Традиционный российский рынок — это не только торговля, но и развлечения.
«На Хлебной площади уже приступлено к устройству масленичных увеселений, — писала 28 января 1912 года „Тульская молва“. — Увеселения очень примитивны. Две-три карусели, балаганы, где предполагается показывать пьесу из времен Отечественной войны, тысячелетний и вечно юный Петрушка, театр марионеток, вот и всё. Конечно, не обошлось и на этот раз без „кегель“, в которые будут проигрываться до последней полушки подгулявшие мастеровые, мальчишки-сапожники и вообще весь рабочий люд».
«На Хлебной площади толпы молодёжи окружают карусели, балаган Петрушки и другой, большего размера, но без вывески, так что мы не знаем, какие там „даются представления“, — рассказывала 30 декабря 1914 года газета „Тульская заря“. — Петрушка очень дёшев — всего 5 копеек. Я заглянул на площадь 26 числа в полдень и удивился тому, что народа было очень мало, — человек 150−200, несмотря на очень хорошую погоду».
Ну, а где балаганы и карусели, там и всё остальное.
«Хлебная площадь. На площадь приедут из Тульского уезда 105 крестьян с возами сена. Сено будет продано за 1000 руб., причём крестьянами будет пропито из этих денег ровно 325 р. 75 к.», — иронизировала «Тульская молва».
Обвесы, разбавленное молоко, недоданная сдача и прочее — также одна из главных примет любого рынка.
Только в 1933 году горздравотдел открыл на Хлебной площади палатку с лабораторией по исследованию продаваемого на рынке молока и других пищевых продуктов, но обманывать и после этого не перестали.
Тула, начало ХХ века. Старые дома на Хлебной площади
Забавную сценку как-то описала «Тульская молва». Зимой двое воров ночью задумали украсть повозку с товаром. Они «взяли за передки новые лучшие сани и на себе поволокли их. Отойдя на порядочное расстояние и считая себя в безопасности, воры были задержаны Селивановым». Доблестный полицейский не отказал себе в удовольствии понаблюдать, как пара жуликов тужится от усилий, волоча за собой сани, и лишь когда комедия была окончена, взял их с поличным.
Не менее смешной случай произошёл на Казанской площади, где также шла торговля. Некий Карпеев вздумал поживиться чужим добром и сломал замок у стоящего на площади рундука с товаром. Однако в этот момент послышались шаги городового, и жулик, чтобы спастись, быстро влез в рундук и закрыл себя сверху крышкой. Однако все его манипуляции видел городовой. Он не спеша подошёл к рундуку, сел на него, взяв таким образом Карпеева в плен, затем свистком вызвал ночного сторожа и отправил жулика в часть.
Рынки в тульских уездах выглядели так, как и полагается рынку в российской провинции. Репортёры описывали их с нескрываемым энтузиазмом, не жалея красок.
«С наступлением весны в с. Куркино начинается обычная непролазная грязь, — рассказывала «Тульская молва». — Куркино — большое торговое село, через которое проходит большая дорога, куда стекается в базарный день до 5 000 человек.
И вот с наступлением весны все эти 5 000 человек положительно тонут в грязи. Не редкость видеть в Куркино, когда отпрягают лошадей, и экипаж, затянутый в грязи, оставляют среди улицы до следующего удобного случая.
Курьёзный случай произошёл прошлой осенью с куркинской почтой. Почтовое отделение находится в 1 ½ верстах от ст. Куликово Поле, откуда каждый день приходится возить почту. И вот как-то в непролазную грязь телега с почтой застряла около самого почтового отделения. Несмотря на все усилия обывателей, вытянуть из грязи её не удалось. Лошадь отпрягли, телегу оставили посреди улицы, а узлы с почтой были перенесены на руках «по назначению».
В Куркино два училища: одно церковно-приходское, другое высшее начальное. И вот с наступлением грязи (а это регулярно каждый год весной и осенью) бедные ученики великолепно познают, как трудно пробивать дорогу к просвещению. Несмотря на все невзгоды, куркинские обыватели не унывают и даже посмеиваются, когда какого-нибудь несчастного затянула грязь и он оставил в ней галоши. Надо заметить, что ефремовское земство в этом году обратило на это внимание и решило замостить, но не всю площадь, а только самые трущобы, где «по статистике» произошло большое число несчастных случаев. Торговая площадь остаётся по-прежнему незамощенной.
В самом Ефремове каждую весну проходила большая Благовещенская конная ярмарка.
В том же 1912 году «приехавшие на ярмарку барышники, ввиду бездорожья, питали мало надежды на большой привод лошадей; но оказалось, что и в нынешнем году, как и в прошлые годы, ярмарка получилась весьма значительной по количеству приведенных на продажу лошадей. Помимо массы лошадей среднего достоинства крестьянского достатка много лошадей кровных, ценных. С аттестатами, и даже замечается, что спрос не оправдывает предложение. Заметно отсутствие евреев-скупщиков — им, говорят, не разрешён приезд на ярмарку. Доминируют скупщики из хохлов, есть и цыганы. Цены на лошадей высокие. Дела на ярмарке, по словам ярмарочного комитета, идут не особенно бойко. В прежние годы было лучше. До 20 февраля проданных лошадей было зарегистрировано ярмарочным комитетом до 500 голов. 20 февраля 25 лошадей отправлено на юг».
«Окончание Георгиевской ярмарки в г. Богородицке ознаменовалось грандиозным побоищем, небывалым в летописях этого города.
Началось побоище так. Часов в пять вечера 23 апреля в специально выстроенный для нужд ярмарки трактир вошёл унтер-офицер, приехавший в Богородицк для обучения ратников.
Унтер-офицер этот не заплатил за взятую колбасу, и его из трактира выгнали. Ему это показалось обидным.
Он бросился в казарму и позвал на помощь ратников, с помощью которых и принялся громить трактир. Конечно, на ярмарке поднялся огромный переполох, и скоро около трактира собралась огромная, до 500 человек, толпа народа.
Произошло грандиозное побоище. В ход пущены были ножи, разные предметы, попавшие под руку, палки
Полиция в Богородицке весьма малочисленная, и поэтому для прекращения побоища почти ничего сделано не было. Бессмысленное избиение людей закончилось как-то само собой, причём помимо лиц с разбитыми физиономиями, с переломанными рёбрами насчитано пять человек, получивших особо тяжкие повреждения, которых пришлось отправить в больницу».
Представители власти во все времена доставляли немало хлопот торгующим. Или оказывали им незримую поддержку. Скажем, когда на толкучий рынок приходили торговые депутаты для проверки торговых свидетельств, содержатели рундуков и палаток, чтобы избежать их ненужного любопытства, поспешно закрывали свою торговлю и уходили кто к соседним торговцам, кто в трактир. И возвращались лишь после того, как угроза разбирательств уже миновала.
В 1913 году у некоего В. Тюрикова возникла тяжба с городскими властями по поводу обмана, закончившаяся, впрочем, ничем. «В воскресенье, 3 марта, купил я на Хлебной площади у крестьян восемь возов сена за общим весом брутто 431 пуд, — жаловался
В. Тюриков. — После складирования отправил я своего служащего взвесить тару, вес коей выразился в 217 пудов.
Обратив внимание на лёгкость её, я, захватив с собой ярлыки городских весов, отправился лично с целью перевешивания таковой. Проверив предварительно весы, я вторично взвесил тару, и вес её получился 252 пуда. Следовательно, разница на восемь возов получилась в 35 пудов.
Купив сена по 50−51 копейке, я переплатил бы около 18 рублей, а сколько мне уже пришлось переплатить (сена для общего дела с Макеевым мне приходится в общем закупать немало)».
Тут же его поддержал присяжный поверенный А. Любомудров: «В прошлом году я возил сено из своего имения на площадь для взвешивания, и рабочие мои стали замечать, что сена в возах получается мало. Тогда они, проезжая по пути, свешали возы на Арсенальной площади и затем перевешали их на Хлебной, и разница в трёх возах получилась громадная — не хватало сена 13, 5 и 9 пудов, то есть в общей сложности 27 пудов».
Из управы, в ведении которой находились весы на площади, ответили достаточно резко: «Периодическая и внезапная проверка всех весов управою производится очень часто, а потому в точности весов сомнений быть не может. Описанный же г. Тюриковым случай можно объяснить только тем обстоятельством, что в разное время были взвешены совершенно разные подводы. Весовщик же, пропускающий в течение базара по несколько сотен возов, упомнить каждую подводу безусловно не может. Во избежание злоупотреблений необходимо, чтобы заинтересованные лица сами наблюдали за своими подводами». Сам дурак, в общем, — тебе надо, ты и следи.
Впрочем, слишком тяжёлое сено — ещё что. По рассказу корреспондента «Коммунара», крестьянин
Заметка была названа весьма символически — «Не зевай!». Замечательный лозунг для любого посетителя любого российского рынка.
Окончание следует.
