Л юба, Любочка, Любовь. Губы так и складываются для поцелуя, когда произносишь это имя. Какой мужчина устоит перед Любовью?
Люба с раннего детства, с тех пор как её впервые свозили в Москву, мечтала найти себе богатого мужа и жить в пентхаусе московской многоэтажки. Её не прельщала красота природы, окружавшей её большой дом с тенистым садом, расположенный на берегу быстрой речушки. Она ненавидела хозяйство со всеми курами, овцами, коровами. Её шустрая мамка, пять раз побывавшая замужем и наплодившая полдеревни детей, души в Любке не чаяла.
– Красавица ты моя ненаглядная, – говорила она ей, – отдыхай, береги свою красоту – она тебя в люди выведет…
Но Любка, неугомонная, как мать, ни минутки не сидела без дела, всё у неё в руках горело. Когда ей исполнилось шестнадцать, мать решила отправить её к родственникам в Москву. Они были свои, деревенские, зацепились там, уже и прописку получили и жильё какое-никакое. Любку обещали приютить и присматривать за ней.
Реальность оказалась не столь радужной. Жила её родня в крохотной панельной квартирке на окраине. От метро надо было ещё минут тридцать трястись в переполненном автобусе.
– Да ты, Люб, не переживай, устроим тебя работать поблизости от дома, и транспорт тебе никакой не понадобится.
Устроили называется. На заводской конвейер. Это что ж за жизнь такая в Москве? Вокруг одна лимита, ни одного богача.
В скоре Любка приобрела вполне столичный вид. Её шикарные светлые волосы заблестели, слегка подведённые лазурные глаза стали казаться ещё больше и выразительнее, идеальные ножки на высоких каблучках притягивали взгляды мужчин.
Как-то раз на улице её остановил молодой хипповый парень.
– Девушка, – спросил он, – вы москвичка?
– Почти, – ответила она.
– Но сейчас вы живёте в Москве? Дело в том, что я хочу попросить вас попозировать для меня. Я художник и уже давно мечтал нарисовать русскую красавицу типа васнецовской «Алёнушки».
Любке и раньше говорили, что она очень похожа на девушку с этой картины.
– А платить будете?
– Да-да, – и он назвал ей такую сумму, о которой она и мечтать не смела.
Договорились встретиться в выходные.
Парень, его звали Глеб, приехал за ней на крутой тачке.
Он привёз её к высотке на берегу Москва-реки, и они поднялись на лифте на самый верх.
Студия была просторной, с окнами во всю стену. От открывшегося вида у Любы захватило дух. Теперь она была готова на всё, чтобы зацепиться за этого парня.
А он деловито достал из сумки пакет и велел ей переодеться. В пакете оказался просторный, почти прозрачный сарафан и сандалии.
– Сарафан надень на голое тело, – распорядился Глеб. – Можешь переодеться за ширмой.
Любке было неловко предстать перед незнакомым мужчиной почти в чём мать родила, потому что сарафан скорее подчеркивал, чем скрывал наготу.
Позирование оказалось тяжким трудом, утомительнее работы на конвейере. Глеб расспрашивал её, кто она, что знает, что умеет, а сам в это время накладывал слои краски на холст. Он её сразу предупредил, что пока картина не будет готова, он её не покажет.
Так прошёл месяц. С завода она уволилась, несмотря на протесты родни, а вскоре перебралась жить к Глебу, у которого была квартира в одном доме со студией.
Он стал её первым мужчиной. Радости она не испытывала, слишком разными они были. Она зачастую вообще не понимала, о чём он говорит. Глеб употреблял какие-то имена, названия книг, фильмов, говорил о каких-то направлениях в живописи, слушал скучнейшую музыку, смотрел совершенно дурацкие фильмы ни о чём.
– Учиться тебе надо, – говорил он Любке, видя её пустые глаза.
Она не спорила, но в душе была уверена – всё, что надо для нормальной жизни, она знает и умеет. Порядок в квартире навести – пожалуйста, обед приготовить – пальчики оближешь. За детьми ухаживать, если появятся, – да сколько угодно.
О днажды Люба не выдержала, уж очень ей хотелось хоть одним глазком увидеть, что там Глеб малюет. И когда он вышел зачем-то из студии, она повернула к себе лицом мольберт, который он, выходя, неизменно поворачивал к стене. То, что она увидела, повергло её в шок: на неё смотрела какая-то лупоглазая каракатица серо-буро-малинового цвета в жёлтых и синих пятнах. Люба вернула картину на место. Глеб отсутствовал довольно долго, она за это время успела прийти в себя, решив, что надо промолчать. Но на следующий день она попросила у Глеба отгул и отправилась в модельное агентство.
Роста Любе для подиума не хватало, но ведь можно стать фотомоделью. Разве нет? Одним словом, она уверенно вошла в офис первого же агентства, объявление которого она нашла в газете. Она ведь как думала: увидят там её неземную красоту и сразу хватятся за неё руками и ногами. Но её встретили, мягко говоря, прохладно и попросили показать портфолио.
– А это ещё что такое? – недоуменно спросила Люба.
– Это подборка ваших фотографий, выполненная профессиональным фотографом. Мы должны видеть, насколько вы фотогеничны, как умеете позировать. Вы где-нибудь учились?
– Ну да, я школу почти закончила.
Женщина почему-то усмехнулась, но всё же написала Любе адрес, по которому располагалась фотостудия.
– Ждём вас с портфолио, – сказала она Любе на прощанье.
За фотографии пришлось отвалить целое состояние, но оно того стоило. Фотограф работал с Любой долго и с большим удовольствием, фотографировал её с развевающимися от поддувки волосами, в бикини, в джинсах и топике и приходил в восторг от каждого кадра. Он не напрягал её умными разговорами, а только льстил ей и пел дифирамбы. Через неделю Люба покинула художника и перебралась жить к фотографу.
Фотограф помог Любе составить портфолио. Он говорил ей:
– Ты чудо. Тебя ждёт большое будущее!
Но Люба с сомнением смотрела на фотографии, они ей совсем не нравились. В зеркале она видела добрую, весёлую, искреннюю хохотушку, а с фоток на неё смотрела хитроватая стерва.
Однако в агентстве пришли в неописуемый восторг и сразу предложили заключить контракт, пообещав отправить поработать сначала в Азию, а затем в Париж.
– Париж? – у Любы перехватило дыхание. – Неужели я смогу увидеть Париж?
Однако при заполнении договора выяснилось, что она несовершеннолетняя и для её выезда нужно согласие родителей. Люба не представляла, как мама среагирует на её решение стать моделью, она ведь была простой труженицей, убеждённой в том, что деньги можно зарабатывать только честным тяжелым трудом.
Зря Люба так волновалась. Шёл 1996 год. Предприятия закрывались одно за другим, а на тех, где жизнь ещё теплилась, люди месяцами не получали зарплату. Колхозы разваливались. Её многочисленная семья жила на мизерную зарплату матери, выручало подсобное хозяйство. Появление нарядной, сытой, благоухающей Любочки с толстеньким кошелёчком произвело фурор. Мать без звука подписала все бумажки и отпустила дочь в большое плавание.
Первый зарубежный опыт Любу разочаровал. Их было 10 девчонок, одна другой краше. Они прилетели в Бангкок, где их поселили в недорогой гостинице. Было несколько фотосессий, но ни с кем из девочек по отдельности не работали. Вообще всё было странно и непонятно. У Любы сложилось впечатление, что их привезли в Бангкок на продажу, но не сошлись с покупателями в цене.
А потом был Париж. К этому времени Люба нахваталась французского – у неё был природный дар к языкам – однако французы всё же предлагали говорить с ними на английском, который она учила в школе. Парижское агентство сняло ей квартиру, выдало аванс на питание и расписание кастингов, на которые ей следовало ходить. Всё было как в сказке! Она гуляла по Елисейским полям, пила кофе в маленьких кафешках, обзавелась кучей друзей. А вернувшись в Россию, узнала, что на ней висит долг в три тысячи долларов, который она должна погасить в кратчайшие сроки. Эта новость оглушила Любу.
– Как это? Почему? – недоумевала она. – Я же работала, мои фотки появились даже в Vogue и Cosmopolitan.
– Да, но агентство оплачивало аренду квартиры, насчитывало свой процент с каждой твоей сделки, дало тебе аванс на питание, оплатило дорогу. Да не волнуйся ты так. Придётся отработать долг. У нас же есть разные варианты, например, выступишь эскортом какого-нибудь VIPa, поснимаешься в более свободных позах для жёлтеньких изданий. При первой же возможности отправим тебя в Японию, там о-о-очень прилично платят.
В подавленном настроении отправилась Люба в своё временное жилище у фотографа. Что оно временное, она ни капли не сомневалась, потому что Фёдор не пропускал ни одной юбки и её приютил у себя скорее из жалости, чем из реального интереса.
Интерес у Фёдора всё же был. Свой интерес. Узнав о её сложностях, он тут же предложил ей:
– А давай я тебя поснимаю в порнушечках. Какая тебе, в принципе, разница – в бикини, без бикини? Приведём тебя в порядок, подбреем, покрасим, где надо, и готово.
– Нет уж, я пока попробую другие варианты.
– Ну смотри. Моё дело предложить. Помни, моё предложение неотзывное, оно всегда будет в силе.
Любе повезло – в Россию приехал один известный киноактёр и попросил себе девочку для эскорта в русском стиле. Увидев Любины лазурные глаза, окаймлённые пушистыми ресницами, её русую косу (специально заплела!), её нежнейший румянец и почти полное отсутствие грима, он воскликнул:
– Oh, my God! Now I believe that Russian girls are the best in the world.
Любе сначала (минут пять) было трудно его понимать, но потом она освоилась и начала весело щебетать. Уж что-что, а говорить ни о чём Люба всегда умела. Актёр был настолько доволен проведённым вечером (кстати, интима он ей не предлагал), что заплатил Любе 700 долларов.
– Ничего себе, – думала она. – Сколько бы пришлось горбатиться за эти деньги на конвейере.
Но такие удачи выпадали редко. Следующий VIP быстро напился, начал её лапать, зазывать в свой номер, устроил скандал и разогнал Любу, сунув ей в руку только сотню баксов.
Вскоре её всё же отправили в Японию, где она заработала достаточно денег, чтобы погасить все долги и даже приготовить 1 000 долларов в подарок родственникам. Но в селе обменников не было, и по пути домой она зашла в обменный пункт. Там была очередь. За Любой пристроился приятный мужчина среднего возраста. Он нетерпеливо посматривал на часы.
– Девушка, вы покупать или продавать? – обратился он к Любе.
– Продавать.
– А давайте я у вас куплю по более выгодному курсу. У вас сколько?
– Тысяча.
– Как раз мне столько и надо.
Они отошли в сторонку, и он начал отсчитывать ей деньги. Потом, недосчитавшись какой-то суммы, он полез в карман, достал оттуда купюры, подложил к уже отсчитанной пачке.
Гордая и довольная, Люба похвалилась Фёдору:
– Смотри, как я удачно поменяла тысячу баксов! – и небрежно бросила деньги, которые веером рассыпались по столу. Фёдор глянул на деньги, потом недоумённо спросил у Любы:
– А деньги-то где?
– Ну вот же они!
– Здесь какая-то мелочёвка. Ты их хоть считала?
Люба кинулась к столу. В глазах потемнело – не хватало больше половины суммы.
– Вот так вас, лохов, разводят. Ты что, не могла постоять в очереди 10 минут? Знаешь, сколько сейчас мошенников? Ну, слезами горю не поможешь. Как насчёт моего предложения?
– А, – махнула рукой Люба. – Снимай как хочешь.
П рошло несколько лет. Наступило новое тысячелетие. Люба стала успешной востребованной фотомоделью. Она даже ухитрилась ещё немножко подрасти, и её уже выпускали на подиум, только не на показы New Coutur (высокой моды) – там ниже 185 см не брали.
И всё у неё было вроде бы хорошо. Она подолгу жила то в Лондоне, то в Париже, то в Милане, встречалась с разными мужчинами, некоторые из них предлагали ей руку и сердце, но она ждала Любви с большой буквы. Ни один из встретившихся на её пути мужчин не заставил её сердечко забиться в радостном предчувствии счастья. Не видела она в окружающих её мужчинах того сильного мужского начала, которое позволило бы спрятаться за его спину от всех жизненных бурь и невзгод, почувствовать себя действительно «замужем».
Однажды на исходе своей карьеры приехала она в родные места. Вся семья уже давно перебралась в большое село, дом в деревне с берёзовой рощей использовался как дача.
– Хорошо-то как дома! – говорила она своей постаревшей мамочке. – Правы англичане, когда говорят «East or West home is best». Я побывала и на Востоке, и на Западе, но нет лучше наших мест. Люблю свои бескрайние степи, берёзки и клёны, небольшие речушки и неспешную жизнь с повседневными хлопотами. Хочу нарожать детишек, как ты, мам.
– Кто ж тебе не даёт? Вот соседский Колька не хуже тебя намотался по миру, в десантных войсках контрактником был, а теперь вот вернулся домой.
– Колька вернулся? И что, навсегда? Он тоже переехал в село?
– Пока нет, но вроде собирался.
Люба повеселела, сердце забилось в радостном предчувствии. Ей всегда нравился этот соседский мальчишка – серьёзный, деловой, ловкий и сильный.
Она встретила Николая около магазина. Он вышел из японского джипа и, увидев Любу, радостно улыбнулся:
– Любашка, ты всё такая же красавица, ничуть не изменилась.
– А ты стал таким крутым мачо, не подступись!
– Да нет, в душе я всё тот же маленький мальчишка, влюблённый в свою соседку Любочку.
Свадьбу играли всем селом. Молодые не могли надышаться друг на друга.
– Неужели кончились мои мытарства по свету? Неужели у меня будет дом, семья, дети? – думала Люба, замирая от счастья.
Всё, о чём мечталось, сбылось. И дом построили, и детишек (пока двоих, но ещё не вечер) нарожали, и ферму свою создали. Появились рабочие места для всего огромного Любиного семейства. Земледелием они практически не занимаются. Разводят индеек, овец и свиней.
В наши дни жизнь в селе мало чем отличается от городской. Спутниковые антенны, интернет, различные гаджеты скрашивают досуг. В Любином доме есть бассейн, джакузи, сауна, тренажёрный зал. В гараже на выбор несколько машин, квадроциклов, газонокосилок. На третьем этаже муж устроил себе бильярдную.
Кстати, о телевидении. Люба теперь пристроилась к познавательным каналам.
Однажды она смотрела передачу о современных художниках и вдруг услышала знакомую фамилию Глеба.
А потом крупным планом на экране появилась она, молоденькая девушка, от которой исходил особый свет чистоты и невинности. Она сидела на листе кувшинки, плавающей в заросшем пруду. Ведущий объяснил, что картина написана в духе импрессиониста Огюста Ренуара, но Глеб сумел создать свой неповторимый свет. От картины веяло свежестью и прохладой.
Люба, может быть, и пожалела бы об ошибках молодости, если бы не было с ней рядом Николая. Они с ним «одного поля ягоды», понимают друг друга с полуслова. Они вычеркнули из своей жизни «заграничный» период. Николаю досталось увидеть много крови и людских страданий, но он не ожесточился и за свою семью он всегда сможет постоять. Когда в интернете он наткнулся на Любины «горячие» фотки, выложенные коварным Фёдором, он быстренько вычислил его и поговорил с ним как мужчина с мужчиной. Федя понял, что Николай слов на ветер не бросает, и очистил все сайты от Любиных фотографий.
