Фильм представил сам режиссёр вместе с актрисами Анной Слю и Стасей Венковой, а также участницами съёмочной группы.
Картина снята по мотивам одноименного рассказа Евгения Замятина и повести «Север» этого же автора. Фильм вышел в прокат только 6 апреля, а режиссер вместе с коллегами уже посетил Дом культуры и ответил на вопросы зрителей:
— Иван, расскажите, пожалуйста, о себе. Как вы пришли в кинематограф? Какие фильмы из детства на вас повлияли?
— Я родился в семье кинематографиста. Мой папа — режиссер документального кино. С детства меня таскали на съёмочную площадку документальных фильмов. Это не так, как в игровом кино: сидишь в тёплом вагончике, напротив. Например, плывете на лодке через озеро куда-то снимать. Очень тяжелый физический труд, бесконечные поездки, экспедиции параллельно с монтажом. Я всегда был свидетелем этого процесса. В какой-то момент принял осознанное решение, что хочу этим заниматься, при том, что мой отец не очень хотел, чтобы я занимался документальным кино. Я поступил во ВГИК, учился в мастерской Алексея Ефимовича Учителя.
Дальше я занимался документальными фильмами, которые принесли мне возможности для съёмок дорогого кино и известность в области документального. В какой-то момент продюсер Наталья Мокрицкая нашла меня, посмотрела мои фильмы и предложила снять картину «Класс коррекции». С тех пор с компанией «Новые люди» мы сделали «Класс коррекции», «Зоология», «Подбросы». После была «Конференция», которая приняла участие в венецианском кинофестивале. Затем я снял сериал «Люся», а сейчас выпустили «Наводнение».
Что касается детства, тогда у меня не было любимых фильмов, потому что меня заставляли их смотреть. Я хотел посмотреть «Тома и Джерри», а меня заставляли смотреть картины Пудовкина или Довженко. И это, конечно, не та осознанная насмотренность, которая появилась позже.
Уже во взрослом возрасте я нашёл своих режиссёров и понял, какой кинематограф меня впечатляет. Но я считаю, что родители были правы, потому что 70% картин, которые я посмотрел в жизни, — из детства. Вряд ли я бы столько посмотрел сам.
— Иван, в одном интервью вы сказали, что после «Класса коррекции» не собирались браться за литературные произведения. Почему вы выбрали повесть Замятина? В том же интервью вы упомянули, что его произведения кинематографичны, расскажите почему?
— Это про то, что никогда не говори никогда. Потому что когда Наталья Мокрицкая предложила мне картину «Класс коррекции», она была уже в запуске на производстве в компании «Новые люди». Наталья Витальевна искала молодого режиссёра, который будет готов взяться за этот материал.
Сценарий был написан по повести Екатерины Мурашовой «Класс коррекции». Многие режиссёры отказывались. Я честно все время говорю, что пришёл знакомиться с Натальей для того, чтобы в дальнейшем вместе что-то сделать. Мне не нравился сценарий, но она имела продюсерскую волю, позволила взять другого автора сценария, переписать все полностью и соорудить совершенно новый материал. Тогда мы ушли от литературного первоисточника.
Я всегда думал о том, что какая бы литература ни была, она всегда сильнее. При том, что наш язык имеет гораздо больше выразительных средств, чем экран. Брать за основу литературное произведение казалось мне тупиковым путём. С опытом меня начало к этому немножко тянуть.
Я понял, что мы не иллюстраторы и можем допускать определенные вольности по отношению к автору.
Когда мы начали писать сценарий по «Наводнению», было важно сохранить дань первоисточнику, при этом не делать экранизацию буквально. Мне нравились интонации, стилистические элементы у Замятина, ломкий, непоэтичный язык. Хотелось найти аналог.
Что можно соорудить на экране такое, что передаст ощущение, которое мне было важно транслировать из произведения в зал? Это была наверно самая основная задача. Использование акцентной музыки, резких звуковых решений мне казались преемственными Замятину.
— Иван, а вы оправдываете своих героев?
— Я не оправдываю, а исследую. Человеческую природу можно осуждать, можно не осуждать, но она имеет определенную историю. И Замятин берет историю преступления, в котором происходит жертвоприношение и некая попытка построить счастье на чужом несчастье.
Мне важно было исследовать это не только с точки зрения литературного произведения, но и через наблюдения из жизни.
— Иван, расскажите про персонажа Диму, про любовную линию, ведь в тексте его нет, почему решили добавить его в фильм?
— Разбирая внутри себя замятинское «Наводнение», мне показался недооценённым персонаж Гани. В фильме мы ее называем Аней. Чтобы как-то расширить ее линию, мне пришла в голову идея соединить ее с русалочкой Ганса Христиана Андерсена.
Я в целом тогда изучал мифологию и все о русалках. Конечно, ее попытка найти своего принца-спасителя вызвала желание добавить персонажа. У Замятина у Гани есть одноклассник, который периодически появляется, но он играет функциональную роль. Мне показалось, что ввод допустим, потому что в повести есть такой персонаж.
— Иван, «Наводнение» и «Класс коррекции» созвучны на линии сочувствия, сострадания. Естественно, если бы не было порока, мы бы этого не увидели. Как вы считаете, насколько далеко может зайти человеческий порок и зависит ли это от чего-то?
— Здесь не существует каких-то границ. Есть условные границы в виде закона, религиозные границы. Так или иначе определенные барьеры, через которые предстоит перешагивать, мы расставляем себе самостоятельно, определяя степень возможности своих соблазнов. Я, конечно, отталкивался от своих впечатлений, мыслей, пороков. Рассматривая природу измен, предательства, мне хотелось взглянуть на это не только со стороны Софьи, но и понаблюдать есть ли какая-то обратная этому сила. Два человека, которые становятся соучастниками преступления, причём один из них это преступление совершает. Каков шанс им на этом что-то построить?
Я считаю, что у нас всегда есть шанс признать ошибку, найти искупление.
Нас окружают сумасшедшие истории человеческой силы. Сила как в преодолении соблазнов, так и сила в том, чтобы уйти и полностью отдаться ему.
— Скажите, когда вы готовились к фильму, представляли в голове именно то, что получилось в итоге? Или это в процессе корректировалось?
— Никогда не представишь. Обычно я даже не знаю, как эти люди выглядят. Есть тип режиссёров, которые пишут сценарии под актёрские персоналии. У меня так не получается. Изначально персонажи для меня — безликие люди. Дальше я прихожу к кастинг-директору Марии Бомбиной, и мы начинаем искать, смотреть. Это невозможно предугадать. А съёмочный период состоит из огромного количества правок, особенно при монтаже. И каждый раз это новое кино.
— Иван, а вы даёте в процессе актерам право добавить что-то своё?
— В фильмах, которые я снимал, я переписывал диалоги в третье лицо. Актеры получали странный, сложный текст, потом работали с ним и что-то добавляли. Это было допустимо. Но в «Наводнении» мне было важно сохранить авторский язык.
Также у зрителей были вопросы к Анне Слю, которая сыграла Софью. За эту работу на фестивале авторского кино «Зимний» она получила приз за лучшую женскую роль.
— Анна, у вас такая сложная роль. Скажите, как с течением долгого времени с этим жить? Не откладывает ли такая роль отпечаток на жизнь?
— Я надеюсь, что нет. На самом деле, так получилось, что большая часть съемочного периода была в замкнутом пространстве. То есть была возможность концентрации. Думаю, для меня было важно, что не надо было приходить домой и быть там нормальным человеком, потому что это достаточно сильно расфокусирует. Особенно когда роль такая. Ну а потом у меня самый лучший на Земле режиссер. Я не устану это говорить, потому что Иван невероятным образом находит форму передачи информации, точно формулирует, что хочет в итоге. У тебя появляется ощущение, что это ты сам, потому что было задано верное русло, стратегия.
— Анна, скажите, как вам кажется, ваша героиня, Софья, может быть счастлива?
— Мне кажется, что она немного не в себе по итогу. А в таком состоянии можно быть счастливым и без оценки себя в пространстве. Но, конечно, я считаю, что совершенный ею поступок не может быть бесследным.
