http://prosports.ru/blogs/utkin/cherenkov
05/10/2014, автор: Василий Уткин
Не знаю, молодею ли я, когда вспоминаю про Черенкова на поле, это со стороны заметнее. Может, и не видно, что во мне просыпается мальчишка. Но мне плевать, видно ли это снаружи; я снова дома, и за столом вся семья, и бабушки, и дедушки живы, и это счастье.
Тут проснулся я в прекрасном, но чужом, конечно, городе, в ухоженном неуюте гостиницы; разумеется, спозаранку. И, естественно, проспав! Заспешил на самолет, клевал в такси тяжелой головой, регистрировался, обмотанный сумками, лихорадочно сел в кресло и лихорадочно взлетел. Я, конечно, не посмотрел в новости. Я ничего не знал.
А в коридоре аэропорта – ну, кого там первым встречаешь? Конечно, мужика с табличкой "такси". Пока до улицы дойдешь, раз сто спросят – такси? А? Недорого? Поедем??!
А он вместо привычного мне и говорит: слышали, Федя умер.
И с тех пор мне почему-то стало очень плохо жить.
Детство не вернется, я и раньше это знал. Увяданьем золота охвачен, я не буду больше молодым. Тоже мне, новость! А Фёдор – он остался там. И он никогда не умрет – только вместе со мной, а это и значит для меня «никогда», какая разница, что потом-то будет? Вот возьмем, к примеру, Пеле. Он ведь король футбола, так? Но откуда мы это знаем? Откуда мы это знаем со всей убедительностью? Ну, уж точно не из хроники, не и документальных кадров происходивших некогда баталий. Это не производит впечатления в век HD. Тема для профессиональных исследователей; нет – о том, что Пеле был король, нам говорят глаза тех, кто его видел. Мы об этом знаем понаслышке. Мы верим этому, потому что мы знаем людей, которые нам об этом рассказывают, и потому что мы видим, как меняются их лица, как загораются глаза...
По тому, как они молодеют при этом.
Не знаю, молодею ли я, когда вспоминаю про Черенкова на поле, это со стороны заметнее. Может, и не видно, что во мне просыпается мальчишка. Но мне плевать, видно ли это снаружи; я снова дома, и за столом вся семья, и бабушки, и дедушки живы, и это счастье.
А накануне мы с отцом в ночи смотрели «Спартак» с «Астон Виллой», в Москве сыграли ужасно, и надежды не было никакой. Но почему-то мне разрешили не спать. Черно-белый телевизор «Чайка», переключался рукой по часовой стрелке. Жаль, что он не сохранился, просто как предмет. Но не в предметах ведь дело. Надо было выиграть. И играли как боги. Гладилин как играл, а? Не помню, выходил ли Сидоров. Помню, как защитник Морозов бодался с главным нападающим «Виллы» Уифом. Но не было победного гола; пропустили тогда сразу, потом Федя гол отыграл, и вот до конца, до самого конца... И он все-таки забил.
И я кинулся папе на шею.
Никогда больше такого не было.
Летом не стало папы, а теперь вот не стало Феди. Это очень разное. Это вообще несопоставимо. Но вот есть один незабываемый день, одна секунда, в которой – мое детство, и в нем я маленький, папа живой, и Черенков забил. И Федя мне не папа, конечно, но если б он не забил тогда, может, и не было б такого момента. А так он есть.
Господи, да невозможно представить себе такого футболиста. Вы вообще, ребята, футболистами называете сегодня других людей. Как может в образе футболиста вообще не быть секса? А вот могло. Фёдор Черенков, субтильный парень, с поникшими плечами, да вообще невозможно себе представить его, например, срывающим футболку, когда забит важный гол. Может быть, у него и квадратиков-то на животе не было. Может, и были.
А машина? Была у него машина? В начале восьмидесятых; «Вольво» завалящая была?
А кто его жена? А где фотки в инстаграме с пляжа?
Когда пришло время, я прочитал великую книгу, одну из многих великих книг, и вдруг подумал, что это вот - про Черенкова: «Вот может быть единственный человек в мире, которого оставьте вы вдруг одного и без денег на площади незнакомого в миллион жителей города, и он ни за что не погибнет и не умрет с голоду и холоду, потому что его мигом накормят, мигом пристроят, а если не пристроят, то он сам мигом пристроится, и это не будет стоить ему никаких усилий и никакого унижения, а пристроившему никакой тягости, а может быть напротив почтут за удовольствие».
На самом деле это про Алёшу Карамазова. Это Достоевский. Тоже, кстати, Федя.
Вот тут и разгадка. Не было футболиста, меньше похожего на футболиста внешне. Сейчас уже многие вспомнили в связи с Черенковым Эдуарда Стрельцова. О, это дорогое сравнение! Но неправильное.
Великий Стрельцов как раз был футболистом до мозга костей. Во-первых, он был невероятно одарен физически. Во-вторых, он был красавец, и девки на него вешались. На чем он и погорел – неправедно, несправедливо, но на девках же.
Черенков был абсолютно этому образу противоположен.
Фёдор был и есть, и останется футбольным святым. Даже блаженным, что, возможно, точнее. Когда говорят «гений», многим кажется, что это крайняя степень величия; нет, гений – это когда человек одарен сверх меры и это в нем проявляется практически само по себе, вне связи с личностью. Когда через человека с нами говорит Бог; тут личность стушевывается, она только мешает.
Вот как Черенков играл – это ведь и есть футбол. Как мы на него смотрели – мы понимали, что он такой же, как мы. Не суператлет. Он не бежал быстрее всех, он не спал с недостижимыми женщинами, он не ездил на поднебесных машинах, с поправкой на время – он даже не был каким-то лицом партии. Даже коммунякам было понятно, что Фёдора невозможно так использовать. Даже им. Обходились Раисой Сметаниной.
Фёдор был таким же, как мы. Вот, понимаете, ехала компания молодых гуляк по бабам. В начале 19 века, в Санкт-Петербурге, на санях. Шампанское. Все веселые, большинство красавцы, мускулистые, золотистые. Пили, трахались, гуляли.
А потом выяснялось, что наутро один из них «Медного всадника» написал.
А тут мы просто играли в футбол. Как умели, как получалось. Вот когда Криштиану – понятно: вот невероятных возможностей парень, какие мышцы, какая легкость! И когда, например, Куман – ну, бьет человек так, что стену снесет. Или Ромарио – плюгавый ловкий чёрт. Серёжа Рамос выше головы прыгает. Пике родил Шакирыча. Бэйл – вы видели ноги Бэйла? А?
Но Фёдор был точно такой же, как мы. Это отлично показала его последующая жизнь, в которую он вернулся из футбола; я совершенно не хочу говорить о его здоровье, которое то ли было, то ли не было, меня это вообще не касается. Мне 42 года, я уже тоже не айс, но что это, тема для разговора, что ли.
Черенков был такой же. С одним отличием. Его Бог поцеловал.
Я в Бога не верю. Но когда я думаю про Фёдора, я понимаю, что он есть. Бог.
А вот Фёдора больше нет.
Я бы сменялся не глядя.
