Мария К.
Было у отца две дочери. Одна умница и красавица, вторая уродина и неблагодарное существо. Был ещё сын, который не хотел с ним жить. Так можно описать моё детство.
И мелась ещё у отца жена – моя мама. Именно от неё я узнала, что я не девочка, а сплошное недоразумение. Не то что старшенькая Светочка – гордость и надежда семьи.
Не помню ни одного ласкового слова от матери, зато с утра до вечера меня преследовали одни замечания и сравнения со Светочкой. Светочка у нас красотулечка, а я лошадь сутулая. Светочка рукодельница, каких свет не видывал, а я криворукая обезьяна. Светочка доброжелательная, улыбчивая, общительная, а я злюка косматая.
– Смотришь исподлобья, как зверёныш какой, – попрекала меня матушка. – Поэтому никто с тобой водиться не хочет. И замуж такую страшилу никто не позовёт. Бери пример со Светочки: уж какая ласковая, какая милая, в руках всё горит.
Человеком я себя чувствовала только вне дома. В выходные я ни свет ни заря уезжала к старшему брату и бабушке. Они жили на другом конце города. Помню, как я, второклассница, зимой еду первым, застуженным за ночь автобусом. В салоне холод, темнота и дискомфорт. Но только не для меня. Я думаю о том, как через сорок минут я войду в квартиру бабушки, где меня обнимет брат Вовка, как прижмусь к бабуле, которая будет ласково гладить меня по голове и расспрашивать о том, как прошла неделя.
Потом мы будем пить чай, играть в настольные игры, а позже мы с Вовкой пойдём на горку. Оттуда мы придём замёрзшие и жутко голодные. Но никто не будет нас ругать и попрекать куском пирога.
– Жрёт как не в себя, а ведь и так не тростинка, – удивлялась мама. – Брала бы с сестры пример. Следит за фигурой, ест как птичка.
Света ухмылялась:
– Оставь её, мамулечка, не всем же быть моделями, кому то надо шпалы класть.
Мама и сестра хохотали.
– Маша, не раздражай маму, – просил меня отец. – Она так устаёт на работе, а тут ещё с тобой возиться.
Часов у меня нет, поэтому в автобусе я считаю секунды. Я умею считать до ста, но я останавливаюсь на шестидесяти и загибаю пальчик. Когда все пальцы на руках заканчиваются, я кладу на свободное сиденье леденец. Когда на нём будет лежать четыре леденца, я приеду на нужную остановку. Недалеко от неё стоит большой обелиск – когда он появляется из темноты, можно выходить.
Вовка ушёл жить к бабушке, когда ему исполнилось 15. Был большой скандал. Мама кричала, что он позорит семью:
– Что люди скажут? Что у Дмитрия Александровича в семье не всё в порядке, родной сын из дома бежит!
– Не волнуйся, Ирочка, скажем, что он будет за бабушкой ухаживать, – придумал папа. – У неё ведь сердце пошаливает. Наоборот, скажут, какой сын у Васильевых хороший.
Мать успокоилась и теперь при каждом удобном случае хвасталась:
– Вовке нашему пришлось к свекрови переехать: совсем сдала старушка. А так хоть под присмотром. А уж как мы по нему скучаем, как скучаем...
Знакомые охали и восхищались Вовкиной добротой и маминой самоотверженностью. Тоскует по родному сыну, но долг перед свекровью превыше материнской любви.
– Какая женщина! – поднимал указательный палец к потолку родной брат нашей матери, произнося тост за её здоровье на семейных праздниках. – Сама пропадай, а ближнего выручай. Какая самоотдача, какое благородство!
Никого не смущало, что на семейном торжестве нет ни Вовки, ни бабушки.
Пока кто-нибудь из родных и знакомых не интересовался Вовкой, про него в доме и не вспоминали. Я всегда с интересом ждала, когда мама окончательно забудет про сына и на вопрос: «Как там Володя?» вскинет тонко выщипанные брови и сухо поинтересуется:
– А вы кого имеете в виду?
Когда брату исполнилось 17, он уехал в Москву учиться. Я горько плакала: самый родной человек будет жить так далеко от меня. Никаких леденцов не хватит, чтобы доехать к нему.
Бабушка готовила почву, чтобы забрать меня к себе. Но она даже не успела поговорить с моей мамой. Умерла бабушка во сне, никого не побеспокоив.
Хотя папа так не считал.
– Вот мать учудила. Не дала спокойно поспать в выходные, – бурчал он. С постели его заставила подняться я. Когда я в субботу утром не смогла попасть в квартиру бабушки, меня, зарёванную, забрала к себе её соседка и вызвала моего отца.
Я не любила возвращаться домой после школы. Посещала все бесплатные кружки и факультативы. Благодаря учительнице французского так овладела этим языком, что поступила в столичный институт на бюджет.
Вовка жил с женой в комнате в коммуналке, поэтому о том, чтобы я остановилась у них, речь не шла. Мне дали комнату в общежитии, но тут мне просто сказочно повезло. Папин родной брат, живший в Москве, пожалел меня и бесплатно пустил в квартиру, которую сдавал. У меня появилась своя комната и две соседки.
Я по привычке старалась приходить домой поздно и сразу проскальзывала в свою комнату, чтобы никого не побеспокоить. Ложилась спать голодная, потому что у девочек, живших со мной, был обычай засиживаться на кухне до полуночи.
Я не хотела им мешать, тем более мама накрепко вбила в меня убеждение, что я всем противна и общаться со мной – большая мука, которую может выдержать только человек с таким добрым сердцем, как у неё.
Девочки казались мне высокомерными, стильными, красивыми и уверенными в себе. Разве будут такие со мной общаться? Станут с презрением разглядывать, как я ем свои дешёвые сосиски, запивая их кипятком.
Денег на питание отец давал мне впритык. Я мечтала, что после окончания первого курса найду учеников и смогу хоть немного поправить своё материальное положение.
Однажды к одной из соседок в гости приехала мама. Я видела в щёлочку, как она заносит тяжёлые сумки, гремит на кухне посудой, включает воду.
– Девчонки, прошу к столу, – позвала она. – А Маша где?
– Она не хочет с нами общаться, – пожаловалась ей Катя, так звали одну из девочек.
– Нет, Катя, она просто очень устаёт: первый курс, шумный город... Я тоже сначала в Москве только спала всё свободное время – так мне было тяжело поначалу, – услышала я голос Вики.
– Сегодня выходной, – возразила ей женщина. – Будите эту соню, зовите к столу.
– Маш, Маша, – Вика поскребла в дверь. – Маш, просыпайся, пожалуйста. Мы ждём тебя завтракать.
Я молчала, не зная, что делать. Сейчас я сяду за стол, и эта милая женщина сразу пожалеет, что позвала меня завтракать со всеми. Увидит, какая я неловкая, некрасивая, несуразная. Нет уж. Постучат, постучат и уйдут.
– А ну-ка, давайте я, – Катина мама подошла к двери. – Машка, немедленно выходи. Завтрак стынет. Для кого я, спрашивается, так старалась?
Я вышла в коридор, несмело подняла на неё взгляд, ожидая увидеть разочарование в её глазах. Но женщина смотрела на меня и радостно улыбалась:
– Ну, вот и познакомились!
С этого дня началась моя дружба с соседками. Теперь вечерами я на равных сидела с ними за столом в уютной кухне, сжимая в руках большую чашку чая и хрустя домашними печеньями, которыми нас в неимоверных количествах снабжала мама Кати.
Мы болтали обо всём на свете. Поначалу я боялась и слово вставить, но постепенно поняла, что никто надо мной не будет смеяться. А однажды даже рассказала про своё детство. Девчонки были шокированы.
– Маша, ты, конечно, извини, но твоя мама настоящее чудовище, – произнесла Вика. – Ты должна с ней поговорить, – поддержала её Катя. – Ты столько лет молчала, загоняла в себя обиду, тоску, несправедливость. Обещай, что как только приедешь домой, поговоришь с мамой.
Я пообещала своим соседкам выяснить отношения, зная, что домой я не поеду в ближайшее время. Даже сама мысль возвратиться туда хотя бы на час приводила меня в ужас. Но человек предполагает, а у Бога свои планы. В московской квартире начался ремонт, во всём доме меняли трубы, и спокойная жизнь закончилась. Пришлось на неделю возвратиться домой.
Мама не особо мне обрадовалась, каждый день спрашивала, когда закончится ремонт, под предлогом, что из-за него я пропускаю учёбу.
Мои соседки интересовались психологией и на многое открыли мне глаза. Я сказала маме, что устала быть виноватой и извиняться за всё, скрывать свои эмоции, быть отчаянно одинокой и считать себя недоразумением, а не её дочкой. Мама ядовито произнесла:
– А ты мне и не дочка вовсе. Давно надо было тебе сказать, чтобы ты не питала иллюзий.
Ты мне не родная дочь и Вовка тоже, – мама явно получала удовольствие, выговаривая эти фразы, скорее даже выплёвывая. – Твоя мать померла, когда ты ещё под стол пешком ходила. Пришлось мне тебя с твоим братцем воспитывать. Сколько вы мне крови попили. Просто маленькие зверёныши, а не дети.
Я оцепенела. Но не от этого известия, а от осознания того, что я всегда знала, что мама у меня не родная. Ведь у Светы и Вовы разница в дате рождения всего полгода. Так не бывает.
И Света, так называемая сестра, по любому случаю сообщала мне, что я неблагодарная девочка и ей за меня стыдно.
– Просто свинья, а не ребёнок, ты маме должна в ножки кланяться, а ты от геркулеса нос воротишь. Просто Буратино какой-то деревянный. Мама тебе мои рукавички отдала, а ты их на горке потеряла. Просто ослик Иа унылый. Подумаешь, не подарили куклу на день рождения. Тёплые штаны гораздо практичнее...
Я всё знала, всё понимала, но боялась признаться себе в этом и навсегда потерять надежду, что когда-нибудь мама меня разглядит и всё-таки полюбит.
– А Вовка был в курсе? – спросила я, чтобы не молчать.
Мачеха фыркнула:
– Естественно, он здоровый лоб был уже. Сразу меня невзлюбил с первой секунды и Светочку мою тоже.
Совершенно деморализованная, я собрала свои вещи и уехала к брату.
– У меня только один вопрос: почему ты мне не сказал?
– Понимаешь, Маш, ты ведь совсем крошка была, маму быстро забыла бы; мы на семейном совете решили тебя не расстраивать. Правда, Ирина не очень этого хотела. Но папа уговорил её сыграть роль мамы.
Я вспомнила, что брат никогда не называл Ирину мамой. Просто обращался к ней безлико:
– Приду поздно. Заночую у бабушки. Спасибо, всё очень вкусно.
Вот к чему сводилось их общение. В принципе и этого можно было не говорить. Мачехе было плевать на всех, кроме её обожаемой Светочки.
Брат рассказал, что мама умерла внезапно, когда мне исполнилось три года. Хотя, по словам папы, на здоровье никогда не жаловалась. Меня на время забрала мама отца, моя горячо любимая бабушка. А домой я вернулась, когда в квартире уже вовсю хозяйничала Ирина.
– Понимаешь, он её привёл к нам домой чуть ли не через сутки после маминых похорон, – Вовка говорил об отце, сжимая кулаки. Хотя со смерти мамы прошло много времени, обида брата на отца так и не прошла.
– А где она похоронена?
– Мы с тобой съездим обязательно, – брат нежно обнял меня. – Я хотел тебе всё рассказать, но позже, когда ты станешь совсем взрослая, самостоятельная и неуязвимая.
Никого из родственников со стороны мамы не осталось, поэтому Ирина могла бесчинствовать как угодно, заступиться за нас было некому. Отец ей в рот смотрел. Не мог без неё чайник на плиту поставить или пакет с продуктами развязать. Хорошо, что у нас оставалась папина мама.
Я вернулась в московскую квартиру, покрытую цементной пылью и заляпанную строительными смесями. Соседок ещё не было, и я была этому рада. Я ещё не созрела до разговоров с ними. Чтобы ни о чём не думать, я отдраила квартиру и решила жить дальше, не рассчитывая на помощь и поддержку семьи, которой, как оказалось, у меня не было.
Я думала, что соседки, услышав мой рассказ, поохают, потом мудро скажут:
– Значит, ты должна быть благодарна Ирине, что вырастила, не сдала в детский дом, разрешила звать её мамой.
Но девочки, выслушав меня, дали телефон психолога.
– Тебе предстоит большая работа, Маша, чтобы вырваться из морока, которым опутала тебя мачеха.
Я стала посещать специалиста; благо, что нашлись ученики, которые оплачивали мои уроки французского. В первые мои сеансы с психологом я просто рыдала, позволяя себе излить все накопившиеся за эти годы слёзы. Потом стало легче, я начала понимать и принимать себя, свои желания и цели.
Даже рискнула съездить к родителям. Света уже давно не жила с ними, она предпочитала любить свою мамочку за тысячи километров. Ирина выделила мне полку в холодильнике, но есть я должна была одна: мачеха не разрешала мне находиться на кухне, когда они с папой трапезничают.
Ирина с насмешкой выговаривала мне, что выгляжу я отвратительно, мне надо оформить чёлку, потому что у меня огромный, как глобус, лоб. Всех своих родных, которых я с детства считала родственниками, она настроила против меня, и мой двоюродный брат Мишка не пригласил меня на своё 25-летие.
Как-то я возвращалась домой из магазина и увидела весёлого папу, который запихивал в салон автомобиля воздушные шарики. Я поинтересовалась, что за праздник. Папа смущённо буркнул, что у племянника юбилей.
– Ой, а нашу Машу не позвали, – насмешливо протянула мачеха, усаживаясь в машину.
Меня действительно не пригласили, хотя я поздравила Мишку по телефону и сказала, что я в городе.
На другой день мачеха завела разговор о том, что я уже взрослая и не должна приезжать к ним в квартиру, я их стесняю.
– Но это мой дом, – попробовала я возразить. – И это нормально, что дети приезжают к родителям в гости.
– Я тебя умоляю, – отмахнулась Ирина. – Ты уже давно не ребенок. Все свои обязательства перед тобой мы выполнили.
Я посмотрела на отца – он сделал вид, что очень увлечён церемонией чаепития.
Вовка однажды сказал, что эту квартиру получили папа и мама вскоре после моего рождения. Значит, здесь есть и мой уголок.
Я не выдержала и позвонила папиному брату, чтобы нажаловаться. Дядя Саша возмутился, оповестил всех родственников, и на Ирину началась атака.
Мачеха прикусила язычок и пообещала родным, что они с отцом уедут в её пустующую квартиру, а эту оставят для нас с Вовкой. Правда, через месяц, когда страсти улеглись, она сообщила мне по телефону, что передумала:
– Слишком жирно вам будет квартиру оставлять.
Не знаю, зачем я продолжала приезжать в квартиру родителей. Боялась порвать все связи? Надеялась, что у них проснётся совесть? Хотела чаще бывать там, где моя мама провела последние дни?
Однажды возле подъезда меня окликнула старушка.
– Ты Маша? Точно Маша. Как на свою мать похожа...
Я уже знала, что я копия мамы. Вовка сохранил альбом с её фотографиями. Я видела её фото и на памятнике на могиле, куда мы с Вовкой съездили.
– Я твоя бабушка, – старушка внимательно смотрела на меня.
– Моя бабушка умерла...
Старушка вдруг упала передо мной на колени:
– Внученька, прости меня, Христа ради!
Я не знала, что делать, так как никогда не имела дела с умалишёнными. Я попятилась, чтобы сбежать. Но старушка схватила меня за подол.
– Выслушай меня, внучка.
Старушка, кряхтя, поднялась, и завела свой рассказ.
– Мама твоя вышла замуж без благословения своего отца, моего мужа. Очень он суровый был человек. Не одобрил он кандидатуру твоего отца. Не понравился он деду. Не самостоятельный, бесхребетный, безвольный, не надёжный, просто тряпка, а не мужик.
Я невольно заинтересовалась. Характеристика очень подходила моему отцу.
– А мама твоя влюбилась без памяти и никого слушать не хотела, – продолжала странная собеседница. – Естественно, сейчас не те времена, когда без родительского согласия замуж не идут. Мама твоя фыркнула да и расписалась с Димкой. Думала, что отец поворчит и отойдёт. А он решил не уступать. В общем, нашла коса на камень. А я тоже на сторону своего мужа встала. Как это так? Чужой парень дочке важнее семьи. Отец на двух работах вкалывал, чтобы у неё всё было, чтобы ни в чём отказа не знала, а она хвостом махнула и в загс с проходимцем пошла. Я надеялась, что Наташа одумается, придёт прощения просить. Правда, она пришла, помириться хотела. Но Димку бросить не соизволила.
Я вздрогнула. Сговорились они все, что ли? Если поступаешь так, как считаешь нужным, а не по указке других, то автоматически переходишь в ранг неблагодарных людей.
Во мне боролись два порыва: гордо уйти, обидевшись за маму, или дослушать до конца. Второе желание победило.
Новоявленная бабушка рассказала, что они с мужем вычеркнули дочь Наташу из своей жизни. Я слушала её и изумлялась. Неужели у них с дедом столько детей, что можно так разбрасываться дочками, которые хотят строить жизнь по своему желанию?
Старушка ответила на мой невысказанный вопрос:
– У нас ещё был сын и дочка. Но сынок рано умер, попал в плохую компанию. Очень отец его баловал, он и решил, что ему всё в этой жизни позволено. А вторая дочка замуж не вышла и детей ей Бог не дал.
«Конечно. Выйдешь тут замуж, – саркастически подумала я. – Если папе все женихи не по нраву. Зато драгоценный сыночек-наркоман никаких нареканий не вызывал».
– Мы с Лидочкой вдвоём остались, – сказала старушка. – Лидочка болезненная очень, я уже старая. У нас дом хороший, большой, добротный. Посовещались мы с ней и решили, что надо его Наташиным детям завещать. Это по справедливости будет. Я знала, где вы живёте, приходила иногда на вас с Вовкой посмотреть. Но у вас другая мама уже была, Димка сказал, что очень вас любит и чтобы я, значит, не травмировала вас. Я за могилкой Наташи ухаживаю, ты не думай. Не забыла я дочку. Ну что? Пойдёшь дом смотреть?
Переход от сентиментального рассказа к практической части был таким быстрым, что я растерялась.
– Нет, вы меня извините, но я не готова.
Старушка сунула мне в руку клочок бумаги.
– Вот мой телефон, позвони, когда надумаешь. Мы с Лидкой ждать тебя будем.
Я тут же позвонила брату.
– Только не говори, что про бабушку ты тоже всё знал, но не хотел меня расстраивать.
– Нет, про бабушку честно не знал, – ошеломлённо ответил Вовка. – Правда, замечал в детстве иногда, что на нас какая-то женщина пристально смотрит, когда на детской площадке с тобой гулял. Но не придавал значения. Мало ли странных людей. Я вот только сейчас про это вспомнил. Знаешь, Маш, ты не сочти меня меркантильным, но давай к ним сходим. Всё-таки дом нашей мамы.
Брат сумел отпроситься ради такого случая с работы, и мы поехали в гости к новым родственникам. Тётя Лида оказалась высокой худой женщиной с недовольным лицом. Правда, встретила она нас приветливо. Тоже отметила, что я на маму похожа.
– У нас с Наташей разница в возрасте 15 лет, какая тут дружба. Она только говорить научилась, а я уже в институт поступила. Никогда мы с ней не были близки, хотя родные сёстры, – будто бы оправдывалась тётя Лида.
Бабушка усадила нас пить чай, показывала детские фотографии мамы. Потом провела по дому экскурсию. Он был хоть и старой постройки, но комнаты были просторные, имелся даже санузел с ванной и туалетом.
– Здесь моя спальня, – вещала бабушка. – А здесь Лидочка живёт. Сделаю завещание на вас. А вы уж не забывайте нас, старух, навещайте.
Я вышла от новых родственников совершенно оглушённая. Не знала, как к ним относиться – вроде бросили нас, и в мыслях не держали, а тут вдруг заскучали.
– Приходите к нам, внучата, этот домик будет ваш, я про вас не вспоминала, а теперь – алё, гараж! – словно прочитав мои мысли, выдал Вовка стихотворный шедевр. Мы с братом решили ничего не предпринимать, а хорошенько обдумать создавшуюся ситуацию.
– Плохо, что у тебя не было бабушки, когда ты в ней нуждалась, но хорошо, что она появилась хотя бы сейчас, – сказала мне Катя в ответ на мои раздумья. – Люди несовершенны, если ты можешь, то прости бабушку и тётю. Скажи им, что ты чувствовала все эти годы, и прости. Если не можешь простить, всё равно скажи о своих переживаниях. Наши чувства – это единственное, что нам принадлежит. Потому что даже мысли могут быть заимствованы или навязаны.
Как только у меня появилось свободное время, я поехала к бабушке. Брат сказал, что не готов к серьёзным отношениям с новыми родственниками. Я его понимала, у его жены была большая семья, и она стала частью его жизни тоже. А я ощущала острую необходимость в семейном тепле.
Бабушка очень обрадовалась, тётя Лида тоже. Я провела у них все выходные. Я стала часто приезжать в этот дом, привыкала к нему, знакомилась с ним, как с живым существом.
Однажды утром у калитки мне встретился рыжий парень. Обычно я сторонилась лиц противоположного пола, стеснялась, а этот молодой человек показался мне безобидным и безвредным. Глаза у него были добрые и весёлые.
– Привет, соседка. Что-то я тебя раньше не видел тут.
– А меня тут раньше и не было, – в тон ему ответила я.
– Так тебе повезло, что ты меня встретила, это же просто судьбоносная встреча, считай фартануло. Я тебе тут всё покажу и расскажу.
– А я и так всё тут знаю.
– А горку волшебную знаешь? – спросил парень.
– Это как у Томаса Манна? – заинтересовалась я.
– Да нет, у него гора, а у нас горка. Но высокая. Когда летишь с неё на ледянке, можно желание загадать, обязательно сбудется. Проверено.
Наверное, другая девушка посмотрела бы на него критически. Взрослый парень, а всё на горках катается. Но мне очень захотелось, чтобы мои желания исполнились таким простым способом.
– Я сейчас у бабушки отпрошусь, – сказала я решительно.
– Я тебя сам отпрошу, – вызвался мой новый знакомый.
– Конечно, Костик, покажи нашей девочке все местные достопримечательности, – бабушка очень тепло взглянула на парня. – А потом приходите чай пить.
Ох, и накатались мы на этой горке, насмеялись, извалялись в снегу. Я совсем не стеснялась этого Костю, и он вёл себя так, как будто знал меня всю жизнь.
Я уехала в Москву и невольно вспоминала нового знакомого.
У меня не было серьёзных отношений с парнями, да вообще никаких не было. За мной никто никогда не ухаживал.
Хотя Костя тоже не ухаживал, он вёл себя, как мой брат Вовка, чуть покровительственно и очень ответственно.
На горке я загадала желание, в котором не призналась бы даже своим соседкам по квартире. Я захотела понравиться Косте. Но прошло несколько дней, а Костя мне так и не позвонил. Хотя чему удивляться, он и номер телефона у меня не попросил.
Я не верю в чудеса, но тот день, проведённый с Костей, сулил что-то удивительное, перемены в судьбе, нежданную радость. Я улыбнулась своим мыслям: как знать, может там, за поворотом, меня ждёт моё счастье.
В подворотне меня дожидался бездомный кот. Худой и ослепительно рыжий. Если такое выражение можно применить к его грязной шёрстке. Он поднял на меня измученную мордочку и улыбнулся.
Во всяком случае, так мне показалось, на измождённой морде сияли весёлые глаза. Он был уверен, что нашёл своё счастье. Я поняла, что не могу обмануть его ожиданий. Кроме того, я решила, что рыжий кот – это знак свыше.
– У нас новый жилец, – оповестила я соседок с энтузиазмом, понятия не имея, как они к этому отнесутся.
– Ой, какой милый, лапусенька, грязненький, – Вика была ему рада.
– Завтра его надо отнести на приём к ветеринару, – это вмешалась Катя. – А сегодня сгонять за специальным шампунем, чтобы врачу показать более-менее приличного кота. И не забудь корм, – это она уже крикнула мне вслед.
– Как его назовёшь? – поинтересовалась Вика, когда чистый и сытый кот спал в своей импровизированной кроватке.
– Костя, – не задумываясь, ответила я.
– Костя? – удивилась Катя. – Точно? Обычно котиков такого колера называют Рыжиками, не мудрствуя лукаво.
– Нет, это Костя, – улыбнулась я.
– Ты ничего не хочешь нам рассказать? – пытливо посмотрела на меня Вика.
Я помотала головой:
– Пока и сказать нечего.
– Ого, по-моему наша Маша на пороге великих преобразований, – предположила Катя.
Но перемен не было, прошла неделя после нашего знакомства с Костей, а он так и не объявился. А я размечталась, что он попросит у бабули мой номер телефона или даже московский адрес. Ах, горка-горка, никакая ты не волшебная.
Возле бабушкиной калитки меня тоже никто не ожидал, а это была моя последняя надежда.
– Так Костя в больнице, – сообщила мне бабушка, когда я, наконец, решилась про него спросить. – Перитонит у него, операция прошла успешно, но он ещё очень слабый. Мама его заходила вчера, рассказывала.
Ты можешь его навестить, – ласково сказала мне бабушка. – Мне думается, он будет очень рад. Мама его вчера сказала, что он с девушкой расстался полгода назад, сетовала, что скучает он в больнице.
Я решила сходить к Косте. В палате у него находились два молодых парня, по-видимому, его хорошие друзья. Они оживлённо разговаривали и бурно жестикулировали. То и дело раздавался смех. На тумбочке стоял открытый ноутбук и стопка книг. Я развернулась, чтобы уйти, но Костя меня заметил и помахал рукой. Ребята оглянулись и замолчали, потом один из них, покосившись на Костю, произнёс:
– Ну-у-у, мы здесь лишние, пошли, Никитос.
– Я лишила тебя общества друзей, – моя совесть была неспокойна.
– Твоё общество радует меня гораздо больше, – успокоил Костя.
Он был бледным и уставшим, даже его рыжие волосы казались серыми.
– Я взял у бабушки твой номер телефона, хотел позвонить, но позже, после выписки. Не хотел, чтобы наше первое свидание прошло больнице. Хотя, этот вариант тоже очень оригинальный, не избитый. Я рад, что ты пришла.
Никогда прежде я не чувствовала себя такой счастливой, даже в детстве. После разговора с Костей моя душа пела, цвела, как райский сад, в котором порхают бабочки и мурчат котята.
Я понимала, что всё только начинается, и я больше не буду чувствовать себя ненужной и неуклюжей девочкой.
Я доучивалась в столице, встречаясь с Костей по выходным, мы поделили их между собой. То я ехала в родной город, то он приезжал ко мне в Москву. Брат Вовка и девочки были за меня очень рады, Костя им понравился.
Через год в суши-баре, куда меня пригласил Костя, я нашла в роллах перстень с прозрачным камешком.
– Надо же, кто-то из девочек поваров потерял колечко, надо вернуть, – я живо вскочила с кресла, движимая порывом отдать найденную вещь.
Костя, который до этого с благодушной улыбкой смотрел на меня, переменился в лице:
– Вау-вау, Маша, сбавь обороты, это же бриллиант.
– Вот именно, вещь дорогая, представляешь, как владелица расстроилась?
– Это твоя дорогая вещь, – расплылся в улыбке Костя.
– В смысле? – не поняла я. – Откуда у меня бриллианты?
– Маш, я уже не знаю, хочу ли я на тебе жениться, – смеясь, ответил Костя. – Нужна ли мне тупая жена…
И только тут до меня дошло, что Костя сделал мне предложение.
После окончания института мы с Рыжиком торжественно переехали к бабушке. Костя хотел, чтобы я жила у него, но бабушка строго сказала, что всё должно быть по-людски. Сначала свадьба, потом совместное проживание.
Свадьба была шумной и весёлой. У Кости было множество родственников и друзей. С моей стороны был брат Вовка с женой и маленьким сынишкой, бабушка с тётей Лидой и мои девочки. Мачеха отказалась явиться, а папа пришёл. Он первый раз не послушал свою жену, не отпускавшую его на торжество, и поступил по-своему.
– Вот, дочка, держи подарок. Это от меня, – папа протянул конверт с деньгами. – А этот от твоей мамы.
В бархатной коробочке лежали массивные серьги с камнем тёмно-вишнёвого цвета.
– Это мамины, – пояснил папа. – Я для тебя их сберёг.
Я затаила дыхание и взяла серьги в руки, они показались мне тёплыми, будто мама только что сняла их с себя и отдала мне. Мамочка смогла, сумела поздравить меня с таким важным днём в моей жизни. Я тут же вдела серьги в уши и защёлкнула замочки. Они совершенно не подходили к моему наряду невесты, но моё лицо, словно освещённое пламенем рубинов, стало таким красивым, как никогда в жизни.
– Ты великолепна, – прошептал Костя.
Мы с Костей прожили три года, но детей у нас не было. Я с удовольствием возилась с племянниками, у Вовки к тому времени появился ещё один сын. Дарила им подарки, вела развивающие занятия, с упоением мастерила поделки.
– Маш, ты же так любишь детей, почему своих не нажила? – Удивлялся Вовка.
– Проблемы со здоровьем? У меня приятель есть, он врач.
Я не дала Вовке договорить и разрыдалась.
– Я очень боюсь, что я умру, и моих детей будет воспитывать мачеха, – призналась я Вовке. И они будут расти запуганными, забитыми и одинокими существами. А может, она вообще сдаст их в детдом. Лучше тогда пусть совсем не рождаются.
Вовка смотрел на меня с жалостью:
– Милая моя. Прости меня, что не смог тебе помочь в детстве. Я думал только о себе.
– Что ты, Вовка, ты лучший в мире брат.
– Почему ты думаешь, что ты повторишь судьбу нашей мамы, а твои дети нашу судьбу? Если ты не хочешь детей, это одно, а если хочешь, но придумываешь всякие ужасы, это другая история.
Я снова записалась к психологу. И через полтора года на свет появилась девочка Лиза. Рыженький лисёнок, нежный, любимый малыш. Я не спускала её с рук. Думала о том, что очень мало времени отпущено человеку на младенчество. Лиза подрастёт, пойдёт в сад, потом в школу, дальше институт, работа. Я так редко буду её видеть, и только сейчас она принадлежит мне, вся без остатка, и я должна дать ей столько любви, заботы и внимания, чтобы хватило на всю жизнь. Напитать её любовью, как ягодку в сахарном сиропе, чтобы потом ей всегда было сладко.
Когда Лизе было три года, Костя заявился домой с маленькой девочкой, Лизиной ровесницей.
– Понимаешь, дорогая, я тебе изменил, родилась Анжела. Потом её мама умерла, а у Анжелы больше никого нет, – объяснил он, когда свекровь увела девочку мыть руки.
– Где-то я это уже видела, – я не повелась на Костины шуточки.
Костя рассмеялся. Анжела была дочерью Костиной троюродной сестры, её мама попала в больницу с тяжёлым заболеванием, и жить девочке действительно было негде. Свекровь и Костя решили взять её на время к нам.
Девочка мне категорически не понравилась. Она была неприятной даже внешне. Большая, коротко стриженая голова, маленькие хитрые глазки, толстые руки с короткими пальцами. Говорила она басом, была непослушна и обидчива. Да и её имя казалось мне манерным и уж точно ей не подходило. Лиза по сравнению с этой девочкой казалась мне ангелом, нежным эльфом. Свекровь уходила на работу рано утром, а я оставалась с детьми дома.
Анжела требовала к себе внимания, ревела по любому пустяку, не давала мне пообщаться с Лизонькой. У нас с дочкой были свои ритуалы пробуждения. Я щекотала ей пяточки, говорила смешные стишки. Лиза хохотала, обнимала меня, я брала её на ручки, целовала ушки. Анжела внесла свои коррективы. Она просыпалась и каждый раз, не узнавая дом, начинала реветь. Мне приходилось отрываться от дочки и идти её успокаивать.
Она ела, громко чавкая, и роняла еду на пол, я вместо того, чтобы после завтрака спокойно поговорить с дочкой, почитать ей книжку, отмывала Анжелу и полы от каши.
Когда мы с Лизой собирались в гости к моей бабушке – она была жива и здорова, как и тётя Лида, – Анжела сопротивлялась и билась головой об стенку:
– Не хочу, не хочу, – басила она, делая ударение на первом слоге.
Однажды Анжела замахнулась лопаткой на Лизоньку. И тут моё терпение лопнуло:
– Это не ребёнок, а исчадие ада, сплошное недоразумение.
Я с силой выхватила лопатку из рук девочки. Анжела упала на бок и заревела.
– Маша, что ты делаешь?
Костя, бывший неподалёку, схватил Анжелу на руки и прижал к себе.
– Она маленькая, беззащитная, в чужом доме у чужих людей. Ты представляешь себе, что она чувствует?
И тут меня как будто ударили по голове кувалдой, мои щёки запылали от стыда. Я вела себя, как моя мачеха, ещё хуже. Ирина никогда не применяла ко мне физическую силу. Я осуждала её годами, а оказалась ничуть не лучше.
Я горько заплакала, прижалась к Косте с Анжелой:
– Простите меня, родные.
Теперь я твёрдо была уверена: случись со мной что, Костя никому не даст в обиду нашу дочку. И я знала, куда я завтра пойду. К Ирине, просить прощения за то, что обвиняла её во всех грехах. А она просто не смогла принять и полюбить чужих детей. Не все могут достойно нести ношу, предложенную судьбой. И не факт, что ты не принадлежишь к их числу.
Фото: freepik.com
