12 января 1885 года в с. Озерки Скопинского уезда Рязанской губернии, в крестьянской семье, родился будущий вдохновенный поэт Максим Смирнов, в честь которого в Туле названа улица. Сам он, правда, любил, чтобы его называли более динамично – Макс, под этим именем и вошел в тульскую историю.
Вообще в биографии Смирнова и знаменитого крестьянского поэта Есенина много общего. Как знать, родись Макс лет на десять позже, когда в обществе возникла потребность к народной лирике, и его бы принимала царица. Может и жизнь сложилась бы по другому, стал известным на всю страну поэтом. Ну, пусть не Есениным, но Клюевым или Клычковым.
«С самого раннего детства во мне обнаружилась неодолимая склонность к знанию. Семи лет я с помощью отца в четыре дня выучил «азы» (по старой системе), а через две недели после начала «азов» уже хорошо читал по молитвеннику. Восьми лет поступил в церковно-приходскую школу в своем селе и окончил с большим успехом», – рассказывал он о себе в автобиографии.
И тут же добавлял, что за стихотворство «отец неоднократно бил меня, мать жгла рукописи, а односельчане (богачи в особенности) издевались надо мной самым наглым образом, предлагая наняться к ним в работники телят гонять или навоз чистить».
С одиннадцати лет уже работал, помогая отцу и братьям по плотницкой части. В 1902 году удалось устроиться вольнослушателем в учительский институт в Петербурге. Проучился, правда, недолго – через два месяца выперли без права въезда в столицу по подозрению в студенческих беспорядках. В 1903 году выдержал экзамены на звание народного учителя. Потом опять революционная деятельность, тюрьма, три года службы рядовым.
В 1914 году ушел на фронт, где, уже в сентябре, после рукопашной, написал такие стихи:
В синем и сером холодные трупы
Густо усеяли взгорья уступы,
Точно снопы в урожайном году.
Это свидетели дикой атаки!
Прошлою ночью безумней собаки
Брата голодного брат убивал…
В горло друг другу впивались зубами,
Уши, глаза вырывали ногтями…
Ужас справлял карнавал.
То сражение стало для Макса Смирнова последним на войне. Он получил ранение, и был комиссован домой.
В общем, что хорошего-то видел он в своей жизни к тому времени? «Мы – внезапно вспыхнувшие свечи среди уродливых теней!», – скажет он после революции, которую воспримет с энтузиазмом:
Пробей желанный час свободы,
Победы нашей славный час:
Поля, моря, дворцы, заводы –
Все стало наше и для нас!
Отныне в мире стал владыкой
Не капитал, тюрьма и кнут,
А созидающий, великий
Свободный, братский светлый Труд.
Стихи его, конечно, разные, временами косноязычные, но в них есть энергия времени.
Они и страстны:
Молодежь! В этом слове, как в слове любовь,
Слышны бури, кипенье, порывы…
Молодежь – это ярко зеленая новь
Златоогненных зорь переливы!
И по-некрасовски лиричны:
Ах, рожь, ты изумрудная, кормилица желанная,
О чем ты призадумалась, скажи тихонько мне?
Поведай, мне, дремучая, какая грусть туманная
Клонит твою головушку к вечерней тишине.
В 1918 году Макс Смирнов заведовал Епифанским уездным народным отделом, избирался председателем Куликвского райкома партии Епифанского уезда, членом укома партии, председателем, а затем секретарем белевского укома. Заведовал ефремовским уездным отделом народного образования, был секретарем ефремовского укома.
А еще стал одним из первых организаторов вечеров и диспутов на религиозные темы, на которых читал и свои стихи соответствующего содержания. Осенью 1921 губком партии отозвал его для работы в Туле. До середины 1923 года Макс Смирнов заведовал тульским губернским отделом народного образования, избирался членом губисполкома и горисполкома.
Жена Макса Мария вспоминала: не было хорошего дела, которым бы он ни занимался. Увлекался химией, физикой. Руки у него были золотые: прекрасно знал плотничье дело, очень любил мастерить из дерева, сделал качалку сыну, разные вещи домашнего обихода, игрушки. Обладал чудесным слухом, играл на пианино, скрипке, гитаре, учил меня стенографии. Всегда был с людьми. Жили мы на Революции, 20. Дня не проходило, чтобы он не привел с собой человек пять-шесть. Жили очень скромно, но он мог отдать нуждающемуся товарищу последний костюм или шапку.
И вообще, по описаниям друзей, это был «типичный сельский учитель в рыжих не то опорках, не то сапогах, в потертом пиджаке, с рабочими мозолями на руках».
В то время, когда Макс Смирнов отдает последнюю шапку ближнему своему, он все так же самоотверженно борется с религиозным дурманом, выступая на митингах и собраниях, в школах и клубах. Оратором был талантливым – после его выступлений стены дрожали от аплодисментов. А иногда и вовсе подхватывали на руки и начинали качать.
Когда в Тульской губернии, как и по всей стране, началась компания по изъятию церковных ценностей для голодающих Поволжья, Макс Смирнов вошел в состав специальной комиссии из пяти человек. «Наступает великий час лепты церкви страждущим и обремененным», — витийствовал он в «Коммунаре».
На одном из заседаний комиссии, на котором от епископа Иувеналия пыталась добиться хотя бы воззвания к верующим сознательно отнестись к изъятию и не чинить препятствий, Макс Смирнов даже вступил с ним в дискуссию. Ведь Евдоким Нижегородский выпустил же такое воззвание. На что Иувеналий ответил примерно так:
— Мнение епископа Нижегородского для меня необязательно. Если он нарушает каноны церкви, то я этого сделать не могу. Есть точка зрения церкви, которая выражается в первом послании патриарха Тихона, какового мы и должны придерживаться.
— А как же понимать 25-е апостольское правило, где говорится, что церковное имущество принадлежит бедным, и выражение Евангелия «милости хощу, а не жертвы»? — вступил в разговор Макс Смирнов.
— В Евангелии есть и другие выражения. «Не бросайте святыни псам», «Не мечите бисер перед свиньями», – довольно дерзко ответил ему епископ.
Макс Смирнов умер от язвы желудка в возрасте 38 лет 29 сентября 1923 года, всего около месяца пробыв главным редактором газеты «Коммунар». «Вся его жизнь прошла под знаком практической борьбы с поповством, с религией, с этим самым упорным и самым злым врагом революционной мысли», — писали в некрологе. Похоронен с сквере коммунаров.
В 1924 вышел поэтический сборник Макса Смирнова, которого при жизни он так и не дождался – некогда. В эту книжку вошла и его автобиография. Хоть в Туле и была улица в честь этого человека, с того времени книжка ни разу не переиздавалась.
