Со своим ангелом-хранителем юный Аллисыч был знаком с самого детства. Конечно, было гораздо приятнее встречать с работы не только папу, пахнущего сигаретами и мужским одеколоном, а еще кого-то эфемерного, но все равно любящего и заботливого. Когда Аллисыч сидел в своей комнате вечером, после того, как мама и папа пожелали ему спокойной ночи, ему казалось, что Эфраим был рядом с самого его рождения. Он появлялся за полчаса до того, как Аллисычу полагалось крепко спать, его мягкие шаги и стук в дверь перед тем, как войти, мальчик мог бы узнать из тысячи подобных. Эфраим выглядел всегда одинаково, его черное пальто тихо шуршало, когда он садился на кровать, и из-под него виднелся сбившийся воротник белой рубашки.
- Ну, доброй ночи, - серьезно говорил он, пожимая маленькую горячую ладошку Аллисыча, - Что будешь слушать?
Аллисыч в предвкушении вытягивался под одеялом, брал прохладную ладонь ангела в свою и самым серьезным тоном делал один и тот же заказ:
- Сказку!
Сказки Эфраима определенно создавались на небесах. Подрастая, Аллисыч часто задумывался о том, появляются ли ангелы сразу взрослыми или их тоже кто-нибудь воспитывает? И как тогда выглядят их мамы? Правда, спросить обо всем этом он так и не решался. Эфраим рассказывал ему сказки, ни разу не повторяясь, пока тот не пошел в школу, а после стал терпеливо выслушивать детские проблемы и переживания. Двойку за контрольную в третьем классе они обсуждали долго и горячо.
- Ты же мой ангел-хранитель! – вполголоса говорил Аллисыч, темными блестящими глазами глядя на Эфраима.
- Сотый раз тебе объясняю, двойки – не в моей юрисдикции, - так же шепотом отвечал хранитель, - В моей юрисдикции – чтобы тебе на голову кирпич не упал и машина не задавила.
- А из-за двойки меня мама наказала, - обиженно возразил Аллисыч и сверкнул глазами, - А что такое юрисдикция?
- Это... ну, - Эфраим замялся и поправил одеяло, потрепав ребенка по голове, - Спи, давай.
Один раз, накануне его дня рождения, ангел пришел в его комнату, держа что-то за спиной, на поверку оказалось, что маленькую плюшевую панду, которая была торжественно вручена, и с которой Аллисыч с того момента почти не расставался. К счастью, родители быстро потеряли ее среди других подарков, а Эфраим перестал приходить так часто. Стоило Аллисычу обнять панду, как в его голове тихо начинал свою сказку с детства знакомый голос. Вот только поговорить с ним больше не получалось.
***
- Мне что теперь, разорваться?
Эфраим мерил кабинет шагами, заложив руки за голову. Его черное пальто заметно истерлось, на брюках были мелкие крапинки грязных брызг, а ботинки оставляли влажные следы на чисто вымытом полу. Архангел смотрел на него исподлобья.
- Двое взрослых, десять детей, каждому помоги, каждого защити, - Эфраим остановился и стукнул кулаком по столу, наклоняясь к архангелу, чтобы посмотреть ему в глаза, - Я не Он, я не триединый, тут двенадцать меня нужно, чтобы каждого спасти! А как не спасу? Не успею? Так вы первые на меня накинетесь, почему да отчего, халатность, непрофессионализм, пренебрежение обязанностями – вздор!
- Они тебя видели? – вздохнув, спросил архангел. У него был тяжелый глухой голос, перебиваемый тем, что он иногда хрипло кашлял в платок.
- Да... то есть, нет, не все. Только дети. Списывают все на воображаемого друга, - Эфраим виновато опустил глаза в пол. Он почему-то вспомнил Аллисыча, - Ну нет у меня столько времени, нет! Дай хоть разрешение на полеты в черте города. Я неделю назад был в метро, не успел оттащить какую-то дуру малолетнюю от поезда, так впаяли штраф, а она даже не моя, просто рядом был и не помог. Я же не всемогущий, Михаил. Я спать хочу, есть хочу, я хочу простой обыкновенной тишины, понимаешь?
- У нас кадровые проблемы, - архангел Михаил мокро закашлялся, задыхаясь и долго пытаясь прийти в себя, - Ангелов-хранителей на всех не хватает. Двенадцать тебе тяжело? А когда пятьдесят – не тяжело? Когда сто, когда двести – не тяжело? У меня у самого сто пятьдесят человек, половина – старики и дети, думаешь, мне не трудно? Думаешь, я штрафами не завален? Какая-то бабка в гололед на улицу вышла, а я на операции был, бабка сломала ногу – мне штраф! Думаешь, я очень рад, что так выходит? Надо справляться, Эфраим, надо. Переходить на технологии, дистанционное управление, выезд только на экстренные случаи. Понимаешь, люди ведь в большинстве своем верят, что все наши недочеты им посланы специально. Неприятности мелкие, бытовые травмы, ссоры, свары... А дети? Мои, вон, ни разу меня не видели.
Он снова закашлялся и махнул на Эфраима рукой, зажимая второй рот. Кашель от этого получался лающим и хриплым, как будто в груди у архангела что-то клокотало.
- Разрешение, - пробормотал он, отдышавшись, - Так и быть, дам. Вот тебе бланк, печать поставишь в приемной. Но если тебя хоть один человек заметит – сразу лишу, ты понял?
- Да понял я, - скривился ангел-хранитель и вышел из кабинета. На душе у него было невыносимо гадко.
Вечером он как обычно постучался и, дождавшись горячего детского шепота «можно!», зашел внутрь. Аллисыч сидел в кровати, крепко обнимая плюшевую панду. Она выглядела в точности как ангел, такой же потрепанной, а на ее плюшевой морде застыло грустное и уставшее выражение. Эфраим потрепал их обоих по голове. Ему хотелось что-то сказать, объяснить, почему не был так долго, но все, что в итоге вырвалось у него было:
- Ну, доброй ночи.
- Доброй, - самым серьезным тоном ответил мальчик, - А я пятерку в школе получил. А еще меня мама на плавание записала, и папа обещал, что купит щенка на Новый год, и еще мы скоро переедем, и я тебе обязательно скажу новый адрес, а еще... еще...
Аллисыч всхлипнул и крепче обнял панду. Рыжие вихрастые волосы падали ему на лоб и печально сведенные светлые бровки.
- Почему ты больше не приходишь?
- Ну, - Эфраим растерялся: мальчик смотрел на него обиженно и испытующе, - Ну, нет, я прихожу. Вот, сейчас же пришел. Просто, понимаешь, ты растешь. Ты теперь и сам можешь о себе позаботиться. Ты... главное верь в меня, обязательно верь. Я же твой ангел-хранитель, просто теперь у меня много работы, понимаешь?
- Ты перестанешь меня защищать?
Эфраим ничего не ответил. Он смотрел в окно, которое выходило на соседнюю девятиэтажку, в которой то гасли, то загорались желтые прямоугольники окон, и на их фоне жили самые разные люди: кто-то стоял у окна, задумчиво глядя на то, как поземка рисовала снежные завитки на асфальте, кто-то кружился в бесконечном разнузданном танце, а кто-то сидел за столом, подперев кулаком щеку и думал, думал, думал... Их всех хотелось спасти. «Нет, конечно» - пробормотал Эфраим, машинально позволив ребенку взять его за руку, - «Спи».
Выйдя на улицу, ангел расправил большие черные крылья и неслышно поднялся в воздух. Снег бил ему в лицо, застревал в крыльях. Мешал. В кармане пальто уже десять минут беззвучно разрывался телефон.
***
- ...что повлекло за собой тяжелую травму, приведшую к смерти, - Михаил сцепил пальцы в замок и тяжело посмотрел на Эфраима, - Ну, и что мне с этим делать? Выговор? Штраф? Лишить лицензии на хранительство? Ты скажи мне, ну почему так? У тебя телефон был? Был. Звонил? Звонил. Так надо было рвануть, Эфраим, я для чего тебе крылья разрешил, надо было сейчас же туда, все бросить и бежать, а ты что? Сидел с ребенком, которому абсолютно ничего не угрожало! Я тебя не узнаю.
- Мне времени не хватает, - простонал ангел, пряча измятое уставшее лицо в ладонях, - Я не услышал просто, понимаешь? Мне звонили, а я не услышал, ничего не услышал. Я же не виноват. У меня их уже двадцать, я не могу так, не мо-гу.
- Надо так, - Михаил хрипло рвано вздохнул и закашлялся. У него в груди разрывались тяжелые меха, - А кто виноват, если не ты?
- Не знаю, - убито выговорил Эфраим, - Я на ровном месте упаду и не встану больше, и тогда никто меня не дождется, хоть сколько штрафов мне выпиши. Я не лошадь. Ну, дай мне работать нормально, на стажеров половину перекинь, им как скажешь, так и будут пахать. Скажешь – сидите с телефонами, значит, будут сидеть и носа своим не покажут!
- На стажеров?! – архангел приподнялся и затрясся в новом приступе кашля, - На стажеров?! Да ты хоть представляешь, какая у нас статистика будет? Они же не хуже тебя идиоты, к одному не успеют, а двух других в процессе угробят. На стажеров ему перекинуть... Я, думаешь, лошадь? Вчера еле успел к одной такой, из-под колес вытащил. Все, все, иди уже, куда хочешь, иди! С жалобой я как-нибудь сам разберусь, но чтоб в последний раз такое, ясно?
Эфраим ничего не ответил.
***
- Ну, ни пуха, ни пера? – мама заботливо поправила на рыжем создании резиновую шапку и очки, которые делали его похожим на инопланетянина. Вдобавок ко всему, они были ядовито-зеленого цвета.
- К черту, - согласно кивнул Аллисыч и привычно поискал глазами знакомую фигуру в расстегнутом потертом пальто и белой рубашке. Плюшевая панда лежала у него в рюкзаке, который висел на мамином плече. Из него торчало черное пандино ухо.
По вечерам, обнимая панду и пропуская мимо ушей ангельские сказки, которые начали повторяться (видимо, в игрушке был какой-то проигрыватель, и надолго его не хватало), Аллисыч изо всех сил пытался верить в своего хранителя. Для верности он крепко зажмуривался, сжимал пальцы в кулаки и так усиленно верил, что после пяти минут устало переворачивался на другой бок и крепко-крепко засыпал. Он верил, что именно благодаря Эфраиму на него не падают сосульки с крыши, машины всегда притормаживают перед переходом, а строгая учительница иногда пропускает его фамилию в журнале. И что на соревнованиях он победит, Аллисыч тоже верил.
- Он же все про меня знает, правда? – тихо прошептал он панде накануне, - И знает, что у меня завтра заплыв и что он мне очень-очень нужен. Он придет, да?
Панда смотрела на него блестящими умными глазами и ничего не говорила. Впрочем, она умела только рассказывать сказки.
- Придет, - сам себе ответил Аллисыч, - Я верю, что обязательно придет.
Поправив очки, от которых все вокруг становилось расплывчатым и мутным, он сделал несколько твердых шагов к бассейну и, прежде чем нырнуть по выстрелу стартового пистолета в воду, еще раз быстро окинул взглядом трибуны. Краем глаза Аллисыч заметил что-то черно-белое, вихрастое и растрепанное, словно это что-то долго летело к нему сквозь метель. Эфраим стоял около трибуны, смешиваясь с толпой зрителей, и сжимал в руке телефон. В последнее время экстренных случаев стало все больше.
- Я в тебя верю, - прошептал Аллисыч и бросился в бассейн, отчаянно работая руками и ногами.
Эфраим следил за ним бесцветными глазами, слепо щурясь в попытках разглядеть хоть что-нибудь, как вдруг телефон в его руке завибрировал. Ангел-хранитель дернулся и, не медля ни секунды, выбежал на улицу, кинув последний взгляд на то, как Аллисыч, сжав губы от усердия, коснулся бортика и тут же поплыл обратно.
До победы оставалось всего несколько секунд и быстрых гребков. Аллисыч вынырнул из воды, чтобы глотнуть немного обжигающего легкие воздуха и тут же скривился от резкой боли, как будто в ногу ему воткнули раскаленный прут. Боль была такой сильной, что он растерялся и перестал грести, хватая ртом воздух и воду не в силах даже закричать. Вместо мутной пелены перед глазами появилось кафельно-синее расплывчатое дно бассейна, легкие обожгло острой мучительной болью, от которой все вокруг стало не важно. Мир сузился до яркого света ламп на потолке, который просачивался сквозь воду и бил в глаза.
- Переворачивайте его, переворачивайте! Скорее, ну, кто-нибудь, помогите же, вызовите скорую, - Эфраим ворвался в зал, задыхаясь, из последних сил взял контроль над перепуганным тренером и, вспоминая все существующие и несуществующие молитвы, принялся надавливать ее ладонями на грудь ребенка. Телефон в кармане разрывался на части, его так хотелось швырнуть в стену, но эфемерному прибору реальность, увы, не грозила.
«Михаил меня убьет» - проносились в голове обрывки мыслей, - «А я убью Аллисыча. Почти убил... Так, теперь снова надавливай. Не терять контроль, сосредоточься, ну же!»
Аллисыч очнулся.
Все ниже шеи болело так, будто по нему проехался тяжелый каток, на глаза давили противные, так и не снятые плавательные очки, а из-под кислотной инопланетной шапочки выбивались мокрые рыжие волосы. Эфраим отпустил тренера, позволяя перепуганной женщине успокаивать такую же перепуганную мать, и сел на мокрый кафельный пол, обхватывая голову руками. «Как же так», - растерянно думал Аллисыч, не зная, что его мысли в тот момент были такими громкими, что эхом отдавались в затихшем бассейне, - «Как же так, ты же мой ангел-хранитель. Я же верил, что ты мне поможешь. Я же победить хотел...»
Аллисыч с трудом сел, обнимая себя обеими руками. Увидев Эфраима, он только отвел глаза и зажмурился, страстно желая, чтобы всего этого просто не происходило. Чтобы он опять очутился в своей кровати, услышал мягкие шаги и стук в дверь, и чтобы это все было не взаправду, а так, показалось бы просто.
- Значит, ты больше меня не защитишь, - пробормотал Аллисыч, вытирая слезы, ползущие по мокрому лицу. К счастью, больше никто не видел, как он плачет, - Как же так?
Ночью в больнице панда впервые не рассказывала ему никаких сказок.
