первом этаже.
В случае надобности количество коек в мужском отделении увеличивалось до 17, а в женском – до десяти. Обустройство приюта обошлось примерно в четыре тысячи рублей.
Когда начинают оспаривать утверждение о том, что Тула не была первым городом, где открылся вытрезвитель, приводят обычно цитату из «Тульской молвы» 1908 года:
«В Туле много любопытных учреждений, но едва ли не самое достопримечательное – это приют и амбулатория для алкоголиков. Будем кротки и признаем, что всякий алкоголик – прежде всего больной человек. Петр Великий прорубил окно в Европу, и мы видим, что там подверженных пьянству лечат как серьезно больных. Мы с особым удовольствием сообщаем, что Тула – первый город в России, который додумался до учреждения такого приюта и амбулатории».
Смысл современной критики в том, что авторы заметки будто бы из квасного патриотизма приписали родному городу всё, и даже создание вытрезвителей. Тула, может, и не родина вытрезвителей, но родина наркодиспансеров! В нашем приюте были открыты не только амбулатория для алкоголиков, но и лечебница для тех, кто страдает запоем. А это было новинкой для того времени. Людей здесь пытались лечить от их пагубного пристрастия.
По пять бутылок в день!
Амбулаторию при приюте открыли 1 апреля 1905 года, после чего вытрезвитель мало-помалу начал преобразовываться в лечебницу. Все больные разделялись на три группы.
Доктор Фёдор Архангельский.
К первой, основной, относились те, кто доставлялся полицией в бесчувственном состоянии. Ко второй – алкоголики, желающие подлечиться либо по собственному желанию, либо по желанию их родственников. К третьей – те, которые хотели излечиться от своей болезни раз и навсегда.
Больные первой группы лечились кратковременно – до возвращения физических сил. Больные второй группы находились под наблюдением врача от одного до 14 дней. В третьей группе лечились от десяти недель до полутора лет. Все лечение было направлено главным образом к восстановлению расстроенной нервной системы и к внушению посредством гипноза отвращения к алкоголю.
Особенно трудно давалось врачам лечение внушением.
Некоторые сильные натуры забирали для своего усыпления часто до получаса и больше. Поэтому сделать посредством гипноза внушение более чем пяти больным в день для одного врача было почти невозможно.
Главной лечебной процедурой для укрепления ослабевшей воли считался гипноз, а для укрепления ослабевшей нервной системы – подкожные впрыскивания стрихнина и иногда – мышьяка.
Содержание амбулатории потребовало у комитета лишь небольшого дополнительного ассигнования к смете приюта – около 500 рублей в год. За первый год с небольшим деятельности, до 1 января 1906 года, в приюте находилось 1134 стационарных и 233 амбулаторных больных. Умерло двое, но это были те, кого едва успели довезти до ворот приюта.
Особенностью деятельности амбулатории было еще и то, что многие обращались сюда за помощью самостоятельно, а кого-то привозили родственники. Чаще всего это были рабочие, поскольку пьянство отнимало у них последние гроши, да и любой хозяин не дорожил работниками, склонными к излишнему потреблению водки.
Впрочем, обращались за лечением и интеллигентные алкоголики. Например, 1 августа 1905 года родственники привезли некоего помещика из Алексинского уезда. Он пил уже 15 лет, потребляя в среднем по полштофа водки в день.
Последние же восемь месяцев пил особенно сильно – в сутки от 3 до 5 пяти бутылок водки и 5-15 бутылок пива. Полштофа – это примерно 0,6 литра. В бутылке примерно 0,7 литра.
В какой момент протрезвления его смогли уговорить родственники – загадка. Могучий организм помещика даже сумели встряхнуть. За месяц он прошел полный курс лечения. Когда нервная система окрепла, а гипнотические внушения сделали свое дело, он вернулся в свое поместье, но иногда приезжал для повторных внушений. Утверждал, что со дня выхода из приюта не употреблял никакого алкоголя!
Еще один интеллигентный алкоголик прошел курс лечения в мае 1906 года. Тоже забросил пить. Уехал работать в Орел, но периодически возвращался для повторных внушений.
Заведующий и врач приюта Кассиан Тейзинг всем выписавшимся рекомендовал время от времени являться для дополнительных процедур. Он считал, что бывший алкоголик сам почувствует, когда не надо больше приходить.
Кроме лечения при приюте была открыта амбулатория для приходящих алкоголиков. В частности, для рабочих, которые могли являться лишь время от времени, поскольку были заняты на работе. Фабричные рабочие, лечившиеся в приюте, принимались во всякое время с 9 часов утра до 8 вечера.
Палата бизнес-класса
При основании приюта протрезвевшим перед оставлением лечебницы выдавались ломоть хлеба и кружка чаю. Потом организовали постоянный стол, а для больных второй и третьей групп установили плату в 20 копеек с человека в сутки за стол и лечение. Обед для больных из двух блюд получали ежедневно из столовой городского попечительства о бедных. Скоромный стоил десять копеек, постный – восемь. Больные со средствами могли покупать для себя съестные припасы, но при этом выход за покупками из приюта не допускался, надо было кого-то просить.
День в приюте начинался в 7-9 утра утренним чаем. Затем от 12 до 2 был обед, от 4 до 6 – вечерний чай и от 9 до 10 – ужин.
В 10 часов в палате гасились все лампы, и больные должны были находиться в кроватях.
Мужская часть приюта состояла из трех палат: большой, средней и малой. В большой палате на самом видном месте был установлен сооруженный комитетом большой образ св. великомученика Пантелеймона в золоченой раме, с большой лампадой для свечей. Перед образом – аналой. По стенам были развешаны виды Киево-Печерской лавры. В средней палате также были развешаны картины духовного содержания – виды Саровской пустыни. Малая палата была оборудована для бесчувственно пьяных, и в ней находилось лишь самое необходимое: койки, столик, судно-кресло. На два окна во избежание побега были прилажены проволочные сетки.
Ул. Посольская в Туле. 1890 г. Примерно в этом месте, слева можно было пройти немного и свернуть на Рубцовскую, где находился приют.
Для неспокойных больных предназначались особые смирительные холсты: два больших, около пяти аршин в длину каждый, и четыре малые холстины. Смирительные холсты – это то, что мы теперь называем смирительными рубашками, хотя воочию этот вид усмирения большинство из нас видело только в фильмах «Кавказская пленница» или «Иван Васильевич меняет профессию».
Кстати, вы не замечали, что словосочетание «белая горячка» мы встречаем, в основном, в веселых комедиях того же Гайдая?
Сто двадцать лет назад про белую горячку тоже знали. Особо буйных увязывали большими холстами в конечностях, которые завязывались узлами под койкой. Каждая подмышка прикреплялась к соответствующему углу койки отдельным малым холстом. Также привязывалась к углам койки и каждая ступня в отдельности. Но в местах соприкосновения с телом холсты, во избежание трения, были подбиты ватой. Привязанный таким образом больной лежал на спине и мог делать лишь незначительные движения, и то головой. Дыханию такая невозможность движения не препятствовала, так как грудная и брюшная полости оставались нестянутыми.
На женском этаже были две палаты: большая и малая. В большой палате также был установлен образ св. великомученика Пантелеймона. А вот малая палата предоставлялась в основном мужчинам, не желавшим лежать на одинаковых условиях с больными из простого класса за плату 20 копеек в сутки. Бизнес-класс, в общем.
Кроме того, в лечебнице имелись аптека, кабинет врача, приспособленный и для амбулатории, изолятор для буйных больных, раздевальная, в которой стоял небольшой библиотечный шкаф. На стенах в приюте были развешаны правила – как для поступивших, так и для посетителей. Первым не разрешались азартные игры, громкие разговоры, курение. У посетителей осматривались все принесенные в приют предметы.
Попытки утаить запрещенку – например, соточку во французской булке – случались. Но фельдшеры свое дело знали: лечиться так
лечиться.
