Последняя из могикан
Ее называли последней из могикан и старушкой Шмидт. Мария Александровна Шмидт была одной из тех странных или необычных, в особенности на сегодняшний взгляд, людей, которые окружали Толстого. По словам яснополянского доктора Душана Маковицкого, она выбрала из толстовского учения главным образом добровольную бедность и ручной труд, стремление зарабатывать на хлеб собственными руками.
Толстой и М. А. Шмидт. Фото: Государственный музей Л. Н. Толстого.
Идеями толстовства Мария Александровна увлеклась, будучи классной дамой Московского Николаевского училища – нечто вроде института благородных девиц. Увлеклась вместе со своей подругой Ольгой Баршевой, настолько, что они подали в отставку в училище и решили строить новую трудовую жизнь на земле. Но решили уехать на юг, где природа более благосклонна к двум слабым здоровьем и совершенно непригодным к физической работе девушкам. Мария была дочерью профессора Московского университета по кафедре фармакологии доктора Шмидта, какое уж тут земледелие.
Знакомый Толстого согласился сдать колонисткам в аренду участок земли около Сочи, которому в то время еще было весьма далеко от нынешнего города-курорта.
Перед отъездом Шмидт продала принадлежавший ей в Туле небольшой дом, выручив три или четыре тысячи рублей.
Однако еще по дороге к Харькову мешочек с деньгами и паспортом у них украли. Трудовую деятельность подруги начали только на собственном энтузиазме.
Но Ольга заболела малярией, потом подхватила воспаление легких и через несколько дней скончалась. А Мария вернулась назад, поселившись неподалеку от Ясной, в небольшом домике в имении Овсянниково, который принадлежал старшей дочери писателя Татьяне Львовне Сухотиной-Толстой.
«Когда я просила ее не утруждать себя работой и нанять кого-нибудь для работ в усадьбе, она огорчалась и раз написала мне, что «жить в Овсянникове и ничего не делать для вас – свыше моих сил, и я уж лучше уеду от вас, раз между нами нет братских отношений», – писала Татьяна Львовна.
К Шмидт с симпатией относилась даже Софья Андреевна, которая терпеть не могла толстовцев, крутившихся вокруг ее мужа. О ней отзывались как о стареющей дворянке, прилежно обрабатывающей свои поля и нежно ухаживающей за коровкой Манечкой.
Татьяна Сухотина-Толстая. Фото 1895 г.
«Толстой, совершая после завтрака свои верховые прогулки, при которых я нередко его сопровождал, часто навещал Марью Александровну. Помню, как, бывало, сойдя с лошади, он шел навстречу к завидевшей его издали старушке, одетой обычно в скромную темную кофточку и в короткую домашнюю посконную юбку. Старички помаленьку «спешили» на согнутых ногах навстречу друг другу и, сойдясь, целовались. Прощался Лев Николаевич с Марьей Александровной тоже поцелуем. Нельзя было без умиления смотреть на них», – вспоминал секретарь Толстого Валентин Булгаков.
В последний год жизни Толстого у Шмидт случилась трагедия – ее дом сгорел дотла. Как считали современники, его поджег некий молодой помощник, прибившийся к дому, чтобы завладеть деньгами. Погибла старая собачка Шавочка, пропало всё имущество и документы, а также толстовские письма и рукописи с правками Толстого.
А вскоре случился день, когда не стало и самого писателя.
Обозреватель «Тульской молвы» Эр. Печерский: «Поздно вечером я подъезжал к Ясной Поляне. В столовой меня встретили три скорбные фигуры. Из них особенно обращала внимание одна. Она точно застыла. В каждом ее жесте, в каждом движении чувствовалась печаль, которую не выразишь словами. Это была М. А. Шмидт. …Марья Александровна в изнеможении упала на стул, низко опустила голову и словно окаменела. Так плачут любящие люди о потере любимого. Кровью сердца. Без слез».
Почти ровно через год – 18 октября 1911 года – ушла из жизни и она сама.
Дело о гражданских похоронах
После смерти Шмидт в ящике ее стола среди прочих бумаг нашли две записки, датированные 21 февраля 1911 г. В одной она объясняла, на случай смерти, что все ее документы сгорели летом 1910 года. «В этих бумагах я записана таким образом: дочь статского советника Мария Александровна Шмидт».
В другой записке она излагала свою последнюю волю и просьбу: предать тело земле без церковных обрядов.
По ее воле в присутствии друзей Шмидт и семьи Толстых и были совершены похороны. Татьяна Львовна дала разрешение телеграфом. Накануне из Ясной приезжала проститься с покойной Софья Андреевна.
Пришли во множестве крестьяне из Овсянникова, Рудакова, Скуратова, Телятинок и Ясной Поляны. Доставили из Телятинок простой сосновый гроб, сколоченный в мастерской у В. Г. Черткова. Положили тело в гроб и в 12 часов вынесли из дома. Могила была тут же, в ягодном саду, против домика Марии Александровны, часто гостивший в Овсянникове. Затем гроб в могилу опустили, засыпали землей. Вырос могильный холмик.
Могила Толстого. Сюда, как точно видели некоторые крестьяне, приходил призрак Шмидт.
Всё бы на том успокоилось, но возбудился местный исправник Глаголев, прочитавший в «Тульской молве» о гражданских похоронах. Он счел необходимым произвести дознание, в результате которого в январе 1912 года два организатора похорон – московский писатель и переводчик Горбунов-Посадов, возглавлявший толстовское издательство «Посредник», и сотрудник его издательства Н. А. Буланже – получили повестки к судебному следователю.
Им было предъявлено обвинение в устройстве гражданских похорон без разрешения полиции и погребении лица православного вероисповедания без священника, взята подписка о невыезде. По закону христианин не мог быть похоронен без христианского обряда.
Предполагалось, что в окружном суде дело о гражданских похоронах будет рассматриваться в конце апреля, однако слушания прошли лишь 30 мая. Горбунова-Посадова защищали присяжные поверенные из Москвы Муравьев и Тагер. Буланже от адвоката отказался. Среди присутствовавших на заседании были Т. Л. Сухотина и А. Л. Толстая.
Суд заслушал семерых свидетелей. Подсудимые отнеслись к судилищу философски. Буланже вообще отказался от последнего слова, а Горбунов заявил, что над его головой уже столько туч, что это маленькое облако не имеет для него никакого значения. Он в это время был подследственным по куда более тяжелой статье – по делу за издание толстовского «Круга чтения».
Лев Толстой и его литературный секретарь В. Булгаков.
В газетах того времени указано, что после совещания суд признал обоих виновными и приговорил к одному месяцу ареста при военной гауптвахте. Дело было обжаловано в Судебной палате. На повторном заседании защита путем логических умозаключений попыталась доказать, что М. А. Шмидт отпала от православия и принадлежала к вероучению Л. Н. Толстого. Она уже не была православной, а раз так, то «приглашение православного священника для ее погребения явилось бы оскорблением для православной религии». Однако Тульская духовная консистория представила справку, что покойная принадлежала к Православной Церкви и не отлучена от таковой. Резолюцией палаты приговор суда был утвержден.
Организатор гражданских похорон Иван Иванович Горбунов-Посадов. Его семья каждое лето снимала дом в Овсянникове под дачу. М. А. Шмидт его очень любила.
Защита подала апелляцию, и слушание затянулось до весны 1913 года. В отношении Буланже приговор так и не вступил в силу, он попал под амнистию. А у Горбунова-Посадова приговор был поглощен другим – за уже упоминавшийся «Круг чтения».
По следу утраченного
История с гражданскими похоронами имела и совершенно неожиданное продолжение. Летом 1912 года по деревням, расположенным в близком соседстве с местом погребения Шмидт, разнесся слух, будто она по ночам выходит из могилы и ходит по полям, одетая во всё белое. Само собой, нашлось немало очевидцев этого. Некоторые собственными глазами видели Шмидт, которую, безусловно, узнали в призраке. А иные даже заметили ее приходящей в Ясную Поляну на могилу Толстого.
Передававшиеся из уст в уста рассказы разогрели местное население настолько, что крестьяне собирались прибегнуть к обычному способу, практикуемому в деревнях, чтобы лишить возможности человека, погребенного без церковных обрядов, выходить из земли. А именно забить в гроб осиновый кол.
Но вдруг, благодаря случайности, история с призраком получила вполне себе земное объяснение. Оказалось, что одному сметливому крестьянину пришла мысль попугать таким образом людей и отвадить молодежь от посещения огорода с различными ягодами. Он по ночам надевал простыню и ходил по огороду, возле которого паслись лошади. Увидевшие призрака пасшие лошадей крестьяне в ужасе бросились бежать. Так и возникла легенда о духе Марии Шмидт.
Вскоре после войны, в 1948 году, в Ясную Поляну из эмиграции вернулся Валентин Булгаков и посетил ту самую деревушку Овсянниково.
«Деревня в общем как будто не изменилась, но только всюду я видел новые молодые лица. Эти люди – и шахтеры, и крестьянки, – конечно, даже и помнить не могли то время, когда жила здесь М. А. Шмидт. Хотел было я найти выход из деревни к ее усадебке, но не смог: не то переменилось всё так, не то память мне изменила... Но уже покидая деревню, я заметил в одном палисадничке старую женщину, копавшую грядки. Поздоровался и спросил:
– Вы давно здесь живете?
Старушка распрямила спину, улыбнулась:
– Живу здесь с начала века.
– А в 1910 году жили?
– И раньше еще жила.
– А не знали ли вы старушку Марью Александровну Шмидт?
Женщина опять улыбнулась:
– Да я у нее на поденке работала!
Оказалось, действительно, я напал на крестьянку Екатерину Михайловну Хромченко, которую Марья Александровна в затруднительных случаях, не имея возможности справиться с делом сама, приглашала на работу. Надо ли говорить, как я был рад такой встрече?..»
А это единственная дочь Сухотиной-Толстой Татьяна Альбертини во время приезда в Ясную Поляну в 1975 г.
Они поговорили о Шмидт, о Толстых, а на прощание Екатерина Михайловна умилила последнего секретаря Толстого такими подробностями из жизни старушки Шмидт: «Когда, бывало, роем вместе землю, так она смотрит, как бы червячка какого не раздавить!»
Показала дорогу к пруду, на берегу которого стоял теперь уже не существующий домик М. А. Шмидт и тоже разрушенный дом П. А. Буланже. Да и воду из пруда давно уже выпустили. Оттого Валентин Федорович этого памятного уголка и не нашел. Могилу Шмидт запахали, теперь ее и нам тоже не найти...
