В 1957 году в одном из периодических изданий были опубликованы его строки, названные позже «программными»:
Большой талант всегда тревожит.
И, жаром головы кружа,
Не на мятеж похож, быть может,
А на начало мятежа.
Рубеж 50−60-х годов прошлого века и стал тем самым «началом мятежа», охватившим довольно «пресный» литературный мир страны Советов. На фоне хрущевской «оттепели» быстро и споро составилась целая «обойма» молодых поэтов-мятежников. И Евтушенко — в первых рядах этих поэтов! Вместе с Андреем Вознесенским, Белой Ахмадулиной и Робертом Рождественским. Были они все необычные, со своим, незамутнённым советской пропагандой взглядом на события, со своим поэтическим языком, доселе неслыханным…
И, что удивительно: общество, стало прислушиваться к их голосам!
Их стихи переписывали друг у друга, цитировали при каждом удобном случае, перекладывали на музыку и пели; фотографии молодых отечественных дарований висели на стенах у каждого второго гражданина страны советов, числившего себя в рядах интеллигенции…
Пожалуй, ни один смотр художественной самодеятельности, конкурс чтецов, певцов и народных театров не обходился без того, чтобы там не прозвучали произведения кого-либо из четвёрки поэтов-«мятежников».
…Я помню, какую бурю восторга вызвал у зрителей спектакль театра Дворца культуры профсоюзов по поэме Евтушенко «Братская ГЭС», поставленный Зоей Васильевной Григорьевой и Евгением Ивановичем Крючковым. Один за одним выходили на сцену самодеятельные актёры, чтобы рассказать историю, написанную Евтушенко. И казалось, что не стихи они читают, а делятся своими, глубоко личными бедами и радостями…
Стихи под сводами храма
Евгений Александрович много ездил по стране, несколько раз выступал перед тульскими слушателями. Оказываясь в наших краях, он старался непременно заехать в село Тёплое, откуда родом была любимая няня, Анна Никитична Маркина, воспитавшая его. И именно сюда приехал 25 мая 2015 года, когда в России отмечают «День славянской письменности». Чтобы почтить память любимого человека, сходить на могилку и в храм, куда Анна Никитична перед смертью передала несколько старинных икон.
Ещё до приезда поэта в село, настоятель Иверского храма, протоиерей Валентин Дудин — давний поклонник творчества Евгения Александровича, — предложил ему выступить перед прихожанами. И тот с радостью согласился!
По словам отца Валентина, для того чтобы выступление Евтушенко могло состояться в помещении храма, он обращался за разрешением в высшие церковные инстанции и получил благословение Владыки Серафима — Епископа Белевского и Алексинского, а также Митрополита Тульского Алексия.
Отец Валентин
Мы очень рады были поддержать Евгения Александровича, — продолжил свои воспоминания священник. — Ведь вся его поэзия имеет духовно-нравственные корни, у него нет не нравственных стихов.
Про отношения с Богом, про свою веру он говорил так: «Отец Валентин, поймите меня, я человек не культовый. В каком плане? Я верю в Бога, чувствую, что Он всегда со мной, вижу, как Он мне помогает, как Он меня любит… Но не могу я на виду у всех класть поклоны, постоянно осенять себя крестом». Хотя, заходя в наш храм, Евгений Александрович осенял себя крестным знамением.
На критику этого большого поэта от «патриотов» я бы ответил, что Евтушенко — человек мира. Его пребывание в США — культурно-дипломатическая, духовно-нравственная миссия. Личность Евтушенко настолько многогранна, он настолько обогащал своим творчеством каждого человека — это видно особенно сейчас, по реакции людей после его ухода. Действительно, «поэт в России — больше, чем поэт».
Хочу добавить к сказанному, что Евгений Александрович Евтушенко — человек эпохи, весь двадцатый век отразился в его стихах…
Тамара Владимировна Шекшуева-Георгиевская, краевед, председатель Тульского историко-краеведческого общества
Не верится, что два года прошло со дня нашей встречи в Тёплом. Воспоминания настолько ярки, будто всё происходило если не вчера, то позавчера. Какие впечатления от общения с Поэтом? Восторг, изумление, восхищение, то и дело ловила себя на том, что в глазах слёзы стоят. Слёзы радости от встречи с человеком, который сам по себе — огромное явление! После его выступления в храме встреча продолжилась в неформальной обстановке, у настоятеля о. Валентина.
И опять удивление! В общении он прост. Понимаете, совсем прост, как будто и не знаменитость мировая, а сосед по даче. Исключительно умён, со светлым чувством юмора. Поразила его неутомимость, энергичность, жизненная сила: Евгений Александрович был бодр, словно и не было утомительного двухчасового выступления.
Расстались совершенно друзьями! Он был серьёзно настроен приехать с женой — на Бежин луг и в Тургенево, узнав о здешнем музее. Мы очень ждали его, приготовили комфортное для отдыха место… Но в скором времени Евгения Александровича пригласили с концертами на Дальний Восток, и поездка, как он рассказал в телефонном разговоре, была очень утомительной. Ещё пару раз созванивались, он говорил о намерении побывать на Бежином лугу, чтобы «отдохнуть душой и телом»… Не сложилось… Светлая ему память.
Не для министров
О вечере поэзии в храме иконы Иверской Божьей матери написали многие российские СМИ. Хочу привести отрывок из статьи, опубликованной в газете «Новые Известия»:
«В этот солнечный день в сельской церкви, где звучал голос Евтушенко, где звучали слова поэта о любви, не было официозного масштаба, чиновничьей фальши и тени околопатриотичного распила. Может быть, поэтому ни один крупный областной начальник не появился в храме и не поприветствовал всемирно известного поэта. Даже местный министр культуры не снизошел. Впрочем, у нас теперь такие министры культур, что к ним и вопросов нет. Поэтому, наверное, оно и к лучшему, что большие начальники не появились. У них свои мероприятия, бюджеты и откаты. А у поэта — свои встречи с народом, который любит его поэзию».
…Много пишут и ещё будут писать и говорить о творчестве Евтушенко, о личности его. Но есть факт, который не вызовет сомнения: без Евгения Александровича представить себе культурную жизнь СССР второй половины 20 века трудно. Невозможно!
«Идут белые снеги…»
Идут белые снеги,
как по нитке скользя…
Жить и жить бы на свете,
но, наверно, нельзя.
Чьи-то души бесследно,
растворяясь вдали,
словно белые снеги,
идут в небо с земли.
Идут белые снеги…
И я тоже уйду.
Не печалюсь о смерти
и бессмертья не жду.
я не верую в чудо,
я не снег, не звезда,
и я больше не буду
никогда, никогда.
И я думаю, грешный,
ну, а кем же я был,
что я в жизни поспешной
больше жизни любил?
А любил я Россию
всею кровью, хребтом —
ее реки в разливе
и когда подо льдом,
дух ее пятистенок,
дух ее сосняков,
ее Пушкина, Стеньку
и ее стариков.
Если было несладко,
я не шибко тужил.
Пусть я прожил нескладно,
для России я жил.
И надеждою маюсь,
(полный тайных тревог)
что хоть малую малость
я России помог.
Пусть она позабудет,
про меня без труда,
только пусть она будет,
навсегда, навсегда.
Идут белые снеги,
как во все времена,
как при Пушкине, Стеньке
и как после меня,
Идут снеги большие,
аж до боли светлы,
и мои, и чужие
заметая следы.
Быть бессмертным не в силе,
но надежда моя:
если будет Россия,
значит, буду и я.
