Юля К.
Родители возили меня на море каждый летний сезон. Мама говорила, что если провести на море хотя бы две недели, не будешь болеть целый год.
У папы на этот счёт была в запасе целая научная теория, которой он охотно делился с остальными отдыхающими. Каждый год я слушала про пользу соли, заземление, энергообмен.
– Раньше люди ели соли раз в пять больше и не болели, богатырями были, а почему? – подняв вверх указательный палец, спрашивал отец у собеседников. – Потому что ходили босиком по земле-матушке. А сейчас все живут в бетонных коробках, носят сапоги, поэтому соль только вред приносит. Человек работает, как батарейка…
– А на море тебе и соль, и земля, и свежий воздух, ходи босиком по пляжу и оздоравливайся, – добавляла обычно мама.
Я участия в посиделках не принимала. Когда была поменьше, играла в куклы с девчонками, приехавшими отдохнуть на море. Когда стала старше, начала крутить романы с симпатичными мальчишками.
Ну, это мне так казалось, что это настоящие взрослые романы, как у моей соседки Катерины. Катерина каждый раз, вернувшись из очередного отпуска, светилась счастьем и желанием рассказать о своих подвигах. Своей наперсницей она выбрала мою тётю Свету. Света приходилась младшей сестрой моему папе и жила с нами в одной квартире.
Катерина запиралась со Светой в её комнате, и они подолгу разговаривали. Я слышала неторопливую Катькину речь, оханье Светки, их громкий смех. Иногда после таких поездок Катерина приходила к моей маме, которая работала женским врачом, и они о чём-то шептались. Потом мама строго выговаривала Свете, чтобы та нашла себе другую подружку.
В общем, Катины курортные романы были окружены ореолом тайны и чего-то не совсем приличного. Мне тоже хотелось, возвратившись с моря, живописать моей подруге, задаваке Маринке, историю, от которой у той волосы встанут дыбом. Я представляла, как я неторопливо закрываю дверь её комнаты и, светясь от счастья и осознания своего превосходства, рассказываю о своих приключениях.
Но дальше поцелуя с Витькой из Иркутска дело не шло. Да и о том поцелуе нечего рассказывать, просто дружеский клевок в щёку при прощании.
Не знаю, каким образом Катька ухитрялась за две недели не только познакомиться, но ещё и влюбиться до потери пульса. Я первую неделю только присматривалась к контингенту. И надо сказать, что результаты рассмотрения меня не удовлетворяли. Мальчишки были несимпатичными, неинтересными, разговаривать с ними было не о чем. Всех их забав было только нырнуть бомбочкой, соревноваться, кто кого пересидит под водой, и рассказывать о том, кто, где и как подрался.
Выбрав наименее неприятного из них, я соглашалась прогуляться вечером по улице, посидеть на лавочке, принять участие в водных забавах. Но особой радости от общения я не испытывала.
Один-единственный раз, когда мне исполнилось 14 лет, мне понравился мальчик Миша. Он был симпатичным светловолосым парнем с голубыми глазами и ладной, спортивной фигурой. Миша снимал комнату в соседнем доме, и на пляже мы обычно оказывались рядом.
Накупавшись до лязганья зубов, я закутывалась в простыню и доставала книжку. Просто так часами валяться на пляже мне было скучно.
В день нашего знакомства с Мишей я углубилась в книгу «Два капитана» Каверина.
– Интересно? – вдруг прозвучал рядом мальчишеский голос. Я даже не поняла сначала, что вопрос адресован мне.
– Эй, чего молчишь? Книжка спрашиваю, нравится? – мальчишка повторил свой вопрос.
Я подняла глаза и обомлела. Передо мной стоял паренёк, на которого я обратила внимание накануне.
– Да так, – я пожала плечами. – Ещё не разобралась. Я только закончила читать «Лезвие бритвы» Ивана Ефремова. Вот это произведение произвело на меня впечатление.
А я хотела произвести впечатление на мальчика Мишу.
Мишу присвистнул.
– Ого, да ты не так проста. Хочешь, вечером погуляем и обсудим литературу?
– Ну что же, давай, – небрежно согласилась я.
Я еле дотерпела до вечера. Отпросилась у родителей, сказав, что буду гулять недалеко от нашей калитки, и описала своего кавалера.
– Знаю его отца, – обрадовался папа. – Вот такой мужик, – он поднял вверх большой палец. Папа обожал заводить знакомства, отыскивать во всех людях что-то хорошее и радоваться потом, что его окружают прекрасные люди.
– Юля, ты куда? Можно я с тобой?
Передо мной возник маленький Митька. Шестилетка из комнаты напротив. Его ровесников в этот заезд не было, и он везде таскался за мной.
– Митя, давай не сейчас, – остановила я мальчишку. Я быстро пошла к калитке, ведущей на улицу. Оглянувшись, я увидела Митьку, который смотрел на меня, как верный пёс, которого я вдруг бросила. «Какой ранимый ребёнок», – подумала я. Трудно ему будет в жизни. Подумаешь, соседка по дому, которую он знает всего несколько дней, не взяла на прогулку.
Митя привязался ко мне с первого дня. Когда встречал, бежал со всех ног и обнимал меня за талию, прижимаясь головой к животу, и подняв на меня счастливые глаза, говорил:
– Как я рад тебя видеть!
Наши родители смеялись, а его мама ещё и прибавляла:
– Может, поживёшь у нас? Митяй сразу шёлковый становится, как тебя видит.
– У нашей Юли просто педагогический дар, – хвасталась моя мама. – Все малыши её любят.
Я, честно говоря, особой любви от мелюзги не замечала, но расположение Митьки было мне приятно. Он был славным мальчишкой. Кареглазым и светловолосым, добрым, не капризным. Подкармливал всех встречных собак сосисками, взятыми им в столовой под честное слово родителям, что доест этот деликатес по дороге.
Миша ждал меня у калитки. Мы неторопливо зашагали вдоль улицы.
– Как тебе отдых? – поинтересовался мой визави.
– Скукота, – притворно вздохнула я. Мне хотелось быть взрослой и искушённой, а не восторженной дурочкой, которой безумно нравится вставать ни свет ни заря, хватать полотенце и книжку и подгонять родителей, собирающих нехитрую снедь на пляж. Я любила проходить мимо зарослей шелковицы и горстями запихивать её в рот, от чего зубы и губы сразу же становились синего цвета.
Я обожала заплывать на матрасе далеко-далеко в море, вглядываясь в синеву неба, и чувствовать себя единым целым с этой неуправляемой стихией. Я с удовольствием возвращалась вечером в нашу комнату, ложилась полуживая на кровать и, счастливая, засыпала, роняя надкусанный сочный абрикос на подушку. И даже во сне я была счастлива, зная, что завтра всё повторится сначала. Но разве можно было сообщать о таких обыденных вещах этому необыкновенному мальчику. Зачем ему водить дружбу с такой простушкой.
– Мне тоже кажется, что люди очень большое значение придают отдыху на море, – заявил Миша. – Просто помешательство какое-то. Скажи, что провёл лето в деревне или ездил на экскурсии в музеи, никто и глазом не поведёт. А скажешь, что был на море, смотрят на тебя, как на божество.
– Люди такие странные существа, – сказала я любимую фразу тёти Светы.
Я пожалела, что недостаточно внимательно слушала папу и не могла блеснуть эрудицией насчет энергообмена.
Мы с Мишей ещё немного погуляли, поговорили о литературе. Я рассказала сюжет «Лезвия бритвы», книгу эту я на самом деле не читала, но как-то раз внимательно выслушала маму, которая от произведения была в восторге.
На самом деле, моими любимыми книгами до сих пор были бестселлеры про Незнайку и девочку Элли. Но нельзя же взрослому мальчику в этом признаться.
На следующий день мы увиделись с Мишей на пляже, я не знала, как должна вести себя взрослая барышня, если рядом кавалер, который ей очень нравится. Плескаться с визгом в воде, как шестилетка, совершенно недопустимо.
Уплыть на матрасе и раствориться в синеве моря и неба неприлично, скажет, что я гордячка. Я решила красиво расположиться на пледе и наслаждаться чтением литературы.
Мама забеспокоилась, не заболела ли я. Пришла на пляж, а в море не вхожу. Она заквохтала надо мной, приложила руку к моему лбу.
Спас меня Митька, потащивший меня в море. Я оглянулась на Мишу, пожала плечами, чего не сделаешь ради малышни, и вошла в воду.
Митька завизжал от счастья, стал брызгаться, потом попросил его подержать, пока он будет учиться плавать, я забыла, что я уже взрослая и с удовольствием плескалась и визжала вместе с ним.
Опомнилась я, когда мимо меня в воду вошёл Миша, играя мускулами. Он поплыл, фыркая и отдуваясь, энергично работая руками и ногами.
У же целых пять дней вечерами я гулял с Мишей на нашей улице. Каждый раз, проходя мимо калитки дома, где мы снимали комнату, я замечала, что за нами наблюдают. Но это были не мои родители, как можно было подумать. Это был маленький Митька, скучающий без меня. Каждое утро он обхватывал меня руками, прижимался ко мне и, запрокинув голову, радостно говорил:
– Как я рад тебя видеть.
Миша восхищал меня всё больше и больше, я была влюблена в него. Я с ужасом думала, что скоро нам предстоит расстаться. Есть, конечно, телефон и почта, но это иллюзия отношений, их суррогат...
В тот вечер, когда я поняла, что без памяти влюбилась, Миша меня поцеловал. Возле зарослей шелковицы. А потом нас нашёл Митька и сказал, что взрослые нас ищут, чтобы идти в столовую.
Возвращались из столовой мы втроём. Хитрый Митька отпросился у родителей, сказав, что мы позвали его посмотреть велосипед, который купили Мишкиному другу. В общем, наврал с три короба и теперь шёл, довольный, посередине, вцепившись в мою руку.
Дорогой нам встретился ничейный щенок. У Мити наготове была сосиска, щенок быстро слопал её, догнал нас и начал прыгать вокруг. В какой-то момент он зацепил когтем большой карман на летних брюках Миши, расположенный на коленке. Штаны были фирменные, как раньше говорили, и Миша ими очень гордился.
Карман оказался слегка надорван и разозлённый Миша схватил камень на дороге и метнул в щенка. Тот завизжал, захромал и заплакал.
– Дурак! – закричал Митька.
– Сам дурак! – не остался в долгу Миша.
Плачущий Митька подхватил щенка и побрёл к дому.
– Зачем ты так? – не выдержала я. Отношение к животным было лакмусовой бумажкой в моих отношениях с людьми. Сама я могла обидеть человека, наговорить глупостей и гадостей, но никогда бы мне в голову не пришло ударить кошку или собаку. Люди же, обижающие безответное, безобидное существо, переставали для меня существовать.
– Он мне штаны порвал, их теперь только выбросить осталось! – возмутился Миша. – Знаешь, сколько они стоят?!
– Это всего лишь вещь. А щенок живой.
– Да их тут немерено, их даже никто не кормит из местных. Кому они нужны?!
Я быстро пошла прочь, догоняя Митьку. Он плёлся по дорожке, прижимая тяжёлого щенка, глотая слёзы.
– Мить, не плачь, мы ему лапку перевяжем и покормим.
Митька уговорил родителей забрать щенка. А пока подкидыш бегал по двору, постоянно проверяя свою миску. Всё не мог наесться досыта.
С Мишей я больше не разговаривала, здоровалась при встрече, но на сближение не шла. Любовь скрючилась и замерла в моей душе, как будто это в неё Миша попал своим камнем.
Митька уезжал на день раньше нас. Он обнимал меня, изо всех сил сдерживая слёзы.
– Я буду писать тебе, Митька, – пообещала я.
– Будет стимул выучить алфавит, – засмеялась его мама.
Сначала по просьбе сына письма мне писала Митина родительница, но очень скоро я стала получать корявые Митькины послания. Он писал про своего щенка, который вырос и превратился в красивого, умного, преданного пса.
Митя описывал свою коллекцию марок, рассказывал, как ездил с отцом в краеведческий музей, ходил с мамой в театр. Я, чтобы не обижать мальчишку, отправляла послания ему в ответ.
Но через полгода папина сестра Света вышла замуж, и нам пришлось разменивать квартиру. Новый адрес я Митьке не написала, и общение естественно сошло на нет.
Иногда я вспоминала Митьку, его запрокинутое лицо, обращенное ко мне, и радостное «Я рад тебя видеть». И думала, что надо сообщить ему мой новый адрес. Но в моей жизни случилось столько всего интересного, захватывающего, романтичного, что я, конечно же, быстро забывала о благородном намерении.
На следующее лето на море я не попала – заболел папа, через год случились экзамены в школе, потом что-то ещё помешало отдыху. Поехала на море лишь в 19 лет со студенческой компанией. Волею случая я оказалась в посёлке, где познакомилась с Митей и Мишей.
Мишу я никогда не вспоминала, а Митьку частенько. Я поняла, что на свете очень мало людей, искренне готовых сказать: «Я так рад тебя видеть».
Я зашла к тёте Любе, у которой мы несколько лет снимали жильё. Она меня вспомнила и рассказала, что Митька с мамой, папой и собакой приезжали к ней потом еще два года. Митька всё ждал, что я тоже приеду.
У меня защемило сердце. Напишу Митьке письмо, как вернусь, – подумала я. Но потом вспоминала, что все письма я выкинула при генеральной уборке ещё года два назад.
Шли годы, мне уже было 32 года, а замуж я так и не вышла.
– Пересидела ты своё, – сетовала мама. – Теперь тебе всё не так. Тот глупый, этот недобрый, третий толстый...
Перспектива остаться в одиночестве меня не пугала, это было не так страшно, как жить с человеком, которого не любишь и не уважаешь.
Работа тоже не приносила удовлетворения. В офисе собрался в основном женский коллектив. Света, увидев нашу общую фотографию, провозгласила: свинюшки-подружки. Женщины у нас, как на подбор, все были в теле, даже офисные кресла изготавливались на заказ. Руководил этим сви... простите, коллективом боров Максим. Толстый молодой мужчина, обожавший лесть и сплетни.
Меня в коллективе не любили. Считали выскочкой и старались устроить небольшую подлянку. Стереть в компьютере составленный документ, обсудить в негативном ключе мой новый парфюм, ткнуть в незамужнее положение.
– Мужа нет, детей нет, ты, наверное, больная? – хохотала разведенка Наталья.
Я не удивлялась такому отношению, меня поражало другое. Оказывается, человек может жить без мозга, не испытывая никакого дискомфорта.
Скоро Максим получил повышение, и нам представили нового начальника Дмитрия Сергеевича.
– Молоденький совсем, 24 года, – доложила кадровичка. – Не женат, приехал из другого города.
За Дмитрием началась настоящая охота. Коллеги приводили в офис своих незамужних дочерей, приглашали его в гости, старались стать для него своими в доску.
– А ты, небось, спишь и видишь, как молоденького мальчика окрутить? – язвительно обратилась ко мне Марина Ивановна, увидев, как я задумчиво смотрю вслед начальнику. – Хочешь запрыгнуть в последний вагон?
Я не обратила внимания на выпад. Я думала о том, что Дмитрий Сергеевич мне кого-то напоминает. Словно видела его во сне, и сон этот был чудесным.
Дмитрий быстро разобрался в профессиональном уровне работников и отправил на пенсию самую злобную из сотрудниц, Марину Ивановну. А потом попросил на выход ещё одну.
В коллективе произошло волнение, все знали, что грядёт ещё одно увольнение. Сговорившись, коллеги решили подставить под него меня.
Сделанный мной отчёт пропал. Я, увидев, что результат моей недельной работы испарился, написала заявление об увольнении. Сам факт потери работы меня не пугал, давно хотела покинуть сие заведение. Обидно было, что человеческая подлость пройдёт безнаказанно.
Под довольными взглядами интриганок я прошествовала в кабинет начальника.
– Юля, давно хотел вас спросить, – заметно волнуясь, начал Дмитрий Сергеевич, не глядя положив моё заявление на стол. – Вы когда-нибудь были в посёлке… – тут он назвал населённый пункт, который я никогда не забывала.
– Митя, – как зачарованная произнесла я.
Митя обнял меня:
– Как я рад тебя видеть!
Мы проговорили с Митькой всю ночь, а утром он сделал мне предложение.
– Ну и нравы, – шептались за спиной свинюшки. – Две недели человека знает, а идёт с ним под венец. Последний шанс упускать не хочет...
И только мы с Митькой понимали, что знаем друг друга всю жизнь и нам больше нельзя потерять друг друга.
Фото: pixabay.com
