Стакан воды
Курский вокзал в Московский переименовали в середине тридцатых годов. В 1934 году в газетах он еще Курский, в 1938 – уже Московский. Где-то именно в этом временном промежутке одно название сменилось на другое.
Разруха времен гражданской войны и первых лет советской власти сказывалась долго. До начала сороковых годов вокзал был грязным, неустроенным да еще и тесным – больше половины внутренней площади оттяпали многочисленные арендаторы, опутавшие внутренние помещения многочисленными перегородками. Здесь размещались политотдел отделения, отделение редакции «Ударник Дзержинский» (отделение дороги им. Дзержинского), техкабинет, милиция, прокурор Тульского отделения – всего больше 40 комнат занимали сторонние и сопутствующие организации. Причем некоторые незаконно – вселились и не собирались уходить. Не царский ведь режим, на улицу не выкинешь. А свободной офисной площади взамен у Горкоммунхоза не было.
Полностью проблему удалось решить только в 1939 году, когда 23 апреля за подписью наркома Лазаря Кагановича вышел приказ, который обязывал создавать на вокзалах все удобства для пассажиров и освободить помещения от организаций, не имеющих непосредственного отношения к перевозке пассажиров.
В 1932 году, ссылаясь на слова некоего железнодорожного инженера Соловьева, случайно оказавшегося в Туле, скорее всего выдуманного, «Коммунар» нещадно критиковал порядки на Курском вокзале:
«Возьмите станцию Тула. Если вы купили газету, вам ее негде будет почитать. Если вы устроились в буфете и попросили чаю, то вам подадут чай, а когда чай простынет, подадут чайную ложку. Скатерти на столах мятые, с пятнами. А в зале ожидания теснота, у билетных касс непроходимый галдеж, ругань, давка. Вас толкают, окуривают.
Наконец, возьмите сам вокзал. На вас смотрят грязные стены с паутиной по углам, арки, от которых отваливается штукатурка, пол, пусть плиточный, паркетный, но почему-то мокрый, в окурках. Вы выходите из дверей вокзала и попадаете на мостовую в рытвинах, в ухабах.
Идете в сквер – там расшатанные скамейки, на них пыль, сор, трава смята.
Сидите вы на таком вокзале и поминутно смотрите на часы. А часы медленные, как вечность, как вялый и однообразный сон».
В 1934 году начался-таки первый серьезный ремонт. Правда, очень медленно. Помогать в этом нужном деле обещали (или заставили обещать) все крупные предприятия города, а на деле выполнять свои обещания никто не спешил. Так, 27 мая 1934 года на объектах вокзала работало всего четыре человека, делегированных металлокомбинатом, хотя там обещали ежедневно присылать по 20 штукатуров и маляров; Косая Гора обещала давать не менее десяти штукатуров, а, как правило, не отправляла никого, даже Горстрой вдвое уменьшил количество своих работников – пять вместо десяти.
Тем не менее к осени 1934 года заасфальтировали площадь перед вокзалом, обустроили широкие ступеньки с асфальтовой площадки, отремонтировали буфет. В здании вокзала открыли читальню и парикмахерскую.
В 1938 году по приказу Кагановича на ремонт Московского вокзала была отпущена 201 тысяча рублей. Все здание вокзала покрыли новой светлой краской под мрамор. Впервые сделали внутреннее благоустройство. «В этом году впервые вокзал примет настоящий культурный вид по примеру вокзалов Москвы», – писали газеты. Заново была оборудована комната матери и ребенка, которую обставили дорогой изящной мебелью. Сделали художественные панно на стенах. Закончили специальное оборудование уборных. В распоряжении посетителей теперь должны были быть полотенца, зеркала и умывальники, возможность почистить верхнее платье и обувь. А еще установлено дежурство специальных швейцаров. Впрочем, те, кто помнит внутреннее устройство этих прекрасных уборных с умывальниками и зеркалами, которые просуществовали до девяностых годов прошлого века, согласятся, что никакие швейцары им не помогут.
Открыли дополнительные билетные кассы. Теперь билеты начали продавать по направлению поездов. Открыли специальную кассу для транзитников. Впервые ввели специальную продажу билетов на пригородные поезда (Москва, Серпухов, Щекино, Скуратово).
Здание оформили художественным электроосвещением, вдоль перрона установили большие белые электрошары на высоких кронштейнах. В зале у билетных касс открыли буфет, а на перроне и близ вокзала – новые ларьки.
Впрочем, порядки это не сильно изменило. Комната матери и ребенка была тесна. Справочный отдел загнали в такой угол, что пассажиры долго не могли его отыскать. В ресторане по-прежнему были грязные скатерти, заказа надо было ждать полтора часа, а официанты еще и грубили.
Долгое время трамваи разворачивались перед зданием вокзала. Фото из коллекции Владимира Щербакова.
Прохладительных напитков купить было нельзя. Вот одна из записей в жалобной книге: «По прибытии поезда я, зайдя в вокзал, попросил стакан воды. На это мне ответили: «Садитесь за стол». А все столы (это видела и официантка) заняты сидящими пассажирами». На что вредному пассажиру ответили: «Обсудив жалобу на планерке, мы пришли к выводу, что вы не правы в том, что просили стакан воды. Вас попросили сесть за стол и хотели обслужить».
На привокзальной площади всюду были груды мусора и строительного хлама. Транспорт, чтобы добраться до вокзала, ходил очень редко. В общем, разруха – она прежде всего в головах.
Отдых культурный и некультурный
Вокзал как мог старался обеспечивать быт пассажиров. Еще до войны здесь открыли отделение почты и парикмахерскую с «культурной ожидальней». При парикмахерской ввели санитарную обработку посетителей – вероятно, в то время это было актуально. В послевоенный период она вообще стала образцовой. Да и, собственно, как иначе, если здешние мастера успевали делать прически пассажирам во время стоянки поезда. Пять минут – и готово.
Открыли также гостиницу и местное отделение милиции.
Главное бедствие Московского вокзала – пьяные пассажиры и прочие нетрезвые жители города.
К вечеру в Туле закрывались все заведения, где можно было бы принять на грудь, а ресторан Московского вокзала работал до 23 часов, вот и ехали сюда.
Здешние порядки были весьма лояльными. Водку подавали даже заметно пьяным посетителям, и на существующее постановление, запрещающее отпускать крепкие спиртные напитки более ста грамм на человека, тоже не обращали внимания. Приехавшие после закрытия могли догнаться в буфете, где шампанским, а иногда и пивом, торговали круглосуточно.
Пьяных отлавливали прямо на вокзале. Один из таких рейдов 1960 года живописно описывал репортер «Коммунара»:
«Этот человек напился до того, что уже не смог пойти домой, уснул на диване в зале ожидания. Свое появление на вокзале он объяснил так:
– Получив зарплату, мы втроем выпили по 0,25 литра водки, а потом приехали в ресторан вокзала, где пили пиво. Что произошло дальше, я уже не помню. Очень прошу вас: не передавайте фотографию на производство.
Мы решили удовлетворить просьбу Галкина: не посылать его фотографию на предприятие, где он работает, а опубликовать ее в газете. Пусть над его поведением призадумаются не только товарищи по работе, но и те, кто с ним пьянствовал.
А это что за человек и почему он сидит на полу? Разве на Московском вокзале нет мебели для сидения? Или, может быть, все диваны вокзала были заняты пассажирами?
Нет, не то. Посетитель вокзального ресторана Устинов В. П. настолько переусердствовал в потреблении спиртного, что ему уже было безразлично, где отдыхать. Вот он и уселся прямо на полу, озираясь вокруг мутными глазами. Правда, спустя некоторое время мы нашли Устинова уже спящим на диване.
Мы подумали, что Устинов приезжий, что в Туле ему остановиться негде, но ошиблись: оказалось, что Устинов живет на улице Сакко и Ванцетти. Свое пребывание на вокзале он объяснил тем, что якобы провожал уезжавшего в Одессу товарища, который его и угостил».
К репортажу прилагались и фотографии тех, кто на свою беду попал не только под рейд милиции, но и визит газетчиков.
В лихие 90-е вокзал постигло еще одно стихийное бедствие – он стал самой крупной в городе ночлежкой для бомжей. Особенно много их было зимой: они лежали плотным рядком у стены подземного перехода, чуть теплой из-за проходящих внутри коммуникаций.
Ехать всем надо
В 1953-1956 годах здание вокзала было реконструировано по проекту Сергеева, Гурьева и Челнокова. В главном зале в верхней части стен отразили в живописи героический труд и отдых советских людей. В 1954 году открылись два новых зала ожидания. Это были просторные светлые помещения с оригинальной архитектурной отделкой и красивыми позолоченными люстрами. Оба зала обставили скульптурными группами, красивой мебелью, цветами; на окнах – плюшевые шторы, белоснежные занавески. Ремонт в третьем зале ожидания, где располагались билетные кассы, закончился чуть позже.
1980-е годы. Разворотное кольцо тульского троллейбуса.
В июне 1968 года в билетном зале вокзала появилась новинка: автоматы по продаже пригородных билетов. Теперь пассажиру, следующему до участков станции Тула – Серпухов и Тула – Скуратово, не нужно было становиться в очередь в кассу. Он опускал монету в аппарат и получал билет без указания номера поезда до нужной ему станции – Хомяково, Ревякино, Ясногорска, Серпухова. Все направления были условно разделены на шесть зон, и надо было выбрать нужную. Билет был действителен в течение суток. Для тех, у кого в кармане не осталось мелочи, установили разменные автоматы.
В 1969 году затеяли новую коренную перестройку, для чего пришлось перекрыть движение на московском направлении главного пути. Пропускать весь поток по одному пути – серьезная задача для диспетчеров и прочих железнодорожных служб, но они с ней справились. Тем более что цель ставилась благая – началось строительство тоннеля длиной 55 м, который соединил бы платформу с привокзальной площадью. Чтобы облегчить задачу строителям, стремились максимально использовать подвальные помещения под вокзалом. Лет через десять, в 1980-м, открыли еще один подземный переход – от нового трамвайного кольца к платформе электричек. Народ тогда предпочитал ездить на вокзал на трамвае. Это избавило пассажиров электричек от необходимости перебегать пути.
В 1970-х годах справа от главного здания вокзала соорудили здание пригородных касс и багажного отделения, сделали подземный переход из здания вокзала на платформы первого и второго пути.
В феврале 1980 г. открылось новое здание пригородных касс – буквально в десяти шагах от трамвайной остановки.
Поездки по железной дороге становились всё более популярными. Если в 1950 году вокзал обслужил 800 тысяч пассажиров, то в 1967 – уже
1 миллион 400 тысяч, в 1974 – 3 миллиона 300 тысяч. В июле-августе отсюда уезжало по 15-18 тысяч пассажиров в сутки.
Билетов на всех, конечно, не хватало, особенно летом.
Проблему подсадок решали самыми разными способами. Так, в 1965 году по инициативе начальника службы связи Московской железной дороги Н. П. Пересолова бригадирам поездов начали раздавать переносные радиостанции, разработали через станцию Приокская систему передачи сведений о наличии свободных мест на магнитофон в диспетчерскую. Идея с переносными станциями оказалась нежизнеспособной, а потом к ней опять вернулись. Как правило, о наличии свободных мест в проходящем поезде становилось известно за час-два до его прибытия. Никто не жаловался, что так поздно, – ехать-то всем надо.
Как ездили туляки с Московского вокзала 150 лет назад, читайте здесь.
