До приезда в Тулу он занимал руководящие должности во МХАТ им. М. Горького, Доме русского зарубежья им. А. Солженицына, Московском государственном академическом Камерном музыкальном театре им. Б. А. Покровского.
Мы пообщались с Олегом Станиславовичем и узнали, какие могут произойти изменения в главном театре области в ближайшее время.
О мировых стандартах
— Олег Станиславович, Вы ведь в Туле уже почти полтора года — можно подводить первые итоги.
— Если быть точным, год и четыре месяца. Приехал сюда по приглашению областного министерства культуры. В ТЮЗе отработал полный финансовый год. Результаты, считаю, очень хорошие. Театр преобразился, артисты вышли на другой уровень. Даже понимание театра немножко изменилось. До этого ТЮЗ воспринимали в Туле как театр сугубо детский. Все-таки везде это уже театр для детей и юношества. Мы поменяли репертуар, нашли очень хороший отклик зрителей. Посещаемость резко повысилась, другая публика пошла.
— Но драма все равно немного иное.
— Это большая ответственность, конечно. Уровень артистов совсем другой, театр другой. Я это воспринимаю как вызов, испытание. Для меня важно доказать свою востребованность, свой профессионализм.
— Как Тула Вас приняла?
— Тула меня приняла хорошо. Я здесь нашел те локации, которые меня полностью удовлетворяют: очень хороший фитнес, очень хорошая работа, очень хорошее расположение жилья. Жилье, правда, далеко от театра — на Калужском шоссе, но мне это нравится. С бытовой точки зрения никакого дискомфорта нет. Тут дело еще вот чем. У меня дед из Тулы. Так что корни тульские у меня есть. Но был я тут лишь в 1992 году, когда дедушка умер, и больше не приезжал. Знаете, есть такое выражение: «Господь управит». Это именно тот случай.
— Что удивило Вас в Туле?
— Удивил, с одной стороны, огромный прогресс в туристическом и музейном обслуживании туристов. Многие мои друзья приезжают в Тулу — и все в восторге. С другой — совершенно второстепенное отношение к театру. Здесь я пока делаю выводы в основном по ТЮЗу. За год ситуация кардинально поменялась. От Тулы же до Москвы два часа, это ни о чем. В Москве переизбыток творческого потенциала — более тысячи театров, куча режиссеров, артисты. Нельзя такую возможность упускать. Люди очень хотят работать. Но принципиальная позиция — делать все только с тем артистическим потенциалом, который имеется в Туле.
— В ТЮЗе же примерно так и было. Спектакли ставили приглашенные столичные режиссеры. Вспоминаю интервью год назад с Ингой Оболдиной. Она говорит: «У меня сейчас муж делает спектакль в ТЮЗе, но встретимся мы с ним только уже вечером в Москве. Совсем разные графики».
— Моя задача — прислушаться к желаниям, возможностям артистов. Надо войти с ними в контакт, а потом вместе двигаться вперед. Времена нас ждут непростые. Театр находится в крайне тяжелом техническом состоянии. Нужно по этому поводу решение высшего руководства области. Если мы хотим работать на уровне мировых стандартов, необходимо полностью менять оборудование.
— Что в Вашем понимании мировые стандарты? Вроде формально все и так есть: хорошая площадка, удобное расположение, билеты продаются…
— Машинерия, свет, различная электроника, видеопроекции, звук определенного уровня. Сейчас все спектакли привозят на флэшках. Эту флэшку надо вставить в оборудование, и она должна быть читаема. Если у вас нет такого обеспечения, ничего работать не будет. Нужно чтобы в Тулу очередь стояла из московских театров. У них ведь тоже госзадания, гастрольные планы. Надо куда-то ездить, нужна провинция. Но они смотрят технический райдер — сюда невозможно приезжать, ничего не получится.
— Такие перемены — это же очень большие деньги.
— Естественно. Тем более сейчас не купишь ни немецкое оборудование, ни итальянское. Надо смотреть, какие появляются аналоги. Важно найти компанию, которая все сможет грамотно смонтировать. Когда мы об этом говорили с министром культуры Тульской области Татьяной Вячеславовной Рыбкиной, я не услышал никаких панических нот. Наоборот, прозвучала уверенность в завтрашнем дне. Это надо делать, театр — лицо Тулы.
Репертуар слишком провинциальный
— Когда говорят о новых условиях работы, любой человек, и уж артисты тем более, сразу начинает предполагать, чем это грозит: пересмотр контрактов, вероятные увольнения...
— Кого я последним из театра уволю, это артиста. Их, наоборот, надо беречь — это те люди, на которых ходят. Зрители не ходят на финансовый годовой отчет. Я воспитан в реалиях классического русского театра, проработал 37 лет с Борисом Александровичем Покровским, и у меня есть представление, для чего директор в театре. Это как метрдотель — все вовремя и все горячее. Наша задача — чтобы все это приносило деньги, чтобы мы могли зарабатывать, улучшая тем самым ту же жизнь артистов. Увольнять никого не собираются. Меня самого два раза увольняли, я через это проходил. Причем увольняли несправедливо, особенно в театре Покровского.
— Там же какая-то непростая история была, о ней в свое время много писали.
— Там был конфликт музыкального руководителя Геннадия Николаевича Рождественского и режиссера. Когда мы разбирали ситуацию с Владимиром Ильичем Толстым, который приходил к нам в театр как советник Президента России по культуре, Геннадий Николаевич сказал: «Меня поставили перед выбором — или Моцарт, или режиссер. Я выбрал Моцарта». Конфликт-то в принципе вышел из-за ерунды: как исполнять речитативы — по-итальянски или по-русски.
— Тоже ведь в каком-то смысле для многих зрителей принципиальная деталь.
— Закон экоритмического перевода — очень сложный процесс. Если в итоге это совпадает с русскими словами — почему нет? А если меняет музыкальную структуру, это плохо. Но дело не в этом. Внутренним раздором воспользовались и вывели его на всеобщее обсуждение. Геннадий Николаевич очень переживал, потом ушел из театра, умер. А для чего все было? Тут же возник вопрос о реконструкции театра. Фактор денег победил всё. Огромное спасибо Владимиру Ильичу Толстому, что он сохранил труппу, сохранил оркестр. Я ушел и решил с театром завязать. Очень переживал случившееся — все-таки почти сорок лет этому театру отдал. У меня есть письмо Геннадия Николаевича Рождественского, где он выражает благодарность за совместную работу. Это письмо я своим внукам и правнукам буду показывать. Лучшая характеристика моей творческой и административной работы.
— Вы поработали какое-то время и во МХАТе им. Горького во времена истории с Бузовой. Что в той ситуации не увидели те, кто критиковал со стороны?
— Я как раз попал в эпицентр скандала. Были желание все это погасить несиловым способом. С артистами мы сразу нашли общий язык. Всю оппозицию вернули на сцену, люди начали работать. Но разлом был такой силы, что соединить разбитую чашку и найти компромисс оказалось невозможно. Потом пришло новое руководство, и я оттуда уволился. Это все уже было не о театре. А то что Бузова... Ну, это был хайп такой.
— С точки зрения театра он оправдал себя?
— Абсолютно. Это было так органично, при окружении профессиональных артистов, что не вызывало никакого отчуждения. И потом, во многих других театрах для привлечения публики нечто подобное практикуется часто. Во МХАТе это работало, билеты были все распроданы.
— Артисты же все хотят работать с хорошими режиссерами. Однако спектакли хороших режиссеров идут обычно недолго. А вот с комедиями — наоборот.
— Эта проблема есть. Но как бы ни была важна окупаемость спектакля, идти на поводу публики тоже нельзя. Мы должны заинтересовывать зрителя уровнем спектакля. Когда мы в ТЮЗе начинали работу над спектаклем по Шмелеву, вы не представляете какое внутреннее сопротивление было. Но спектакль получился прекрасный. Артисты его обожают, зритель идет. Так же и с Островским. Делать одно только комедийное — это неправильно. Здесь вот как раз не хватает того технического потенциала, на котором работают многие московские театры.
— Вы что-то смотрели из спектаклей нынешнего репертуара, прежде чем прийти на пост директора?
— «Убей меня, голубчик», «Объявляется убийство», «Отца Сергия». Еще на видеозаписи посмотрел «На дне» Новомосковского театра. Отметил высокий музыкальный уровень, актеры прекрасно двигаются, прекрасно работают. Но для чего расходуется столько энергии — это надо нам всем понять.
— То есть вы — за другую стратегию в выборе репертуара?
— Я бы сказал, за идеологию. Надо очень четко понимать, куда мы идем. Без обиды, очень провинциальный репертуар. Я совершенно не отличаю репертуар театров, например, Курска, Калуги или Тулы. Везде одно и то же.
— Бывает по-другому?
— Если взять репертуар ярославского театра им. Волкова — там другая история.
— А чем? Вроде бы по сути тоже провинциальный театр.
— Иная энергетика. Естественно, огромный вклад в это внес Сергей Пускепалис. В театре очень важна энергетика, которую дает режиссер. Давайте и мы пробовать от своего провинциального флера уходить. У нас в Туле есть все возможности для этого.
Революции не будет
— Каким, по-Вашему, должен быть провинциальный театр?
— Модным, активным, прогрессивным.
— А как же просвещение? Все равно самые продвинутые зрители будут ждать классических произведений. «Ревизор», например. В Калуге «Горе от ума» идет.
— Вы отвечаете за меня. Именно классика.
Играть можно что угодно. Важно, как мы играем, как это поставлено. Ведь театр — это продукт одного дня. Одинаковых спектаклей не бывает.
Надо, чтобы между залом и сценой возникала синергия. Чтобы люди плакали, смеялись, а еще чтобы они думали и переживали.
— При этом Вы — за революцию или эволюцию?
— За разумный консерватизм. «Сейчас все поменяем» — это не ко мне. Я ведь труппу не знаю. Нужно поговорить с артистами, узнать, что они хотят. Театр здесь исторически директорский. У нас, считаю, очень много общего с Сергеем Михайловичем Борисовым. Это понимание важности роли артиста в театре, принципов работы. Грубо говоря, это старая школа. Ведь все эти эффективные менеджеры год-два поработали — и театра нет.
— Вы общались с ним перед назначением?
— Ну а как же! Мажора на встрече не было, но и минора тоже. Поговорили. Я сказал, что если вы против, без обид, я не пойду. Без его благословения я бы здесь не оказался. Сергей Михайлович — авторитетнейшее лицо в тульской культуре. Вы знаете, он никуда не ушел — занял пост президента театра. Театр — это его жизнь, его детище.
— Насколько актуально, на Ваш взгляд, найти сейчас кандидата на пост художественного руководителя?
— Я пока не спешу с этим. Случилось такое несчастье — человек ушел из жизни. Найти второго такого же практически невозможно. И вообще ставить задачу найти худрука, чтобы он просто был, нецелесообразно. Для меня худрук — это основатель своего театра. А просто взять человека, чтобы закрыть должность, — я такого не понимаю. Но репертуар — да, мы будем согласовывать. Здесь я тоже хотел бы быть на стороне артиста, понимать, что ему интересно. Знаете, как Станиславский с Немировичем-Данченко говорили: «Что-то у нас актриса сегодня плохо сыграла; значит, мы неправильно выбрали ей роль».
— В ближайшее время перемен не ждать?
— До лета все уже намечено, подписаны контракты, я это ломать не буду. Конечно, хочется, чтобы появлялись в репертуаре Чехов, Островский, Горький, современные авторы. Будем смотреть, какие есть предложения. ТЮЗ — это ансамблевый театр. А здесь, в театре драмы, при наличии таких артистов, как Наталья Петровна Савченко, все по-другому. Надо пользоваться тем огромным творческим потенциалом, который есть.
— Но Вы, как директор, больше хозяйственник или за искусство?
— За искусство.
— А ведь спрашивать с Вас будут за деньги.
— Что ж... Одно с другим взаимосвязано.
