Граф Бобринский слыл большим либералом, об этом мы рассказывали в первой части материала. Между тем на его землях уже творилась сущая революционная вакханалия, на что граф стыдливо закрывал глаза. Хотя ему было хорошо известно, что эта зараза в значительной степени охватила служащих и рабочих по его хуторам и заводам.
Богородицкий уезд к тому времени считался самым распропагандированным и неспокойным из всех уездов Тульской губернии, даже по сравнению с прилегающими волостями соседних уездов. В обзоре Богородицкого уезда за 1904 год указывалось, что Богородицк и уезд дают благоприятную почву для развития в нём в последние годы противоправительственного движения.
Существуют в городе и уезде несколько крупных заводов: сахарный, водочный и крахмальный, угольные копи, шахты, паровая мельница.
А ещё большое количество хуторов в имениях Бобринских и наконец такие значительные железнодорожные станции, как Узловая, Волово и Караси, что вызывает приток полуинтеллигентных служащих и рабочих из разных мест России.
Так, некий Александр Соколов (помните его истеричные челобитные с покаяниями, которые цитировались недавно?) показывал как-то издали заведующему жданским хутором Синевичу брошюру, а на вопрос, что это за книжка, напыщенно ответил: «Это не для вас». Бобринскому об этом случае немедленно донесли, и он пообещал уездному исправнику Соколова из имения удалить, но тут же о своём слове забыл. И вообще в частных разговорах частенько повторял, что «шпионство» ему несимпатично, и если бы ему попались произведения нелегальной литературы у его служащих, он ограничился бы тем, что сжёг их.
Городская дума в Богородицке. Фото начала ХХ века
Между тем ещё в 1903 году крестьяне, чьи дети ходили в Спасскую земскую школу, отказывались отпускать своих детей, пока там учительствует толстовец Сергей Касаткин, не только не посещающий церкви, но и влияющий соответствующим образом на других.
В результате его ученики кричали в спину священникам «долгогривый идол», а близкий друг Касаткина Владимир Ипполитов как-то подрался с крестьянином, которому не понравилось утверждение, что Бога нет.
На имя губернатора поступило анонимное письмо, в котором автор жаловался на то, что Касаткин называет государственные сборы грабежами, учит, что Бога нет, а также нет Богоматери и святых. «Инспектор народного учения второго участка Виноградов хотел уволить Касаткина от должности, но граф Бобринский и председатель Богородицкой управы Ушаков не уволили, а ещё прибавили ему жалованья».
Обстановка всё более накалялась. Так, в феврале 1904 года некий крестьянин рассказывал по секрету своему товарищу, что на первый день после Пасхи, во время заутрени, предполагается произвести одновременный поджог всех построек на хуторах богородицких графов Бобринских. Вместе с этим будто бы разнесут и дом их.
А в мае того же года богородицкий уездный исправник получил анонимное письмо о том, что старший скотник Николай Комиссаров села Балахны Соколовского хутора графов Бобринских уговаривает крестьян поджечь после сбора хлебов хутор и постройки графов Бобринских, так как они незаконно владеют землёй, которой должны бы владеть крестьяне, и раздаёт в большом количестве революционные издания.
В том же 1904 году по подозрению в распространении преступной литературы была арестована учительница села Ломовка Людмила Степановна Емельянова.
Запомните это название — село Ломовка. Ох, как там скоро будет жарко! А пока скажем несколько слов в защиту государственной преступницы Людмилы Емельяновой. Причём не своими словами, а её учеников — в письмах, которые присылались ей в Тульскую окружную тюрьму. Орфография сохранена.
«Многоуважаемая Людмила Степановна. Посылаю я вам нижайшее почтение и с любовью ниский поклон ниско кланяюсь я вам и очень благодарю за ваше присланное письмо. Ещё кланяется ниско вам Марья и Паша. Ученье кончилось у нас давно. Паша во III-е отделение не перешёл. А из четвертого класса курс не кто не выдержал. Иван Бабкин экзамена не держал он не готовился, а думает учиться на тот год. Но Илья готовился к экзаменам, но никто не приезжал, так он остался у родственников. Учеников много угнано на войну.
Учительница новая ученикам не нравится, она их на колена сажает.
Людмила Степановна нам очень хочется повидаться с вами. Людмила Степановна пожалуйста не обидьтесь на меня, что я вам прислал письмо с доплатой потому что денег у меня нет вы сами знаете где я их возьму.
Затем прощайте остаемся живы и здоровы и тоже вам желаем. Я очень доволен вами на всегда ученик ваш Иван Никитин Ушаков.
4 июня 1904 г.»
«Здравствуйте, Людмила Степановна! Кланяется вам Пётр Телков. Желаю вам всего хорошего. Здравствуйте Людмила Степановна! Кланяется вам Василий Мельников. Здравствуйте Людмила Степановна! Кланяется вам Коганов Гавриил. Здравствуйте Людмила Степановна! Кланяется вам Пётр Ушаков. Здравствуйте Людмила Степановна! Кланяется вам Прокопий Звягин. Здравствуйте Людмила Степановна! Кланяется вам Сергей Телков. Затем прощайте.
Людмила Степановна. Ученики очень скучают затем прощайте остаёмся живы и здоровы и того же вам желаем (подписи).
21 июня 1904 г.»
Справедливости ради уточним, что из тюрьмы Людмила Степановна активно переписывалась не только с детьми, которых учила грамоте, но и со своей подругой, тульской княгиней Ксенией Мышецкой — в будущем известной эсеркой и террористкой.
Тем временем в самом Богородицке, в местном сельхозучилище, творились совершенно удивительные вещи.
Богородицкое сельскохозяйственное училище. Фото начала ХХ века
Согласно рапорту уездного исправника, ещё в декабре 1902 года до сведения директора сельхозучилища доводилось об устроенном учениками поздним вечером шествии по улицам города с пением погребальных псалмов. Через год разразился скандал с помещённым в «Тульских губернских новостях» учеником Елаховским сатирического некролога благополучно здравствующего учителя немецкого языка Свикке, переименованного в некрологе в Тормана. Тогда это было просто — достаточно послать соответствующее сочинение в письме по почте.
Здание почты в Богородицке. Фото начала ХХ века
Наконец пошли аресты. Как-то для допроса жандармской полиции в богородицкое полицейское управление были доставлены шестеро учеников. Но позже понадобилось что-то ещё уточнить, и в училище прибыл городовой с бумагой на повторный допрос. Выйдя на двор, он дождался выходящих из училища учеников и затем конвоировал их по городу до полицейского управления, что вызвало целую бурю возмущения: как мог этот сатрап выставлять ни в чём не повинных людей арестованными! Жандармам пришлось расшаркиваться:
«Все нижние чины богородицкой полицейской команды — из крестьян, и ожидать от них понимания, что для лиц, вызываемых ими в полицейское управление, может казаться обидным совместное следование с ними, ввиду низкого уровня их умственного развития, мне кажется, невозможно. Хотя, конечно, со своей стороны я и прилагаю старание сделать их более тактичными и вежливыми в обращении с публикой. Во всяком случае, совместное следование учеников и городового имело место лишь на расстоянии нескольких сажень, и несомненно городовой в данном случае не представлял собой конвоира».
Каково? О том, каких масштабов достигло увлечение революционными идеями, наиболее красочно описывают показания ученика сельхозучилища Самсонова.
«Периодически со всех учеников собиралась белая бумага по 6−8 листов с ученика для надобностей революционного кружка. В каждом классе были особые сборщики бумаги, которые все передавали Терехову (Григорий). В училище издавался нелегальный журнал, редактором которого был учитель Ставровский.
После ареста Данилова, Флерова и Кузько ученики, живущие в здании училища и ожидавшие также обыска, целый день и ночь жгли хранящиеся в училище преступные издания, так что едкий дым наполнил все коридоры и дортуары, а валивший дым из открытых форточек здания училища заставлял стороннего человека подумать, что в здании пожар. Большой склад революционных изданий, которые тысячами распространялись среди крестьян, был в сельхозучилище».
Ну нельзя не восхититься этой картиной — в здании день и ночь жгут запрещённую литературу, чёрный дым из форточек валит столбом, а никто из полицейских даже не почесался узнать, что внутри происходит.
По Богородицкому революционному кружку было арестовано свыше 20 учеников сельхозучилища и около 40 оставлены в подозрении, не хватило данных для их привлечения.
Уездный исправник как-то обменялся мнениями по поводу случившегося с непричастным к подполью учителем Кузнецовым. И тот выразил уверенность: если бы не были приняты меры, то в короткие сроки движение охватило весь Богородицк и соседние уезды.
Однако главный пожар, в корне изменивший политические взгляды графа Бобринского, был ещё впереди...
