Между тем это удивительный рассказ о том, как жили, что чувствовали, видели обычные наши люди во время обороны Тулы. Вопросы также не придуманы – их задавал человек по фамилии Федорович, который вёл эту беседу весной 1942 года. В ту военную осень Вале было всего шестнадцать лет. Её рассказ передан практически дословно.
– Расскажите о себе.
– Училась я в 20-й школе в городе Туле, в 9-м классе. Когда в Туле было осадное положение, то я учиться перестала. Мне очень хотелось попасть на фронт, но я всё-таки думаю продолжать учёбу. В данное время я записалась на курсы автоматчиков.
– Сколько весит автомат?
– Я не знаю, так как мы ещё не начинали занятия.
– Вы постоянно жили в Туле?
– Да.
– Имеете ли вы родителей?
– Мать у меня умерла. Я живу у тёти.
– Большая семья у тёти?
– Муж и двое детей в деревне.
– Где вы работаете?
– Работаю в обкоме секретарём, но работа эта мне совсем не нравится.
– Как получилось, что вы пошли в разведку?
– Немцы подошли уже к Туле.
– Как это чувствовалось?
– Летали самолёты, бросали зажигательные бомбы. По радио было объявлено, что граждане должны эвакуироваться, так как немцы могли ворваться каждую минуту. Это было приблизительно 29 октября – в начале ноября. Когда началась эвакуация, то я собрала также и свои вещи, так как решила не оставаться в Туле и думала, что я всё равно уйду. Немцы в Тулу не вошли, их не допустили. Я болела дифтеритом, это было во время осадного положения.
Когда выздоровела, то пошла прямо в Привокзальный райком и сказала, что хочу быть или партизаном, или в истребительном отряде.
Меня отправили в штаб, был свой штаб НКВД. Меня спросили: «Хочешь идти в разведку?» Я согласилась идти в разведку, и на другой день меня отправили.
– Вы шли одна или вас была группа?
– Со мной записалась одна девушка, но когда мы собрались идти утром, то она отказалась, испугалась. Со мной была Зина Силичева.
– Вы убеждали эту девушку, которая не пошла с Вами?
– Хотели идти две сестры, одна из них Зина. И вот, как говорят, мать плакала, и девушка не пошла. Я лично, когда собралась, то никому не сказала, что иду в разведку, никто об этом не знал. Я сказала, что иду на дежурство, дней на пять, на шесть. Когда мы утром вышли, ещё темно было. Пришли в полевой штаб. Там нам рассказали дорогу, не велели идти близко к шоссе, потому что везде мины были заложены. Один проводил нас.
В то время, когда мы шли, наши части отступили в сторону, и поэтому в этом месте уже оказались немцы. Нас не предупредили, и наши части по нам били, так что мы попали под перекрёстный огонь.
Темно, значит, совершенно было. Пробирались мы. Овраги везде были. У нас было задание: Тула – Косая Гора – Ясная Поляна, на Щёкино. Но мы прошли, начиная от Ясной Поляны, по лихвинской дороге, частью к Дубне, и вышли по Одоевскому шоссе.
Когда начали пробираться, стало светать. Вышли мы втроём. Ещё одна девушка ушла. Ну что же, раз боится? Потом – насильно нельзя оставлять, это дело добровольное. Остались я, Зина Силичева, Нина Тереховкина. Эти девушки работали на заводе. Девушки хорошие, молодые, тоже с 1925 года, как и я. Не комсомолки.
– Знали, на что они идут? Что их может ждать?
– Знали, конечно, да. Мы договорились заранее, что в случае чего говорить: придумали деревню, которую надо назвать, там были знакомые у них, мол идём за вещами, которые спрятали от бомбёжки, от пожара. Мы вообще решили пробраться незамеченными. Но когда линию фронта перешли, стали подходить к немецким частям…
– А как чувствовалось, что стала ближе линия фронта?
– Серой пахло. Такая обстановка: везде провода порванные, столбы валяются. Потом уже стали встречаться нам кресты немецкие, когда немцы отступали, на небольшом расстоянии могилы их.
Залаяли на нас собаки. Не знаю, деревенские или, может быть, даже их собаки на передовой линии. Значит, собаки стали брехать, слышим крик: «Хальт, хальт!» Ну ползём, не показываем вида.
Подбежали к нам двое и стреляют в воздух. Ну, в плен попали. Но мы даже и не думали, что это немцы, потому что наши отошли и нас не предупредили. Мы где шли, где ползли. Когда выходили из оврага, мы около шоссе держались больше, где ползком, где так идём, лесочек стал попадаться. Но пулемёт всё время не умолкал, пули свистели всё время. У меня была рукавичка прострелена. Военная рукавичка, мне дали здесь.
Нас поймали, привели в штаб. Нет, не в штаб. Привели и стали допрашивать. Это было рано утром.
– Что из себя представляли немцы, которые вас допрашивали?
– Одеты были плохо, в зелёных шинелишках. Шапки на них высокие, платки. Мелкие сапожки: как походят по снегу, так снег туда заходит. И всё время одно твердили: «Тула капут!» Только одно что и умели говорить, а больше ничего совершенно.
Когда нас посадили в сарай под стражу, мы, конечно, разговаривали друг с другом. Сидим, значит, подходит один переводчик, молодой такой, вызывает меня первую. Я сначала отказывалась, говорю – не пойду. Потом думаю: ладно, пойду.
Стали допрашивать: какие заводы, какое оружие в Туле, где укрепления противотанковые?
Конечно, мы ничего не сказали. Как же вы прошли? Я ничего не стала говорить, а девчата говорят: мы сами не знаем. Ничего не замечали, потому что шли ночью.
Когда стали нас обыскивать, то нашли у нас спички. У нас была бритва для перерезания связи, но бритву мы тут же в сарае оставили. А спички, как были в мешке, так они нашли. Ну, начали на нас кричать: «Партизаны! Расстрелять! Зольдаты!» Бросили нас в сарай.
Один переводчик плохо говорил: «Фабрик». А мы пользовались этим и говорили: не понимаем. Злились они очень и всё время угрожали: расстреляем, если не скажете. Ну вот и, значит, бросили нас в сарай. Мы сидим и думаем: нас сейчас расстреляют, и всё. Перед этим они ещё раз вызвали на допрос, но мы ничего не сказали всё равно.
– Неужели вам не страшно было?
– А что же страшного? Раз мы на это шли, чтобы выполнять задание, то что же страшного?
– А внутреннего страха не было?
– Нет, не страх, а просто как-то стыдно было, что не выполнишь задание. Хотелось ещё больше помочь, и поэтому жить хотелось. Так говорили между собой. Вдруг пришёл офицер и повёл нас куда-то.
– Опишите внешность вашей подруги.
– Подруга моя Нина Тереховкина. Ростом она такая же, как и я, только чёрненькая. Такая же, как и я, была Зина Силичева. Мы смеялись, как три фронтовые подруги – две высокие, одна пониже. По дороге нам повстречались ещё две девушки. Мы шли по направлению к Ясной Поляне, а они на Косую Гору. Мы первые проходили, через несколько времени смотрим – идут они. Разговаривать мы не собирались, но мы предупредили их, чтобы они спрятали спички.
– Что это за спички, почему надо было прятать?
– Нас могли немцы принять за партизан. Они и так, как обнаружат спички, начинают кричать: «Партизаны, поджигатели, зольдаты».
– Вы немецкий язык знаете?
– Немного знаю. Девушки должны были объяснить, что в деревне нет спичек, мы несём туда спички. Пришёл один офицер. Мы в сарае сидели. Повёл нас в Иваньковские (так в тексте. – Прим. авт.) дачи. По-моему, это был младший офицер, впрочем, не знаю.
Женщины Тулы на субботнике по расчистке железнодорожных путей на станции Тула-1
– Вольностей этот офицер себе не позволял? Или чего-то оскорбительного?
– Нет. Одна девушка была курносенькая, они смеялись над ней, но оскорбительного ничего не позволяли. В четыре часа дня нас повели в штаб около Ясной Поляны, около лесхоза, рядом с концентрационными лагерями. Нас допрашивал генерал. Там были танковые войска под командованием Гудериана. Может быть, и он это был... Нас повели в лагерь.
– Что из себя представлял лагерь?
– Была какая-то фабрика, большое здание, совершенно пустое. В нём ничего не было, очень темно. Все спали на полу. Там сидели пленные и те, кто попал в окружение. Людей ничем не кормили. У нас были с собой хлеб, сухари. Когда нас вели в штаб, был один офицер, он нам показывал, что не хотел воевать. Он нам рассказывал, как у них живут в Германии, мы его понимали.
– Что это за офицер?
– Я забыла его по наружности, он светлый, молодой. Он рассказывал, что отец у него на войне. Он говорит, что старуха там ещё есть и воевать ему не хочется, он плакал. Он говорил: «Гитлер – гад». Мы спросили, что с Тельманом. Он сказал, что Тельман находится в тюрьме. Мы спросили о том, сколько у них говорят, что убито. Он сказал – 40 тысяч. Я написала ему на снегу, что шесть миллионов. Офицер замолчал, идёт и опустил голову.
– Куда он вас вёл?
– Повёл в штаб. Мы идём в штаб – смотрим, стоит машина легковая. Там сидит офицер с нашивками. Ясное дело, штаб. Кроме того, там ещё был флаг около ворот. Стоял также и часовой – домик был маленький, маскировка была. Допрашивали нас всех по отдельности. На допросе мы говорили одно и то же, так как договорились об этом заранее. Подходить друг к другу не велят, драться лезут. Немцы были в весёлом настроении, шли в наступление. Населению они говорили, что Москва и Ленинград уже взяты, что они идут уже на Урал. Один нас спрашивает: «Сколько километров до Урала?». Мы на это рассмеялись. В штабе мы узнали, сколько идёт в наступление танков. Танков было 500 штук. Разговаривали по-русски два переводчика, а также и на немецком языке. Мы узнали, что по направлению к Москве двигалось 500 танков, а также и на Тулу. По московскому направлению, когда мы были, двигалось уже 200 танков. Лошадей было до двух тысяч, это мы увидели. Тысячи подвод было. Там были орудия, окопы, неподалеку армия расположена была. Всюду висели листовки, мол, освобождаем от рабства. Не сжигайте, граждане, хлеб, сами будете сидеть без хлеба. Вывешено было также, что ходить разрешается только с 8 до 17 часов. За ослушание – расстрел. Написано было очень неграмотно, с большими ошибками – везде дело оканчивалось угрозами расстрела.
– Как держали маршрут?
– Мы шли на Косую Гору, затем Ясную Поляну, кругом Лихвина и Одоевского шоссе. Вернулись мы на день раньше срока. В нашем штабе нас поблагодарили.
– Что ещё видели?
– Самое интересное – это, конечно, было расположение немецкого фронта, что входило в нашу задачу. Нужно сказать, что мы видели во время своей разведки очень много зверств, издевательств над женщинами. В некоторых деревнях была жуткая картина. Мы попали в одну деревню, около Труфанова, небольшой поселок – домов на семь. Население было все побито, дома, где стояли немцы, там была грязь, валялись папиросы. Мы пошли в следующую деревню. Валялись убитые. Населению не велели убирать трупы, за это расстреливали. Деревня была совершенно мёртвая, все дворы были настежь. Когда нас увидели, то прямо сказали, как же вы сюда пришли. Если бы вас увидели, то вероятно расстреляли бы. Там была засека. Проходил близко карательный отряд. Выгоняли детей, снимали с них всё до рубашки, дети стояли на снегу голые. Когда немцы приходили, то они совершенно ничего не спрашивали. Что хотели, то и делали…
Колхозницы сельхозартели «Труд» Тульской области возвращаются в родное село. 1941 г.
– Что представляла из себя немецкая армия?
– На мой взгляд, это была некультурная армия. Шли, кто в чём попало – в платках на голове. Когда мы шли, то немцы нам всё время смотрели на ноги. У Нины Тереховой на ногах были валенки, они хотели их снять, но она никак не отдавала их. У меня же на ногах были чуни из ваты, которые я сшила себе. Они были очень маленькие. Они посмотрели на них, но не взяли, всё обошлось. Они так и смотрят, чтобы что-нибудь взять. У меня были рукавички. Им всё давай, даже и не спрашиваются. Народ нам всё рассказывал.
– Где вы ночевали?
– В одной деревне, занятой немцами. Нас отвели ночевать к одной тётеньке. Она нас спрашивала о положении в Туле. Мы ей рассказали, что в Туле хорошо. Нам тётенька сказала, что здесь говорят, что Тула взята. Мы сказали: «Что вы, Тула не взята, немец только около Тулы, и сейчас вероятно его уже гонят». Все были очень рады. Староста был очень вредный – предатель родины. Держал себя как хозяин. Называли его «пан староста». Сейчас он арестован.
– Вам трудно было запоминать местность?
– Нет. Я очень люблю географию, у меня есть своя карта. Какие шли деревни, мы об этом знали. В знакомую мне одну деревню я заходить не стала, так как жители оттуда эвакуировались. Немцы неравномерно занимали деревни. Они занимали ближе к Туле деревни, а сзади которые, то занимали после. Мы видели орудия, снаряжение.
– Что было самое страшное у вас на пути?
– Мы все время были в напряжённом состоянии. Ведь мы первый раз как пошли, то попали в плен. Самое страшное – это то, что мы видели, как сжигали пленных. Пленных раздевали, были они в холодном сарае, их ничем не кормили, они обессилели, им давали непосильно тяжёлую работу, щипали руки. Мы видели в деревне Синявино, около Мценска Орловской области, что около 120 человек сожгли пленных. Мы видели только одни трупы, их предварительно обливали керосином.
– Как вы перенесли это? Вы девушка из хорошей семьи.
– Я привыкла к страшным вещам. В один вечер нам пришлось поэтому заночевать в лесу. Я ноги отморозила, было очень холодно, а девушка нос отморозила. Это дело было в начале декабря, морозы были до 30 градусов, мы не спали, и костёр нельзя было зажигать. Мы в это время ползли, так как было очень опасно ходить. Немцы выгоняли из домов всех, даже трехлетних детей, а сами оставались в просторных избах. Когда мы пошли дальше, то видим людей. Ну, думаю, опять немцы. Смотрим, это наши красноармейцы.
– Вы проходили Ясную Поляну?
– Мы шли мимо усадьбы Льва Николаевича Толстого, туда уже не пропускали, стояли лошади, видели кресты. Там было много могил. В Ясной Поляне был штаб и туда никого не пускали. Там были также конюшни, были офицеры, вероятно были и казармы. Мы вышли утром из одной деревни. Шли солдаты, спросили нас, сколько километров. Мы сказали два-три километра. Было очень холодно.
– Они были на машинах?
– Нет, на лошадях. Гнали очень много коров, отобранных у населения. Мы всё время шли лесом, не могли пройти через линию фронта. Когда стало темно, то мы стали пробираться, и к рассвету подошли к нашим частям.
– Какой был самый напряжённый момент?
– Когда переходили передовую немецкую линию.
– Ждали вы смерти, когда шли в разведку?
– Мы знали, что наше дело очень опасно. Конечно, мы ждали смерти, мы знали, что нам будет допрос, нам говорили, что нас с голоду поморят, но мы всё-таки не боялись.
– Другие национальности видели или только немцев?
– Мы видели также и финнов. Мы старались подслушать их разговоры, здесь мы и узнали, что идут 500 танков. Они думали, что мы серые и ничего не понимаем. Финны – это были рыжеватые, с небольшими усами, обмундировка старая. Видели ещё австрийцев. Они нам рассказывали, что не хотят воевать, показывали знаками, что толкают, гонят. В одной деревне маленькая девочка закричала, так они её на снег выбросили. Мать выбежала за этой девочкой и её схватила, а им негде было быть ночью.
Рассказывали такой случай: один немец зашел в хату пить. Он спросил у маленького мальчика, где отец. Мальчик сказал, что на войне. Тогда он ударил его по щеке.
Ему сказали: за что бьёшь, разве он виноват? Они прямо говорят, что истребляют коммунистов, комсомольцев, политкомов, евреев.
– Как отнеслось к вам командование полка НКВД?
– В штабе были очень нами довольны. Я была первая девушка в разведке. Нас хотели бросить на танках в разведку, тогда был бой под Чернью. Мы на танке были: я и Нина, были также два парня с нами. Последний раз мы ходили в Орловскую область. Кругом был обстрел, и били из миномётов. Это было уже в третий раз. Мы поехали в разведку, шли полем. В разведке были ребята, я осталась одна из девушек.
