В то время он был очень известным тульским писателем.
Посмотреть в глаза прошлому
Рассказывают, что во времена оны тульская партийная делегация по обмену опытом приехала к соседям в Рязань. Ходят, изучают местные достопримечательности.
- Вообще Тула и Рязань во многом схожи, — разливается соловьем экскурсовод. — У вас есть кремль, и у нас. У вас Толстой, у нас — Есенин.
- У вас Солженицын, у нас Кузнецов, — под общий смех ехидно добавляет кто-то из делегации.
Забавно, но многое в жизни Кузнецова оказалось на «девять». В 1929 году родился. В 1969-м — попросился в творческую командировку в Лондон, да там и остался. В 1979-м умер. Даже прожил в Туле — и то те самые девять лет.
Его дом в Туле стоял, да и сейчас стоит, на углу Мира и тогда еще Механической (теперь Смидович). По воспоминаниям Кузнецова, квартиру ему выделили с подачи первого секретаря обкома Хворостухина. Тут был создан отдельно взятый коммунистический рай. На маленьком пятачке, в шаговой доступности, располагались булочная, домовая кухня, овощной, Дом быта и совсем рядом — гастроном в одной стороне и химчистка в другой. Кузнецов называл этот дом облторготделовским.
Он приехал к нам автором уже нашумевшей повести «Продолжение легенды». Книга была о строительстве Иркутской ГЭС.
А в 1966 году стал по-настоящему знаменитым после публикации романа о своем военном детстве «Бабий Яр».
Советские военнопленные, засыпающие дно Бабьего Яра. Всего здесь было расстреляно свыше ста тысяч человек.
Даже с учетом цензуры это и тогда была одна из лучших и самых страшных книг о войне. В нашей стране впервые в полном варианте роман был издан только в 1991 году. А в Киеве, в Бабьем Яре, поставлен памятник Анатолию Кузнецову. К слову сказать, в 2009 году. Это маленький мальчик, одетый, как большинство его сверстников в 1940-х годах, который при свете фонаря читает вывешенный на стене дома приказ киевских оккупационных властей:
«Приказывается всем жидам города Киева явиться…» Рядом другая надпись: «Чтобы прошлое не повторилось, имей смелость посмотреть ему в глаза — вся правда в романе-документе Анатолия Кузнецова». Мальчик совсем невысокий, ростом 165 сантиметров, и каждый может встать рядом, чтобы мысленно перенестись в то время.
1960-е годы. Анатолий Кузнецов подписывает свою книгу «Бабий Яр». Фото Юрия Жукова.
О времени, когда писался «Бабий Яр», в своих воспоминаниях рассказал известный тульский поэт Владимир Лазарев:
«Работал он над романом так: сперва наговаривал рождающееся содержание романа двум сменяющим друг друга стенографисткам, а затем правил расшифрованный текст, потом еще раз правил, отделывая детали, вставляя в роман по ходу действия подлинные документы того времени, сохранившиеся в архивах. Он выбрал этот метод не только для того, чтобы сохранить живую интонацию рассказчика, но и для того, чтобы не упустить ни одной подробности. Во время немецкой оккупации Киева Толя, тогда еще подросток, был свидетелем многого, связанного с Бабьим Яром, и теперь страстно желал высказаться во всей полноте и точности, не исказив ничего ни на йоту».
Одна из многих десятков тысяч жертв Бабьего Яра — Валентин. Фото 1939 г. из музея Яд Вашем.
«Нехорошая квартира»
Вообще от Тулы бывший киевлянин и выпускник Московского литинститута был не в большом восторге. Об этом он потом рассказал в цикле бесед на радио «Свобода».
«Заглянул в один-другой продовольственный магазин — и охнул. По сравнению с Москвой пусто, шаром покати. В отделе молочном — одни закаменевшие кубы сыра. В отделе мясном — ржавая, распадающаяся „сельдь тихоокеанская“. В магазине под названием „Колбасы, копчености“ ужасающая очередь человек на тысячу, с давкой, свистками милиции. И поперек улиц единственные яркие пятна — кумачовые транспаранты: „Перегоним США по производству мяса и молока!“
Всякий раз, приезжая потом из Тулы в Москву, я чувствовал себя так, словно попадал в сказочный рай изобилия. Невероятно: в Москве яблоки продаются прямо в магазине, рубль сорок кило, яйца бывают по 90 копеек.
В Туле яблоко можно было увидеть только на базаре, грузины привозили, — по 3−5 рублей кило. Яйца только у бабок, и то не всегда, бывало, поднимались до трех рублей десяток. И я сколько раз видел, как обыкновенные тульские люди покупали одно яблоко, два яйца — не для себя, для больного. Сам вставал в пять часов утра и бежал с бидончиком к базару, чтобы уже на подходах перехватить бабку с молоком — для ребенка каждый день надо было».
Впрочем, и Тула вспоминала о писателе не очень добрым словом. Во всяком случае, те, кто бывал в «нехорошей квартире» Кузнецова с черным потолком и вечно задернутыми шторами. Почему черный — вроде как был маленький пожар на кухне, после которого побелку на потолке из каких-то соображений решили не восстанавливать.
«Оргии» — пожалуй, самое расхожее слово, которое при этом употребляют. Хотя оргии в понимании аскетичных советских времен и нынешних — это, конечно, небо и земля. И местная, и московская литературная тусовка очень любила бывать здесь в гостях. Чтобы не быть голословными, воспользуемся свидетельством близкого Кузнецову человека — тоже знаменитого писателя Анатолия Гладилина.
«Я был у него в Туле. Он получил хорошую трехкомнатную квартиру в новом доме, построенном для местной номенклатуры, ему нашли приработок, не помню какой, но деньги какие-то у него появились.
Тем не менее жизнь в Туле Кузнецова деформировала, и какие-то странности у него появились. Я приезжал к нему несколько раз, и как-то завернул, возвращаясь из Крыма, на „Запорожце“ первого выпуска. На этом „Запорожце“ я чесал из Крыма и дочесал до Тулы за один день! Поверьте, тогда это был автомобильный подвиг. Я приехал совершенно измочаленный, еле-еле добрался до Кузнецова, а он под это дело — Гладилин приехал — собрал писателей, те пришли с женами, и начался загул. И Толя, не так уж много выпив, мне говорит: „Между прочим, у нас принято и женами меняться. Смотри, кто тебе понравится, можно и мою Ирку, не церемонься…“ Мне показалось это пьяной ахинеей, и я ответил: „Толь, ты знаешь, я ехал 14 часов за рулем „Запорожца“, я сейчас в трупном состоянии, поэтому закрой меня где-нибудь в комнате, чтобы никто ко мне не входил, я просто валюсь от усталости“ Но на следующий день я вспомнил эти разговоры и несколько озадачился. Интересные у них развлечения в тульской писательской организации…»
Памятник Анатолию Кузнецову в Киеве, на углу улиц Фрунзе и Петропавловской.
Лучший литературный анекдот о Туле
В тульский период был экранизирован один из рассказов Кузнецова, который вышел в прокат под названием «Мы, двое мужчин». Главную роль в нем сыграл Василий Шукшин. Если верить автору, фильм «Мы, двое мужчин» даже стоял поначалу в программе Московского фестиваля — вместе с «8 ½» Феллини. Фильм убрали, посчитав его пошлой бытовухой, хотя кино — хорошее.
Кузнецов оставил о себе память еще одной популярнейшей байкой, которую в разных интерпретациях вспоминают до сих пор.
На собрании литактива Тульского отделения Союза писателей СССР автору «Бабьего Яра» и «Продолжения легенды» досталась общественная нагрузка в виде выпуска стенгазеты. А теперь — внимание!
«Центральное место занимала карикатура следующего содержания. Помня, как секретарь обкома жаловался, что до революции в Туле была большая литература, был Лев Толстой, а после Толстого писателей нет, я нарисовал грандиозную диаграмму. Слева очень низкий пункт, дата — 1910 год, количество писателей в Туле — один. Крутая головокружительная стрела вверх, дата — 1960 год, количество писателей — пять. Глава Союза Лаврик с указкой в руке демонстрирует рост за 50 лет.
Карикатура имела успех. Леонид Соболев увез свою делегацию в Москву, где они рассказали, как родился славный тульский Союз. Пока история, с разными вариациями, шлифуясь от рассказчика к рассказчику, дошла до Михаила Шолохова, в ней вместо не такой эффектной цифры фигурировало уже, кажется, двадцать восемь. … На XXIII съезде КПСС в числе прочего Шолохов использовал для своего конферанса и анекдот о росте числа писателей в Туле. Он выдал, „Правда“ его речь напечатала».
Так родился любимый в Туле анекдот, как докладчик с трибуны съезда советских писателей бодро рапортует: «До революции в Туле был всего один писатель, а сейчас — уже двадцать восемь!» Голос из зала: «Да, но этот один — Лев Толстой».
Рождение Анатоля
По книгам Кузнецова в библиотеках Тулы устраивались читательские конференции. Фото Ю. Жукова.
Последние годы, которые Кузнецов провел на тульской земле, получились для него весьма неоднозначными.
По всей видимости, если бы вовремя он не сбежал, с высокой вероятностью мог загреметь за решетку, по вовсе не политической статье, связанной с развлечениями в его «нехорошей квартире».
А может, и не загремел бы — ведь первое, о чем писатель поведал миру, оказавшись на свободе, было его признание в сотрудничестве с КГБ, за что многие видные советские диссиденты так Кузнецова и не простили.
Поводом для поездки в Лондон стало написание романа к столетию со дня рождения Ленина, которое отмечалось в 1970 году. Писатель просил о возможности побывать в городе, где проходил Второй съезд РСДРП, написать роман о рождении партии, о деятельности молодого Ленина. Для того чтобы роман получился живой, необходимо посмотреть дома, где жил Ленин, места, где он встречался с людьми, все те залы, помещения, библиотеки, которые связаны с Лениным и Вторым съездом.
Уехал в июле 1969 года. А через несколько дней по иностранным радиоголосам пришло известие, что советский писатель Анатолий Кузнецов попросил в Англии политического убежища. Он вошел в историю как первый действительно знаменитый писатель Советского Союза, который захотел остаться на Западе, и скандал разразился грандиозный.
Советские газеты особенно смаковали статью в «Дейли Телеграф», из которой явствовало, что прежде чем прийти в редакцию и попросить политического убежища, Кузнецов ринулся в район Сохо — средоточие лондонских злачных мест, развлекался там стриптизом, а потом пожелал найти себе проститутку. Отчасти это было похоже на него. У того же Гладилина в воспоминаниях есть эпизод из студенческой жизни, когда они с Кузнецовым жили вместе в общежитии. Получив гонорар за «Продолжение легенды», писатель купил себе огромную банку черной икры и ухомячил ее в один присест, после чего на икру смотреть не мог.
В Туле, как это водится, тут же полетели головы направо и налево. В Англии, на воле, Кузнецов уже не смог ничего путного написать — за исключением пропагандистских еженедельных бесед на радио. Да еще публично отрекся от всего, написанного им в СССР.
«Ответственно заявляю, что Кузнецов — нечестный, конформистский, трусливый автор. Отказываюсь от этой фамилии. Я хочу быть, наконец, честным человеком и честным писателем. Все опубликованные после сего дня произведения буду подписывать именем А. Анатоль. Только их прошу считать моими».
Скончался беглый писатель от сердечного удара в 49 лет.
