18 декабря 1848 года родился Николай Давыдов – человек, благодаря знакомству с ним Толстого, внесшего свой весомый вклад в мировую литературу.
Известный общественный, судебный и театральный деятель, тульский прокурор, председатель – сначала Тульского, затем – Московского окружного суда, доцент Московского университета Давыдов жил в Туле на улице Гоголевской. И звали его так же, как создателя «Ревизора» – Николаем Васильевичем.
Прокурором Тульского окружного суда он работал с 1878 по 1894 годы, и еще три года – председателем этого суда. И уже почти сразу после приезда в Тулу, осенью этого года, он познакомился с Толстым. Произошло это следующим образом. Давыдов возвращался из родового имения отца в Тулу и был разбужен рано утром на станции Клекотки нынешнего Новомосковского района вошедшими пассажирами. Это были впоследствии ставшие близкими знакомыми Самарины и Толстой, который у них гостил и возвращался в Ясную. Самарины и представили их друг другу.
Толстой разговорился и даже пригласил нового знакомого к себе в Ясную Поляну. Случайная встреча переросла затем в настоящую дружбу. А многие знаменитые произведения нашего великого земляка появились не без влияния Давыдова. Например, в дневниках Толстого от 22 апреля 1899 г. есть такая запись: «Дома хорошо. Давыдов обедал. Он добрый прокурор».
При посредничестве Давыдова Толстой попал в Москве на спиритический сеанс к князю Н. А. Львову. Л. Н. весьма скептически относился к спиритизму, по воспоминаниям Давыдова, «говорил, что удивляется тому, как люди могут верить в реальность спиритических явлений; ведь это все равно, говорил он, что верить в то, что из моей трости, если я ее пососу, потечет молоко, чего никогда не было и быть не может.
…На другой день после сеанса Л. Н. подтвердил мне свое мнение о том, что в спиритизме все или самообман, которому подвергаются и медиум, и участники сеанса, или просто обман, творимый профессионалами».
Однако в результате этого визита появилась пьеса «Плоды просвещения». Впервые она была поставлена на домашнем спектакле в Ясной Поляне и Давыдову была доверена роль профессора.
Николай Васильевич был заядлым театралом. И даже состоял после отъезда из Тулы членом репертуарного комитета Малого театра, дружил с А. И. Сумбатовым – Южиным (его пьеса «Соколы и Вороны», кстати, с успехом была как-то поставлена на сцене Тульского академического театра драмы). Благодаря Давыдову в его доме состоялось знакомство двух классиков – К. С. Станиславского и Л. Н. Толстого. А помимо «Плодов просвещения» он подарил сюжеты еще двух драматических произведений – «Власть тьмы» (на сцене тульского театра спектакль шел под названием «Страсти по Никите») и «Живой труп». Вот что рассказывал об этом в своих воспоминаниях сам Давыдов.
«В бытность мою прокурором в Туле меня поразило своей обстановкой одно крестьянское дело о детоубийстве, рассматривавшееся в окружном суде. Это было дело об убийстве новорожденного ребенка одной крестьянской девушки отцом ребенка, состоявшим в свойстве с девушкой, проживавшей в одной семье и доме с ним. Особенность этого дела, кроме драматической обстановки самого убийства, составляло поведение убийцы, который сам, мучимый угрызением совести, заявил публично об учиненном им преступлении, а впоследствии жаждал суда и наказания, которым, хотя он был приговорен на каторгу, он остался доволен, видя в наказании искупление своего греха, находя в нем успокоение и возможность дальнейшей жизни. Я подробно ознакомил Л. Н. с обстоятельствами дела, которое, как я и ожидал, весьма заинтересовало его; он виделся в тюрьме с осужденным и затем, вскоре же, написал первое свое драматическое произведение, в котором несколько изменил обстановку дела, прибавив обстоятельство отравления первого мужа Марфы Колосковой, но выпустив имевшую на самом деле место сцену покушения на убийство «Никитою» (на самом деле Ефремом Колосковым) его дочери, девочки «Анютки» (на самом деле Евфимьи), в то время, когда он винился перед народом в убийстве, а девочка, очень его любившая, с плачем припала к нему. Он было изо всех сил ударил ее колом по голове, решив, что Анютку лучше убить, пока она чиста и невинна, и так как без него ей плохо будет житься в семье. К счастью, он не рассчитал удара, и кол скользнул лишь по голове девочки, причем, однако, она упала замертво.
…В период пребывания Л. Н. в Москве, кажется, в 1898 или 1899 году, я познакомил его с обстоятельствами судебного дела, давшего толчок к созданию им последнего большого драматического произведения, к сожалению, не законченного автором, — «Живого трупа». Обстоятельства этого оригинального дела достаточно известны, супруги, жившие заработком интеллигентных людей, в молодом еще возрасте разошлись, главным образом благодаря склонности мужа к злоупотреблению спиртными напитками, причем сына мать оставила при себе, а муж, проживая без семьи, опускался все больше и больше и наконец, потеряв должность, дававшую ему средства существования, очутился на «дне». В это время жену, нашедшую поддерживающий существование ее и сына заработок, полюбил ее сослуживец и, считая ее вдовой, предложил выйти за него замуж; она также разделяла чувства хорошего человека, предложившего стать его женой, но наличность мужа, хотя он и был на «дне», являлась препятствием к их браку.
Они разыскали несчастного, он выразил полное согласие на развод и подал, признавая свою вину, прошение о расторжении брака; но консистория отказала в разводе, и тогда госпожа придумала такой способ получения нужного ей вдовьего вида: муж написал ей письмо, в котором уведомлял, что он, отчаявшись в возможности исправить свою жизнь, решил кончить ее самоубийством; письмо это госпожа передала полиции, а вскоре на льду Москвы-реки была найдена одежда, а в ней паспорт, а затем из реки был извлечен чей-то труп, который был принят за тело; жене его был выдан вдовий вид, и она вышла замуж за своего сослуживца.
Но в конце концов, благодаря какой-то оплошности, истина обнаружилась, супруги были отданы под суд судебной палаты с участием сословных представителей по обвинению ее в преступлении, предусмотренном 1554 ст. Уложения о наказаниях, а его в пособничестве к учинению этого преступления и приговорены Палатой к лишению особенных прав и ссылки на житье в Сибирь. Приговор этот был смягчен по представлению министра юстиции, вызванному ходатайством А. Ф. Кони, содержанием осужденных в тюрьме в течение года.
Передавая Л. Н. обстоятельства этого дела, с которым я познакомился в качестве председателя окружного суда, где г-жа N подвергалась освидетельствованию состояния ее психологического здоровья, я имел в виду, что его заинтересует драматичность положения несчастной г-жи N, получившаяся благодаря искусственно созданным людьми, усложняющим жизнь условиям, обрядам, формальностям, превратившим г-жу N — женщину, несомненно вполне порядочную, выдающуюся даже многими качествами, — в «преступницу» и разбившим во второй раз только что исправленную было ею жизнь. В деле являлось также интересным и то, что, по-видимому, все в нем участвующие лица — хорошие, добрые люди. Л. Н. действительно заинтересовался этим делом и тогда же, записав обстоятельства его, решил использовать этот материал для литературного произведения. Весьма вероятно, что в это именно время был Л. Н. набросан проект драмы, оставшейся, как я уже говорил, им не законченной.
Произошло, кроме того, следующее: в толстовский дом в Хамовническом переулке явился бедно одетый господин и настоятельно просил свидания с Л. Н. Его провели в комнату Л. Н., где он объявил, что он есть тот Труп, о котором Л. Н. написал драму. Л. Н. подробно расспросил его о всей его жизни, долго убеждал перестать пить, обещал при этом условии найти ему платные занятия и при прощании взял с него слово, что он бросит вино. Кажется, в тот же день Л. Н. зашел ко мне и рассказал о неожиданном появлении у него г-на N и просил меня, положившись на данное ему слово, устроить ему какое-нибудь скромное место. Мне удалось удовлетворить желание Л. Н. Г-н N получил назначение на должность, оплачиваемую небольшим жалованьем, и на этой должности пробыл целый ряд лет до своей кончины, причем исполнил свое обещание и действительно больше не пил».
Давыдов недоговаривает, что прототип «Живого трупа», фамилия которого была Гиммер, служил затем письмоводителем московского окружного суда. О знакомстве с Толстым отвечал неохотно – «Был, видел, вместе гуляли…»
Дружба с писателем имела и еще одну сторону, помимо литературного сотрудничества – к Давыдову очень часто отправлялись с записочками и письмами от Толстого люди, нуждавшиеся в помощи.
«Последний раз я виделся с Л. Н. летом 1910 года, месяца за три до его ухода из Ясной Поляны и последовавшей вскоре же кончины его, – рассказывал Николай Васильевич. – Л. Н. показался мне несколько постаревшим, более слабым, хотя мы и в этот мой приезд гуляли с ним в засеке, и я знаю, что он продолжал ходить и ездить довольно далеко верхом. Но умственной перемены я не заметил в Л. Н.; усилилось лишь то, что замечалось с ним и прежде, и о чем он сам часто говорил, ослабление памяти. Л. Н. говорил, что многое из пережитого совершенно ясно и живо сохранилось в его памяти, именно отдельные события и факты, чередующиеся в памяти как картины, но в общем прошлое, и именно даже недавнее прошлое, подернуто как бы туманом; Л. Н. добавил, что это состояние очень приятно, оно как бы изолирует его от реальной жизни, еще больше мирит со многим».
После Тулы Давыдов некоторое время был председателем московского суда, но ушел в отставку после того, как правительство потребовало от всех членов судебной магистратуры подписки о непринадлежности к противоправительственным партиям. Он посчитал это требование насилием над совестью. Правда, после этого был избран доцентом юридического факультета Московского университета. Был также председателем Толстовского общества в Москве. Умер уже при новой власти, в 1920 году.
На фото: Дом на улице Гоголевской в Туле, где жил Н. В. Давыдов. Здесь состоялось знакомство Толстого и Станиславского.
