Холодные ночи Белоруссии
— Николай Владимирович, что сейчас особенно вспоминается о периоде съемок фильма?
- Очень хорошая атмосфера была. Эта история всех объединила. Мы даже с Натальей Петровной сдружились больше, чем за двенадцать лет в театре.
— Расскажите о каком-то самом памятном моменте съемок, были же такие наверняка...
- Ну вот снимали мы переход через речку. Это оказалась самая холодная ночь в то время, и вода ледяная. Актеры и каскадеры были хотя бы в гидрокостюмах, а бедная массовка мерзла в одних рубашках. Я стоял в закатанных штанах в этой ледяной воде целых три дубля. Хоть и старались отсняться побыстрее, а все равно долго. К концу у меня ноги уже совсем задубели, ничего не чувствовали.
— Снимали прямо ночью?
- Ночью, да. Готовились долго. Приехали к обеду, ждали, когда стемнеет. Потом подняли два шара — это была Луна. Закончили под утро. Палатки с горячими напитками были, конечно. Взял там чайку. Но все равно замерз.
— Что удивительно, на войне в таких ситуациях, говорят, никто не простужался.
- Я, когда служил на БАМе, возвращался в казарму, у меня стелька в сапоге была примерзшая к портянке. Но я ничем не болел, да. Здесь тяжелее всего пришлось Сашке Яценко. Когда переправлялись через речку, за него плыл каскадер, но на крупных планах был он сам. Хорошо походная баня еще специально для таких случаев имелась.
— Да уж по всем приметам это очень масштабный проект. Даже походная баня у вас была.
- И по условиям для актеров тоже нерядовой фильм. Мы жили в курортном городке Нарочи, у меня в гостинице был двухкомнатный номер. В молодости, конечно, я бы знал, что с ним делать.
— В фильме вы сыграли особиста Рогова. Как думаете, почему остановили выбор именно на вас? Нужен был типаж, соответствующий времени?
- А в кино всегда типаж. Твоя игра никого не интересует. Ты либо живешь в кадре, либо не живешь. Я в принципе играл себя в предлагаемых обстоятельствах. Добавлял что-то к характеру, какие-то нюансы. Это мой способ существования на сцене, подготовки к роли. От своего характера, от понимания ситуации. Ну и свои «штампики», которые помогают. В молодости я играл по пять-шесть премьер, причем героев. А у героя, как правило, очень узкие рамки. Негодяя ты можешь играть всяким, а герой в театре всегда красивый ходит. Выматываешься, внутренний негатив в тебе копится. Потом с опытом начинаешь искать «штампики», которые тебе помогают использовать. Иначе в таком ритме, когда конвейер — от спектакля до спектакля, ты долго не протянешь.
— Роль в таком проекте — это же круто.
- Опять же лотерея. Вся актерская жизнь — это попасть в нужное место. Можно пройти кучу курсов, за которые сейчас бабки тянут, и ничего не получится. Надо засветиться или зацепиться. Я как-то тоже сорвал съемку, меня почти полгода никто не приглашал. Очень быстро расходится информация. И, кстати, когда получил эту роль, по закону подлости было еще приглашения четыре, я отказался. А когда ты отказываешься, этого никто не любит.
— Это были хорошие предложения?
- Неплохие. Но я не мог. Очень много отнимали времени и сил эти съемки. Мы же прилетали с Натальей Петровной в Москву на самолете, на такси из аэропорта нас везли на репетицию в Тулу, а вечером на паровоз и обратно в Белоруссию.
Не знаешь — не трогай
— В советском кино было принято работать с консультантами. Сейчас, похоже, этот опыт возвращается. На вашем фильме консультанты были?
- Были, да. Но они консультанты современные, а я поисковик. Многие вещи лучше них знаю.
— Например?
- Ну, например, как пистолет держать. Палец должен быть на скобе, а не на спусковом крючке. Мало ли дернешься. Во время войны пистолет двумя руками не держали, это современный стиль. Был знаменитый угол, как должна быть расположена рука при выстреле из пистолета.
— Но оружие, техника, форма — все соответствовало?
- Идентично тому времени. На нас была форма 1941 года. Я уже в трофейной куртке начал ходить. Многие с бородой. Это чистый рационализм — не бриться. Хотя, конечно, зависит еще и от характера человека. Что касается оружия и техники, сейчас же много реконструкторов. У белорусов есть и танки того времени, и мотоциклы, и бронетранспортер. Реставрация идет полным ходом, даже боевой техники. Восстанавливают и продают. Мы как-то были в поиске, и недалеко от нашего лагеря (мы в том районе не работали) нашли случайно бронекорпус от танкетки. И вот кто-то из местных на тракторе даже просеку прорубил, чтобы его транспортировать.
— Но ведь не на переплавку?
- Какое! На металл нет смысла тащить, на продажу.
— А вы оружия много находили?
- Самое ценное, что мы нашли, — станковый пулемет Дегтярева. Их сохранились буквально единицы. Это в 1939 году была поставлена задача придумать альтернативу «Максиму», и была выпущена партия таких станковых пулеметов. Но тут началась война, и почти все эти пулеметы были потеряны. А так парабеллум находил, наган. Ранний ППШ нашли — у него как на винтовке прицел. Много всяких вещей. Как-то попалась кумулятивная граната Сердюка. Это такая граната, которая заряжалась в специальное ружье. Ей можно было выстрелить метров на двести. Она была на вооружении только в первые годы войны, потом ее сняли с производства. В том числе по соображениям безопасности. Брать такую гранату неотстрелянную опасно. А одна из первых заповедей поисковика: не знаешь — не трогай. Вот и мы не тронули.
Ну какой я дворянин?
— Прообразы уголовных типов, которых вы во множестве переиграли в кино, вы же знаете из реальной жизни...
- У нас весь поселок в Коми АССР, где я родился, был из ссыльных. Так что вся эта романтика была у меня на глазах. Я далек от нее. Наш дом на отшибе стоял, у нас своя была компания. Люди, сидевшие там, и оставались на жительство, а куда деваться? По сравнению с тем, что стало потом, беспредела не было, раньше по улице можно идти спокойно. Даже если морду набьют, не до смерти. Был свой кодекс. Хреновый не хреновый, но он был. И еще мата от этих людей я тоже никогда не слышал. Все знали, что за базаром надо следить.
— Вы ведь снимались уже с самыми разными известными актерами. Звездами вас не удивишь.
- С Андреем Паниным снимался в «Искуплении» Александра Прошкина, снимался с Игорем Лифановым, Сергеем Маковецким, Олегом Тактаровым. С Никитой Джигурдой во времена Щукинского училища мы вместе учились. Мы довольно старыми были на курсе, поэтому шишку держали в общаге. Он уже тогда под Высоцкого работал. А вообще нормальным парнем был; не знаю, что с ним потом случилось. У Джигурды скандал был: он на четвертом курсе снялся в фильме «Раненые камни», а у нас в Щуке это категорически запрещено было.
— Но в вашем роду не было актеров?
- Сестра отца пела в Большом театре, но из-за дворянского происхождения у нее не получилось карьеры. Но вообще, от театра я был далек. Служил в армии, даже недолгое время учился в военном училище. Но как-то, уже когда на заводе работал слесарем-инструментальщиком, уговорили прийти в поселке в театральную студию
— А как же буква «л»?
- Те, кто принимал экзамены, сказали: «Ничего страшного, мы в училище исправим».
— У вас дедушка — дворянин, царский офицер. Вы себя ощущаете дворянином?
- Я даже материться начал только в театре. Моя бывшая жена со мной прожила года два, говорит: «Бутенин, ты что, матом не ругаешься?» Я не ругаюсь?! Я в армии был, на заводе работал, я им думаю. Но у нас в семье это было не принято. Я от отца первый раз услышал мат, когда мы с ним вместе на заводе работали, и то случайно.
А так — ну какой я дворянин? Я из рабочих. Дед мой дворянин, да. Я его не застал, отец рассказывал. Офицер, два лагеря прошел. Но он не был обиженный, как тот же Солженицын. Родина есть родина. На конкретных людей — может быть, да, обижался. Его наградили медалью «За доблестный труд во время Великой Отечественной войны», а у него до этого был «святой Владимир» с мечами и бантами. И этими наградами он гордился.
