Помню свое удивление, помню, что внутри меня что-то перевернулось от света, который от нее исходил. Может быть, потому что у нее была удивительно белая кожа... Она была без сознания...
 |
Эту рукопись принес в редакцию Александр Бехтерев. Он врач. Жил, работал и просто побывал более чем в 40 городах России. Может быть, поэтому для него родной город – это нечто почти святое, а родной человек – необходимое для жизни звание. И поэтому рассказы Саши у нас в газете. Невыдуманные истории о жизни и смерти. Имена изменены, но события реальны, насколько реальна может быть человеческая память.
Я не помню ее лица. Помню свое удивление, помню, что внутри меня что-то перевернулось от света, который от нее исходил. Может быть, потому что у нее была удивительно белая кожа. Для степного поселка, райцентра, где все немного чумазые и загорелые к концу лета. Ее внесли на носилках. На ней был легкий халатик и все. Да. Она была без сознания. Катастрофа. Это был 1984 год. Ни Брюса Уиллиса, ни Голливуда. Степь. Бескрайняя. Баган. Районная больница. Черный, полусгнивший от частого мытья пол, зеленые стены. Я в этот момент – единственный врач. И она – красивая и беспомощная. Вокруг снуют тревожные люди с темными лицами. Откуда-то появляется старшая сестра, Любовь Михайловна. Заводит меня в ординаторскую:
– Доктор, это Эльвира. У нее сахарный диабет, она на инсулине уже 5 лет. У нее очень хорошая семья... Папа все бросил ради нее: он у нас известный человек... Но ей все надоело, и время от времени она уходит из дома к грачам...
– Грачам? Ах да... – Я вспоминаю, что грачами здесь зовут лиц кавказской национальности, что приезжают подколымить. Я слушаю Любовь Михайловну вполуха, торопливо записывая лечение, которое уже назначил на словах дежурной медсестре.
– ...Гуляет с ними, пока не впадает в кому. Они подбрасывают ее домой.
М еня пробивает. Как током насквозь. Мне жутко. С одной стороны, мой мозг не может принять, как это неземное существо «гуляет с грачами». С другой – сейчас не надо... не очень надо рассуждать – надо ее спасать, а в больнице не могут сделать элементарный анализ крови на сахар, как выводить ее из комы прикажете? По сухости кожных покровов? Смотрю в глаза Любови Михайловны. Она в меру тревожна и в отличие от других уже не раз помогала мне. Поймав мой взгляд и видя, что я, наконец, ее слушаю, Любовь Миайловна даже слегка улыбнулась: «Я вызвала санавиацию. Через два часа самолет будет здесь».
– Какой самолет? Какой самолет, зачем? – внутри у меня все обрывается. Почему-то я не рад самолету.
– Эльвира – племяница секретаря обкома Ф.
– Ну и что? – Я, как ребенок, хочу подвига, а мне мешают.
Любовь Михайловна становится максимально серьезна:
– Доктор, вам надо только два часа ее продержать, а потом уже самолет санавиации...
Я уже не слушаю. Расписав все лечение, отдал истории медсестре, а сам вхожу в палату. Эльвира лежит. Ее тело лежит. Беру ее руку и с трудом нахожу пульс. Медсестра пытается попасть в вену, чтобы взять кровь на анализ, и уже подготовлена капельница. Появляется Раиса Фроловна, зам главврача по лечебной части. Меня всегда поражало ее появление: внезапно, неизвестно откуда и всегда поздно. Она держит в руках историю болезни.
– Доктор, вы уверены?
– Раиса Фроловна, в чем проблема? – стараюсь говорить спокойно.
– Глюкозу, вы назначаете глюкозу?
Я знаю, что Фроловна очень слабо представляет себе, как выводить больного из диабетической комы. У нее свои взгляды на жизнь и лечение. По этому поводу у нас был крутой разговор, когда я отказался переливать кровь Приходько. Инвалиду войны и труда, заслуженному ветерану Багана и Советской власти. Но через неделю Приходько настолько перестал быть инвалидом после моего лечения, настолько был доволен своим состоянием, что все претензии зам. главврача ко мне были сняты. Более того, на консультации ко мне начали везти ветеранов партии и труда из соседних районов. Не исключено, что с подачи Фроловны. Тем не менее, время от времени Фроловна читала мои назначения и пугалась. Я ее понимаю. Сейчас я очень ее понимаю. Но тогда она была вне моих ценностей жизни. Приходько оказался очень популярным в Багане человеком, а следом за его чудесным выздоровлением нарастала и моя популярность. Мне позвонила директор гостиницы и предложила переехать в номер люкс. За те же деньги. Преседатель райпотребсоюза принес мне свои кардиограммы. Начальник баганской милиции привел тещу. Это ли не признаки земной славы. Но Эльвира – особый случай. За Эльвиру переживали все. И риск ошибки был неимоверен. Я просто не понимал, чем я рисковал. И был очень самоуверен. Так уж сложилось, что на тот момент у меня не было ни одной крупной врачебной неудачи. Все получалось, больные поправлялись. Мне было 25 лет. У меня все ладилось: джинсы настоящие американские, кроссовки «Ромика» из Германии. Часы с семью мелодиями. Эх!
А Эльвира умирала. Здесь и сейчас. И надо было как-то этому помешать.
– Не волнуйтесь, Раиса Фроловна, я знаю, как выводить человека из гипергликемической комы. Я делал это и сделаю еще раз.
Ох... Раиса Фроловна тяжело поднялась и вышла из ординаторской. До меня потихоньку стало доходить, как они все переживают. Они как будто знают что-то такое, чего я не знаю.
Через час кожа Эльвиры стала уже не такой сухой и белой. Хотя местная лаборатория выдала мне такие цифры сахара крови, которые могут быть только у инопланетянина, я уже видел, что все идет нормально и Эльвира выходит из комы.
Окончание следует.
Саша Бехтерев.
