Вечную историю про то, как пять девочек ценой своих жизней остановили вражеский десант. Режиссер Анна Терешина и автор пьесы Рагим Мусаев считают, что эта история наполнена множеством смыслов и потому особенно интересна сегодняшнему зрителю. Об этом мы поговорили с режиссером-постановщиком спектакля Анной Терешиной.
— Анна, у вас же перед премьерой в Новомосковске прошла некая символическая акция. Расскажите о ней.
— Накануне премьеры, после генеральной репетиции, все наши пять девочек — как вы понимаете, главных героинь, — к которым примкнула вся команда работников Новомосковского театра посадили пять цветущих весенних кустов сирени и жасмина. Назвали это майским садом, он появился во дворике театра. Мы вдохновились этой идеей и решили сделать ее традицией. Надеемся, в следующем году что-то подобное обязательно будет.
Помимо майского сада, художники новомосковского театра во главе с Ириной Блохиной, художником спектакля, перед премьерой сделали выставку в фойе — все сотрудники театра, артисты приносили на нее фотографии своих дедов, прадедов, участвовавших в войне.
— Что-то вроде «Бессмертного полка»?
— Но только помимо фотографий у нас были еще какие-то семейные истории, документы. Мы организовали атмосферные танцы в духе эпохи. То есть изначально создавали трепетное отношение к памяти, и спектакль «А зори здесь тихие...» во многом про память. Для нас это благодарность тому поколению.
Мы посчитали, что пришло время вновь поговорить об этой истории. Спектакль получился символичный, там очень много образов, не впрямую решенных историй. Он оказался очень сложным эмоционально. Тяжело было репетировать, когда актеров часто пробивало на слезы. Наверное, надо было отплакать, чтобы продолжать работать дальше. Но это такая история.
— Спектакль сильно отличается от первоисточника?
— По сути это рассказ Васкова. Двадцать лет человек молчал, не говорил о случившемся даже своему сыну. Сын — это Альберт Осянин. Рита Осянина же говорит Васкову в одной из сцен, что ее отец погиб, муж погиб, сын годовалый остался с мамой, но она тоже больна. Васков ей отвечает: «Я все понял, я о нем позабочусь». Мы начинаем с того, что прошло двадцать лет. Васков этого мальчика воспитал, вырастил. Тот уже офицер, жизнь продолжается несмотря ни на что. И вот, наконец, Васков начинает тихонечко вспоминать прошлое, с какими-то деталями. Для него это история жизни, история той трагедии, которую человек в себе носил долгое время. Вы же знаете, что ветераны мало рассказывали о войне. Васков чувствует в себе вину за гибель этих девочек. Единственный человек, от которого он может получить прощение, — вот этот Альберт. Линия с Альбертом очень важна для того, чтобы зритель понимал, что этот спектакль немного и про него, с нами это все тоже могло произойти.
— Васков — он же и тем девочкам фактически годился в отцы.
— Многие так думают. Но когда мы начали работать над пьесой, я вдруг выясняю, что Васкову-то 32, а девчонкам по девятнадцать-двадцать лет. Да, у меня тоже всегда было ощущение, что он существенно старше. Он кажется совсем взрослым не потому, что у него какое-то образование, а потому что успел за свою жизнь многое повидать. Был на финской войне, на которой его ранили. Рано потерял отца, пришлось стать кормильцем для семьи. Все это заставило его быстро повзрослеть.
— Вообще, хоть основные герои и девушки, это очень мужественная же история.
— Она о характере русского человека. В любой ситуации пойти и защищать, пойти и сделать. Вдруг откуда-то в хрупкой маленькой девчонке появляется сила. Очень большая часть спектакля не про столкновение с немцами, а про жизнь там, на заброшенном полустанке. В этом есть потрясающий контраст, когда девочки живые, настоящие, совершенно неприспособленные к тому, что их ждет. Для каждой из них были созданы свои отдельные воспоминания, история жизни. Поэтому в спектакле три времени — 1942-й, шестидесятые и некие довоенные годы, когда каждая из героинь вспоминает своих родителей, свою любовь. Воспоминания — одни из самых моих любимых сцен в спектакле, когда ты эмоционально начинаешь привязываться к героиням. Они решены третьим планом, персонажи возникают за полупрозрачным фоном. Но это все очень эмоционально, создает свою динамику. Для меня дело не в тех немцах, которые попадались, и они их убивали, а в ощущении страха, когда они шли по лесу. Если мы говорим, что Васков вспоминает и делится с сыном о прошлом, то он же вспоминает, как себя ощущал в это время, как девчонки себя вели. Мы постарались создать ощущение присутствия немцев.
— Последнюю российскую экранизацию повести многие не приняли за то, что героини совсем не выглядели людьми из того времени. Насколько тяжело было вживаться в образ вашим актрисам?
— Мы с художником спектакля Ириной Александровной Блохиной постарались погрузить зрителя в эпоху. В этом нам искренне помогали и наши возрастные артисты. Например, Василий Васильевич Попов учил Васкова портянки крутить. Понятно, что когда начали репетировать, не сразу вошли в нужное состояние. Помогла форма. Когда девчонки надели солдатскую форму, взяли винтовки в руки — вдруг как-то все стало совсем по-другому. А винтовки у нас практически настоящие — это добротные, советского периода муляжи. Они очень тяжелые. Когда винтовка в одной руке, еще и слеги в другой, процесс погружения происходит сам собой. Да, мы далеки сейчас от того времени, но мы к нему очень бережно подошли.
— Как зрители воспринимают спектакль? Люди вообще знают эту историю?
— В целом, конечно, знают. В Новомосковске сыграли спектакль четыре раза. Мне понравился один из комментариев. Увиденное для этого зрителя встало в одну линейку: повесть, советский фильм и наш спектакль. Конечно, это было приятно читать.
— Вы говорили, что актеры, когда репетировали, плакали. А зрители?
— Зрители тоже, конечно, плачут. Кто-то говорит: «Ой, я сразу начала плакать», а кто-то плачет в финале. Мне кажется, у нас получился сильный эмоциональный финал. Специально записали для него песню на стихи Анастасии Демидовой. Было важно, чтобы в финале была собственная нота, с которой нет ассоциаций. Потому что все известное дает уже готовые образы.
Для меня ценно то, что люди разного возраста спектакль воспринимают хорошо. Хотя я понимаю, что представители старшего поколения могли бы отнестись к нему по-другому. Но «А зори здесь тихие...», — это живые эмоции, та история, которая хранится в нашей эмоциональной памяти.
