Мешок нелущеной гречки
– Ким Яковлевич, а где Вы жили в то время?
– Это был южный узел обороны города. На Комвузовской, сейчас Мориса Тореза, где горгаз, стояли бараки. А мы чуть левее, где ликеро-водочный завод. У завода там общежитие на улице Коммунаров, а у нас дом. Здесь начинался Первый проезд. Это бывшая земская больница, деревянная. Когда Ваныкин больницу построил, эту отдали под заселение. Дом барачного типа, но там были потолки четырехметровые, печки кафельные, окна громадные. Мы после революции сюда въехали. Подробности заселения не знаю. У меня дядя Николай Герасимович Лобанов в аппарате ЦК был. А когда был молодой, у Филиппова в Москве работал, и за революционную деятельность его выселили в Тулу. Он был первым секретарем Ефремовского райкома комсомола. Может, через него. Меня и назвали Кимом в честь Коммунистического интернационала молодежи.
– Что изменилось с началом войны?
– Когда началась война, привезли бревна, доски, и мы сами копали противовоздушную щель во дворе дома, на семь семей. По тревоге хоронились туда. Поставили там печку, к нам даже солдаты приходили греться. Часто картошку просили. Мы говорили, берите. Громадные ящики с этой картошкой стояли, потом она всё равно замерзла. Я пошел на стадион, лыжи себе принес. Брошено всё было, кто что мог растаскивал.
– А продукты? Говорят же, перед атакой немцев все склады и магазины открыли.
– На Лихвинку ходил, но там уже были солдаты, стреляли вверх, отгоняли. Зашел на склад – там только мешки валяются с гречкой, нелущеной. Насыпал себе и пошел. Никто не остановил.
На спиртзаводе были большие запасы. Если бы я больше соображал, этим бы воспользовался. Там были настойки, наливки, сахар, патока. А так цистерны со спиртом открыли и слили на землю.
– А что ели тогда?
– Главное, картошка была. Я получал карточки. В 1942 году матери выделили сотку на посадки. Вообще картошку я сажал с 1940 года. У меня тетка в Липицах районный агроном. У нее лошадка была, тарантасик ей выдавали до войны. И она потом приехала к нам в Тулу. А кто в семье свободные и не работают – я да она. Я с младшим братом сидел, он родился 12 сентября, и тетка еще. Мать на работу. Мне надо было за водой ходить, за продуктами.
За нашим ликеро-водочным, когда немцев отогнали, заводик был небольшой, там ящики колотили для снарядов. Здесь тоже можно было подработать.
– Что можно было купить на эти деньги?
– В свободной продаже в это время не было ничего. Только то, что по карточкам выделяли. Керосин, например, давали – на Первомайской, где булочная, во дворе была лавка. Называли ее «Синдикат». Керосин в основном нужен был в лампу и керосинку.
– Сколько надо было времени, чтобы вскипятить воду на керосинке?
– Полчаса, двадцать минут, не меньше. Потому что побольше фитилек на керосинке сделаешь, она уже коптит.
– О французах из «Нормандии – Неман», которые были в Туле на переподготовке, в городе что-то говорили?
– Говорили, а как же. Положительно. Но что именно, уже не помню. Они ведь больше с Заречьем были связаны. Там у них были учебные полеты.
Страх потерялся
– Когда Тулу начали бомбить?
– Первая бомбардировка была еще до осады. Я шел вниз, к улице Толстого. Самолет летел на большой высоте, и вдруг от него отделяются черные точки. Это же первый раз в жизни.
Паника такая, не знаешь, куда бежать. Братьев Жабровых всю раздолбило. А еще одна часть попала на Галкина. Бомбы упали почти за километр от нас, но всё равно страшно.
Потом более-менее привык. Особо крупных артобстрелов не было, в основном минометные.
– Следы бомбардировок что собой представляли?
– Одна из первых бомб упала недалеко от преподавательского дома, пятьсот килограмм весом. Это где сейчас пушка стоит. Мы ходили, смотрели на эту воронку, она тут же начала наполняться водой. Очень большая.
В Доме специалистов, на углу нынешнего проспекта и Жаворонкова, все окна были разрушены, ни одного человека там не было. И где мы жили – тоже никого. В городе вообще было пусто.
А вообще-то нас всех 30 октября, скорее всего представители противовоздушной обороны, отправили дальше – в дом, второй от Первомайской, где были прекрасные бомбоубежища, а во дворе железобетонное укрытие. У мамы ключи от квартиры в этом доме имелись. Она была патронажная сестра в туберкулезном диспансере. Хозяева в этой квартире все эвакуировались, и мы там жили – в квартире и убежище.
31 января 1942 года немцев уже отодвинули за Чернь, мы попали под бомбардировку. Немец летел на очень большой высоте и разбросал бомбы на квартал. А 42 градуса мороза! Ко мне пришел мой друг Володька Рылеев, мы с ним потом всегда были вместе. Я ему еще сказал: «Куда ты в такой мороз приперся?» Бомба попала в наш дом, в нескольких сантиметрах от нас. Мы были на четвертом этаже дома. Оседает пыль, и мы видим улицу. Он как хватил бежать. Я механически схватил младшего брата и тоже бежать. Кто там, что, какие подробности – ничего не помню.
Эта пушка на улице Коммунаров должна была бить по наступающим немцам. Фото из архива Владимира Щербакова.
– Около ликеро-водочного ведь была одна из позиций обороны.
– Советские танки вошли в Тулу с 30 на 31 октября. Поставили их на Коммунаров, недалеко от нашего дома. Самое близкое расстояние, на которое немцы подошли к Туле, – недостроенное здание артучилища имени Тульского пролетариата. Оно стояло вдоль шоссе. Там даже никаких строений еще не было, простые поля. В училище была стрельба, шел бой. Нам было слышно.
А вообще же позиции выглядели совсем не так, как их сейчас описывают. Солдатики, сорокапятки. Сорокапятки против танков совсем бесполезные. Стояли два зенитных орудия и зенитный полуавтомат, кассетой заряжался. По кругу всё было заложено мешками с песком. Вот так это выглядело: водонапорная башня, трамвайное кольцо и два орудия. Одно прямой наводкой вдоль Коммунаров. Еще одно – на стадионном проезде. Несколько танков было за стадионом подбито.
Еще тут стоял последний трамвай, который сюда прикатили и так и оставили – для обороны, как баррикаду. На нескольких окнах в домах были оборудованы позиции.
Иногда рассказывают, что в стене Всехсвятского кладбища перед приходом немцев пробили бойницы. Это не так. Бойницы сделали только летом 1942 года. Город ведь и тогда по-прежнему готовили для обороны, строили доты.
На этом снимке видна водонапорная башня, которая возвышалась на стадионной площади, и последний трамвай, оставленный здесь в качестве баррикады.
– Видели, как «катюши» стреляют? Они же откуда-то из этого района работали.
– Мы, когда жили на Первомайской, иногда ходили к себе домой с сестрой. Вот как-то пошли, взяли себе что надо. Идем. Вдруг въезжают две «катюши», остановились. Стремительно всё было. Одна под углом к дому, в направлении на юг – примерно где «Подземгаз». Солдаты быстро всё расчехлили. Остался один оператор, остальные все ушли куда-то в сторону.
– «Катюша» уже была заряжена?
– Да, заряжена. Я рот разинул, и вдруг началась эта стрельба. На расстоянии двенадцати-пятнадцати метров. Я увидел черный дым и огненные болванки, которые вверх летят. Еще в себя не пришел, стрельба закончилась. Один солдат обернулся: «Ребят, бегите отсюда немедленно, сейчас обстрел начнется».
– Это когда примерно было?
– Начало ноября. Морозец стоял, а снега еще не было. Немцы, как я понял, готовили атаку, но дали залп «катюши» и накрыли все их приготовления.
– И что? Под ответный огонь попали?
– Едва за дом специалистов забежали, как началось. Мины летят – звук такой, как бутылку с шампанским открываешь.
– Вас не задело?
– В тот раз нет. А вообще немцы же часто обстреливали нашу окраину из минометов. Один осколок однажды мне в ногу попал.
– Как часто бывало страшно в эти дни?
– Честно говоря, страх потерялся. Неприятно. Стоишь в очереди, одна плачет, другая плачет – похоронки. А всё равно идет в магазин, хлеб надо брать. Может, нехорошо, но почерствело всё, до некоторой степени привыкаешь к происходящему.
Если бы немцы прорвались к городу со стороны Орловского шоссе, именно эти люди должны были бы принять бой.
Глоток вина за День Победы
– Что было, когда отогнали немцев?
– Нас определили в школу. Я пошел в восьмую, на Пушкинской. Утром брательника вел в ясли на Красный Перекоп, а потом в школу. Ясли – такие двухэтажные дома были. Потом его перевели, он всю неделю там жил, в субботу надо было только домой забирать.
– Опаздывали из-за того, что приходилось сначала в ясли ехать?
– А что они сделают? Помню еще, пошел за тетрадками на базар. А там облаву устроили, всех пацанов согнали в одно помещение. После обыска у меня карточки пропали хлебные.
– И что делать?
– Но там оставалось-то дней пять-шесть до конца месяца. Может, когда обыскивали, они сами выпали.
– Тетради – самые настоящие? Говорят же, это страшный дефицит был.
– Ну да, писали на любой подходящей бумаге. Иногда даже на газетах, где есть свободное место. В нашем классе Генка Чмутов учился. И несколько человек было таких, с известными родителями. Гречишкин, у его родителей магазин когда-то был, потом он главврачом стал. Демьянов Геннадий Петрович – знакомый мой хороший, будущий директор 20-й школы. В память о нем на школе установлена мемориальная доска сейчас.
– Как узнали про День Победы?
– По радио, только по радио. Народ ночью вышел на улицы. Что-то там жгли. На следующий день собрались с друзьями. Вот тут уже народ везде появился. Видно, нерабочий день был.
– Выпили за Победу?
– Я непьющий человек. Но в городе стояла бочка, и женщина наливала в бутылку вино. Мы тоже взяли. Пошли на стадион, сели на лавочки. Ни стаканов, ничего. Первый выпил из горлышка – три глотка сделал. Потом Володька Рылеев, потом передали бутылку мне. Я не могу, не мое, но тоже выпил. Это было первое мое спиртное в жизни.
– А потом?
– Разошлись по домам.
– Было ощущение окончания войны?
– У меня два сводных брата погибли сразу, в 1941 году. Остальные пришли тяжело раненные. И отчим мой в том числе, дядька. Отчим пришел еще в 1943 году, потом устроился на работу. Трудно описать, что чувствовали.
– Пленных немцев часто видели?
– Иногда придут, постучат. А что я им дам? Только картошку. Подставят что-нибудь. Насыплешь им в шапку картошки. Вели себя тихо. Вежливо, культурно. Удивительный русский народ. Тут же жалость появляется. Ведь сами всё это пережили.
– Как общались?
– На ломаном русском языке.
– А одеты как?
– Они были в своей форме. Старая, заношенная. У нее цвет такой серо-зеленый, неприятный.
– Говорят, кинотеатр «Центральный» они строили. А что еще?
– Дорогу делали на Первомайской. Но в нашем районе они особо ничего больше не делали.
– Как у Вас складывались дела после войны?
– Учился. В 1946 году начал более-менее спортом заниматься, даже на высоком уровне. В 1947 году талоны на питание давали, это было большое подспорье.
С Георгием Сучковым вместе тренировались. Вы знаете, это один из наших первых олимпийцев, участвовал еще в Олимпиаде в Хельсинки в 1952 году. Работал он на мясокомбинате. Был старше нас намного. Рассказывал, как их отравили на Олимпиаде. Воды какой-то напились, потом в кусты то и дело бегали.
– Но с большим спортом у Вас не получилось?
– Хотел поступать в морское училище, а меня не зачислили. Хотя я был спортсменом. Думал, из-за отца. Его когда-то записали в документах как литовца. Работал на оружейном. А в 1938-м арестовали, потом расстреляли. Но оказалось, дело в другом. Наши физкультурные врачи у меня ничего не находили. А там на медкомиссии выявили проблемы с сердцем. Вот эти вот бомбежки, которые я пережил в детстве в Туле, сказались.
