3 октября 1988 года на экраны кинотеатров Тулы вышел один из самых революционных фильмов эпохи перестройки – «Маленькая Вера», взорвавшим мироощущение патриархального советского зрителя. У касс кинотеатров выстраивались огромные очереди, и несколько недель фильм шел при постоянных аншлагах – лишних билетов не было.
Первыми показали «Маленькую Веру» кинотеатры «Салют» и «Октябрь». Поскольку фильм значился как двухсерийный, то есть спаренным сеансом, в «Салюте» в день было всего четыре сеанса, а вот в «Октябре» – семь. Благодаря тому, что здесь имелся еще и малый зал, фильм шел в обоих – и в большом, и в малом.
Конечно, ажиотаж был связан не столько с тронувшей душу тульского зрителя бытовой драмой, хотя она и в самом деле была словно списана из жизни, сколько первой в истории советского кино постельной сценой, которая стала бомбой. Запретный еще вчера плод хотелось лицезреть зрителям всех возрастных категорий.
Вокруг фильма тут же развернулась бурная дискуссия, которая докатилась и до страниц местной печати.
Так, один из туляков удивлялся:
«Что можно сказать о человеке, увидевшем в таком серьезном, умном, трагическом фильме, как «Маленькая Вера», лишь постельную сцену, которая его так возмутила?! В недавней встрече с телезрителями кинорежиссер Ростоцкий прямо и резко сказал, что в «Маленькой Вере» показана скотская жизнь. Наверное, это так. Но это наша жизнь, это правда о нас, и фильм заставляет подумать об этом и как-то выходить из состояния скотства. И сцена эта, которую Ростоцкий назвал не совсем правильно «эротической» и неправильно посчитал, что без нее фильм немного бы потерял, все-таки необходима, так как является и продолжением и подтверждением скотства нашей жизни».
Сторонникам нового кино ответил целый отдел культуры, литературы и искусства областной партийной газеты «Коммунар». Поскольку ответ был анонимным, в авторах значился только этот самый «отдел культуры», можно считать, что нижеприведенные слова – это официальная позиция редакции.
«Если отбросить раздражение и политические наветы, звучащие в этом письме, то полезно выяснить хотя бы несколько вопросов. Ну почему вы думаете, что без так нравящейся вам непристойной сцены фильм «Маленькая Вера» потеряет свое значение и воздействие на зрителей? Ведь получается, что апологетам «Маленькой Веры», «Меня зовут Арлекино» и подобных фильмов (сколько их еще хлынет на экран!), не столько обличительная их сущность и верность жизненной правде важна, сколько порнографические сцены, которыми они сдобрены. Без них пресно, неинтересно, некассово, как бы сами по себе эти фильмы не были хороши».
Ну и потом мастерский удар ниже пояса:
«И неужели «Маленькая Вера» – это действительно «первый советский фильм», в котором мы увидели жизнь без прикрас? Неужели все кинокартины 40-50 годов (стало быть, и картины военных лет, и «Альпийская баллада», и «Чистое небо», и «Судьба человека», и «Баллада о солдате» и множество других) поголовно наивны и безжизненны? Где вы найдете матерщину у Шолохова и Фадеева? Неужели выход ее на экран, а также сцен, подобных оспариваемой нами в «Маленькой Вере», – это и есть «первые шаги и успехи на пути демократизации и гласности», «духовные достижения» перестройки, свидетельство нового мышления»?
В общем, по сути достаточно пророческая дискуссия, с обеих сторон. Хотя когда через некоторое время на экранах тульских кинотеатров стали показывать «Калигулу», наивная «Маленькая Вера» стала просто детскими мультиками.
