Роли ни у кого не подсматриваю
– Вячеслав Михайлович, у вас новая, причем знаковая роль. Расскажите о ней. Как работается, например.
– Очень необычно, для меня по крайней мере. Появление Андрея Соколова было воспринято мной с осторожностью. Я же ходил на первые показы того фильма, когда он стал звездой. То есть это человек известный, и было непонятно, как он со своей известностью будет работать, как будет себя вести.
– И что оказалось?
– На самом деле это совершенно потрясающий человек. Очень интеллигентный, очень тонкий. Знает, чего хочет от спектакля, как этого добиться. С ним очень интересно работать.
– «Тартюф» – это же мировая классика. Ваше видение этого героя и режиссера совпадали?
– У меня вообще никакого образа Тартюфа не было. Когда я узнал, что меня назначили на Тартюфа, очень удивился. Никогда не думал об этой роли серьезно. Правда, когда-то разминал эту историю с моими студентами, но это давно было, в Череповце. Так глубоко, как Соколов, не копал. Вообще, все эти пьесы в стихах мне тяжело даются.
С прозой еще можешь как-то выкрутиться – забыл какое-то слово, тут же его поменял, а здесь рифма, и получается, что на ходу надо сочинять стихи.
На сцене, когда разводят мизансцены, ты уже сам понимаешь, что с бумажкой ходить не имеешь права. Тебе нужны свободные руки, уже о другом надо думать – как с партнером взаимодействовать. Естественно, знание текста первоочередное в таких спектаклях. Жена смеялась: «У нас в квартире завелся бормотун. Потому что сутки напролет ты ходишь и бормочешь текст».
– Вы сказали «так глубоко» – это насколько глубоко?
– Соколов так построил этого человека, что в нем кипят настоящие бури, эмоции. Это просто вулкан! Ведь у него, в смысле Тартюфа, уже все было в кармане – и вот эта роковая страсть, которую он не смог сдержать, его и сгубила. Властолюбие, вожделение буквально на грани каких-то животных инстинктов. По моему характеру мне где-то приходится через себя перешагивать, я не могу так с женщиной обращаться. Моя партнерша на сцене, Маша Жучилина, – очень красивая женщина и человек прекрасный, а я ей такие вещи говорю. Поэтому после каждой репетиции: «Машечка, прости пожалуйста». Она: «Нормально, работаем, все хорошо».
– То есть ваш Тартюф и тот, что был в известном советском фильме, сильно отличаются?
– Смутно очень помню фильм, но пересматривать буду только после премьеры. Бывает, кто-то пересматривает и что-то для себя берет.
Довлатов – это поэзия в прозе
– Одна из ваших постоянных ролей в репертуаре сейчас – моноспектакль «Заповедник» по Довлатову. Он вам еще не надоел?
– Нет, мне нравится его играть. Спектакль уже живет своей жизнью, такое послевкусие хорошее оставляет. Это в Туле пишут, что он 27-й, а на самом деле уже 270-й, скорее всего. Я же его играю с 2010 года, пятнадцать лет.
Перед пандемией у нас с Виктором Васильевичем Ананьиным был хороший спектакль «Самая большая маленькая драма». Родион Овчинников подарил свою постановку Заволокину, но он ее сыграл всего два раза. Потом Бориса Федоровича спросили, не против ли он, если еще кого-то в этот спектакль вместо него введут. Он ответил: «А что, у нас вон сколько артистов хороших, по мне Славка Федотов пусть играет». Мне когда его слова передали, прямо бальзам на душу.
И вот все билеты на «Мнимого больного» Мольера проданы, а у нас Сашка Барактари заболел. Зрителей полный зал, что делать? Сергей Михайлович Борисов, он тогда был директором театра, звонит: «Слав, ты сыграешь подряд «Самую большую маленькую драму» и «Заповедник»? «А чего не сыграть, сыграю. Только большой антракт сделайте, чтобы успел подготовиться». Потом даже отзывы были от тульских зрителей – очень интересное новаторство: вечер одноактных пьес.
– При этом есть очень много фанатов Довлатова. Люди следят на вашем спектакле за текстом, чтобы все было буква в букву?
– Ко мне, по крайней мере, никто не подходил и не говорил «фи». Хотя да, есть у нас въедливая и коварная интеллигенция, для которой это важно. Но это ведь не литературная читка, а мое отношение. Я такой же автор спектакля, как и автор текста.
– Повесть «Заповедник» все же несет на себе временную окраску, когда она была написана. В чем, на ваш взгляд, актуальность этого текста?
– А вы почитайте не про что Довлатов пишет, а как пишет. Тут яда нет. Философия, печальное созерцание мира соотносительно себя. Приведу такой пример. Шаламов – он же родился в Вологде, где я работал. Я когда читаю его «Колымские рассказы», меня физически начинает ломать. Мне один умный человек, шаламовед Валерий Васильевич Есипов, сказал: «Ты к этому относишься, как к беллетристике, а надо относиться, как к поэзии. Как будто читаешь не Шаламова, а Пушкина, Фета». И действительно, когда происходит такое преломление, понимаешь, насколько прекрасен этот текст, а сюжеты практически библейские.
– У вас же хорошая история в Туле, такие роли, о которых можно мечтать.
– Грех жаловаться. Когда приехал сюда, меня как-то сразу Дмитрий Алексеевич Краснов в оборот взял. Мне вообще грех жаловаться на роли. Когда принес репертуарный лист Вологодского театра Краснову, это произвело впечатление. Хотя по первому образованию я классический танцовщик, закончил Саратовское хореографическое училище. Потом уже был Саратовский театральный институт.
У нас был экспериментальный курс – учили всему тому, чему учат драматических артистов в Щуке и Щепке, плюс каждый день шесть часов движения – акробатика, ушу, сценический бой, фехтование. Поэтому мы учились не четыре, а пять лет. Потом уехал за границу. Сначала в Испанию, потом в Португалию, Турцию. Но я не эмигрировал, уезжал по рабочим визам. У нас был шоу-балет-ревю при отелях.
В Туле уютно и комфортно
– Десять лет за границей. Поделитесь впечатлениями.
– Я без эксцессов покатался, поработал. Деньги платили, маме помогал, старшей дочке. Никого не оставлял, не бросал. В 1998 году, когда папы не стало, маме вообще было очень тяжело. У нее же еще дочь, моя сестра, студентка. Перевелась с дневного обучения на вечернее, работала лифтером. Зарплату тогда помните, как задерживали. Им без моей помощи было бы очень трудно. Но потом мне вся эта заграница жутко надоела. Подумал – нафига все это нужно? У меня здесь квартира в Череповце, машина, деньги и в России можно заработать. В 2003 году я вернулся.
– Саратов, где вы учились, родной ваш город?
– Нет, я из Оренбурга. У меня там сестра. Мамы три года назад не стало, и с сестрой мы одни теперь друг у друга, больше родственников нет. Минимум один раз в неделю созваниваемся, общаемся.
– В Туле как оказались?
– У меня жена тулячка. Мы приехали в Тулу на гастроли с Вологодским камерным драматическим театром. Декорации загрузили в багажник, от Вологды до Тулы всего-то семьсот километров. Сыграли «Заповедник». Я Катерину тогда увидел, влюбился с первого взгляда. Через год наши пути-дорожки сошлись. Она к тому времени успела развестись. Я ей сделал предложение, и вот 21 апреля уже будет девять лет, как мы вместе. Ребенку семь, в школу сейчас пойдет. Я ее сначала в Вологду перевез, мы там поженились, год жили, потом вернулись в Тулу.
– Окать в Вологде научились?
– Они там окают, да. Помню, приехали в Тулу, выхожу на балкон покурить. Тихое утро, два каких-то мужика с «жигулями» возятся, разговаривают. Я вслушиваюсь – нет диалекта, говорят на чисто русском языке. Я такой захожу: «Кать, сейчас вышел на балкон, буквально мед в уши: люди разговаривают – не окают и не цокают». Она тут же: «Зато у нас тут гэкают». И потом я услышал, действительно так. Но это уже незначительная история.
– В Туле вам хорошо?
– Мне нравится Тула. Все эти улочки – от центра немного вбок ушел – очень напоминает Оренбург. Потом до Москвы недалеко. В первый год часто ездил в Москву на пробы, зарабатывать-то надо. В шесть утра проснулся, позавтракал, а полдничаю уже опять в Туле. Климат. Вологда – это же русский Север. Природа, конечно, замечательная – сосны, ельники вот эти. Но здешние зимы все равно не мое.
Поэтому о том, что переехал в Тулу из Вологды, нисколько не жалею. Мне здесь уютно и комфортно.
