9 января 1930 г. в Туле вынесен приговор по делу губфинотдела, по которому 81 человек обвинялись в дискредитации советской власти, недообложении частников налогами и помощи предпринимателям в укрывательстве доходов.
Для справки: губфинотдел – организация, занимавшаяся сбором налогов. Задача перед ним с каждым годом все ужесточалась, и вкратце сводилась к простой формуле – нажимать на частника. Выдавить из него, мироеда, все соки, до последней капли. Понятно, что любой представитель бизнеса будет этому изо всех сил сопротивляться. Иначе, что это за бизнес, если он, в конце концов, становится тебе в убыток. Тульский процесс, по видимому, был лишь частью большой кампании, развернувшейся по всей стране. На суде есть упоминания, что Тула вам все же не Астрахань и не Смоленск, здесь все не так страшно. Однако прижимали не только частника. Рабочих тоже выворачивали наизнанку бесконечными бесплатными субботниками и различными поборами с и без того невысокой зарплаты. Им нужно было воочию показать врага и суровую силу закона.
Суд продолжался более недели, и поначалу все происходящее, особенно с современной точки зрения, более походило на ожившие картинки из бессмертного творения Ильфа и Петрова «Золотой теленок». Те самые, в которых местные чиновники сначала катались с барышнями по ночам на автомобиле Козлевича, а потом дружно шли под суд. И он же, Козлевич, оказывался в этом виноват. Аллюзия более чем очевидная – «Золотой теленок» писался в том самом 1930 году, когда по всей стране покатились процессы, осуждающие одуревших от власти и безнаказанности чиновников. Тем более, что именно этот факт – головокружения от вседозволенности – даже отрицать было глупо.
К примерам.
Из речи государственного обвинителя Федченко.
«Аппарат ГФО начал разлагаться с 1924 года, со времени заведывания Васильева. Васильев был удален, поставили во главе губфинотдела новое лицо – Игнатова. Аппарат продолжал разлагаться и при Игнатове. Игнатов хотел оправдаться, что кроме его невинных выпивок ничего не было. Но с этих-то выпивок и началось разложение. Для того, чтобы изыскать средства на выпивки, обвиняемыми создаются искусственные командировки. 50 процентов полученных за командировку денег пропивается.
У Рубцова происходит встреча нового года. В ней принимает участие 40 человек б. губфинотдельцев. На чьи средства? На средства Иванова, счетовода частного торгового предприятия «Техноболт».
Таким образом, выйдя из своего бюджета, губфинотдельцы вклиниваются в бюджет частника. И вот мы видим, как выходит на сцену пивоваренный завод Боярского, и начинается паломничество губфинотдельцев за пивом к этому частнику. Деньги за пиво, конечно, не платятся.
Б. губфинтдельцы заводят себе друга – частника-виноторговца Анненкова, который снабжает их бесплатно вином. Извозопромышленник и садовод Макеев снабжает губфинотдельцев лошадьми для катаний и цветами для устройства вечеринок и т. д. Губфинотдельцы берут деньгами. Но тут преступление открылось».
Это еще не все…
«Руководитель, который сам участвовал в пьянках и т.д., конечно, не мог исправить аппарат. Но ведь кроме администраторов у нас в учреждениях имеются ячейки и месткомы, общественные организации. Что же делала ячейка ГФО? Да она ничего не делала, и не делала по той же самой причине, по какой не мог ничего предпринимать и администратор. Секретарь ячейки Чижов сам участвовал в пьянках, кончавшихся мордобоем, битьем посуды и т.д.
Ячейка, возглавляемая таким лицом, не имела никакого авторитета в аппарате.
После Чижова выдвигается в секретари Трошин, тот Трошин, который до выборов в секретари, будучи агентом губфинотдела, занимался мелкими кражами, грабежом, которого надо было судить, гнать из партии.
С месткомом было то же самое. Туда тоже назначались свои люди.
Вывод: аппарат был разложен и действовал в угоду частнику».
Да-да, это не опечатка: Трошин, будучи агентом губфинотдела, занимался мелкими кражами и грабежом. Но в боевом 1918-м бывший экспроприатор, то есть грабитель и налетчик Прокудин в Туле тоже ведь отвечал за арсеналы и возглавлял местное Чека. Чего удивляться…
Однако вернемся к речи обвинителя.
«После Игнатова пришел в ГФО новый заведующий – Фомиченко, который вступил в партию, чтобы сделать себе карьеру. Придя в аппарат губфинотдела, он не потрудился даже осведомиться о состоянии того аппарата, с которым ему придется работать.
А как Фомиченко управлял аппаратом? Он даже не заглядывал в губфинотдел. Фомиченко интересует квартира сотрудницы ГФО Злобиной, музыка, вино, фокстроты, пиво Боярского и т.д.
В результате аппарат губфинотдела в конец разложился и не мог выполнять стоявшие перед ГФО задачи. По данным экспертизы недообложение по 82 делам выражается в 800 000 рублей. А ведь всего налоговых дел было 9 000. Если бы просмотреть все дела, то возможно, что цифру недообложения – 800 000 надо бы умножить в десять и более раз, и она должна бы превратиться в 8 000 000».
Из этих слов вообще-то можно сделать выводы, что все дела просмотреть времени не хватало, надо было торопиться. Под раздачу угодили первые попавшиеся.
А это их характеристик обвиняемых.
Жилище зам. зав. губфинтделом Сотникова было штаб-квартирой всех пьянок. Но так как на частной квартире тесно, то Сотников устроил место для пьянок в номерах «Артели». А за то, что «Артель» поит всех губфинотдельцев бесплатно, Сотников снизил налог на это предприятие. «Артель» была лжекооперативным предприятием, и Сотников это знал. Тем не менее, не останавливался перед тем, чтобы хлопотать за «Артель» даже в Москве, в НКФ.
НКФ – ни много, ни мало – наркомфин, министерство финансов.
Секретарь ячейки Чижов не пропускал ни одной попойки. Буйствуя, в пьяном виде он бросался на женщин, ввязывался в драки и т.п. За одно разбитое зеркало уплатил как-то 500 рублей (Семен Семеныч…).
В дело оказались вовлечены даже завхозы, в обязанности которых входило закупать алкоголь для пьянок. А завхоз Виднов кроме того должен был еще не только по ночам развозить пьяных по домам, но и собирать хомуты, которые растеривали пьяные губфинотдельцы с лошадей. Это ведь как нужно было пить, чтобы спьяну еще и хомуты с лошадей терять.
В общем, вся компания, недооблагая частника, брала взятки натурой, деньгами и вином. И не боялись! Что самое удивительное – не боялись, были уверены, что все сойдет с рук.
Ну а потом, когда для многих участников процесса прокурор потребовал расстрела, стало не до смеха.
Еще в ходе следствия бывший владелец свечного завода Степанов объявлял голодовку, пытаясь добиться справедливости. Теперь же, на процессе, не знал, как за нее оправдаться. Уверял, что она ни в коей мере не имела политического характера и не была направлена против советской власти. Если он против кого и протестовал, то против бывшего работника губфинотдела Петрусевича, втянувшего его в это все.
Защита пыталась упирать на то, что обвиняемые просто утонули в рюмке вина, на самом же деле были хорошими работниками, никакой цели нажиться не имели. Ну да, имели слабость выпить за чужой счет, этого отрицать невозможно.
В газете «Коммунар» тут же одернули: защита, пытаясь отвлечь внимание от политической остроты момента, встала на путь выгораживания подзащитных, а не помощи суду. «Несомненно, что суд и общественность дадут надлежащую оценку защите, до сих пор не понявшей как следует своих задач».
Писали также о том, кому вообще нужен и как может быть полезен советскому государству гробовщик, свечник и баптист Степанов, «кому нужны его баптистские проповеди, его восковые свечи».
После этих слов все было ясно и до вынесения приговора.
На суде, когда говорили последнее слово, многие плакали.
Но не разжалобили.
Бывшего заведующего отделом косвенного налога Петрусевича, фабриканта-самоварщика Н. Баташева, владельца свечного заводика Степанова, арендатора пивоваренного завода Боярского, торговца-частника Анненкова приговорили к высшей мере – расстрелу.
Невозможно не обратить внимание, что из тех, кто веселился за казенный счет, вышку получил только один – Петрусевич, нельзя же было совсем никого не наказать. Все остальные – те, кого государство и чиновники склоняли к тому, чтобы мухлевать и давать взятки.
Другие обвиняемые на процессе получили в основном от 3 до 5 лет раздумий о пролетарской справедливости.
