22 сентября 1899 г. родился Аркадий Николаевич Ермаков — советский военачальник, генерал-лейтенант (1944). Участник гражданской войны, польского похода РККА, советско-финской и Великой Отечественной войн, а также первый командующий 50-й армии, прибывшей на подмогу защитникам Тулы.
Отдельные подразделения 50-й армии начали подходить еще 30 октября. Но все это были части, уже побывавшие в боях, и выходившие из окружения. Сходу они попадали в новые боевые действия, становились защитниками Тулы. В интервью журналу «Власть» Т. Д. Дубинин рассказывал:
«Формально с нашей стороны оборону держала 50-я армия. Генштаб отдал ей директиву оборонять Тулу. Но она вышла из окружения небоеспособной. При нормальной численности дивизии военного времени в 12 тысяч человек к Туле пришли дивизии, в которых было от 100 до 500 бойцов и командиров. Я нашел в архиве Министерства обороны данные по боевому составу 50-й армии: из 75 467 человек к Туле вышло 7 588. То есть только каждый десятый. Выходили они практически безоружными — из 61 105 винтовок осталось 4 323, из 2 519 пулеметов — 268, из 478 орудий — 19, из 399 минометов — 7, из 42 танков — 2. Бронемашин не осталось ни одной».
Объединенными усилиями, вместе хоть и с плохо вооруженными, но имевшими немалую боевую закалку воинами, защитники города сдержали яростный штурм гитлеровцев 31 октября, когда в течение дня противник восемь раз шел в атаку.
Надо сказать, что, несмотря на нехватку тяжелого вооружения и большие потери личного состава, 50-я армия была самой крупной на Брянском фронте. Генерал-майор А. Н. Ермаков принял командование 23 октября. Вечером 30 октября прибыла в Тулу и группа офицеров штаба Брянского фронта во главе с полковником Сандаловым, которая помогала организовать расположение войск и огневых точек. Одним из первых распоряжений Ермаков создал Тульский боевой участок, отодвигая штаб армии дальше от линии фронта.
«Части 50-й армии в течение 1 ноября оказывали упорное сопротивление противнику, делавшему отчаянные попытки прорваться в г. Тулу. 2 ноября активность противника ослабла. Все вражеские атаки отражены», — докладывал 2 ноября в телеграмме политотдела 50-й армии политуправлению Брянского фронта старший батальонный комиссар Богданов.
Лобовые атаки гитлеровцев продолжались до 6 ноября. Потом, видя безуспешность своих попыток, они попробовали просто обойти город, оставив его у себя в тылу. Во второй половине ноября Тула была окружена вражескими войсками уже с трех сторон и немцы могли считать путь к столице с южного направления открытым. Ситуация усугублялась с каждым днем. Тула уже погрузилась во тьму — из-за перебитой линии электропередачи с Каширской электростанции город остался без электричества.
«Как мне рассказывал Жаворонков, ему позвонил секретарь Сталиногорского райкома партии и сказал, что войска получили приказ отходить, — вспоминал Т. Д. Дубинин. — Жаворонков начал искать Ермакова — тот где-то в частях. Попросил передать, что нужно срочно переговорить. Ермаков пригласил его с членами комитета обороны в штаб армии. Там Ермаков заявил им, что у армии нет сил для защиты Тулы и надо отойти. И предложил руководству города и области уйти вместе со штабом. Жаворонков пытался с ним спорить. Но тот ничего не хотел слушать, да и уже не мог ничего изменить — войска отступали».
Между тем угроза окружения на созданном Ермаковым Веневском боевом участке, куда стягивались силы 50-й армии, чтобы закрыть немцам дорогу на Каширу и выйти к переправам через Оку, была вполне реальной. Сам Ермаков тоже из Тулы приехал в Венев. 21 ноября немцы взяли Узловую, 22 ноября – Сталиногорск.
Но еще до этого командующий Западным фронтом Жуков приказал 21 ноября атаковать противника в районе Сталиногорска и Узловой и удерживать занимаемое положение. Вечером Ермаков сообщил в штаб фронта, что им намечено ударом 108-й танковой дивизии и 125-го танкового батальона во фланг и тыл уничтожить Арсеньевскую группировку противника южнее Донского, а 41-й кавдивизии удерживать рубеж в районе Узловой. Военный совет фронта этот приказ отменил, считая, что это может привести к сдаче Сталиногорска. Ермаковым приказ был принят к исполнению, но войска новые задачи не успели получить. Это дало основание посла взятия немцами Узловой и Сталиногорска обвинить в этом Ермакова.
«Мы отвергли предложение Ермакова об уходе штаба и командования из города», – вспоминал уже после войны Жаворонков.
Наверное, они крепко тогда поругались с Ермаковым, коли даже спустя десятилетия Жаворонков говорил о категоричных разговорах и остром обсуждении вопроса обороны.
Он попытался связаться с Жуковым, не удалось. Тогда в ночь на 21 ноября городской комитет обороны дал лично Сталину телеграмму: «Командование 50 армии не обеспечивает руководства разгромом немецко-фашистстких людоедов на подступах к Москве и при обороне Тулы. Поведение военного командования может быть характеризовано как трусливое, по меньшей мере. Просим ГКО, Вас, товарищ Сталин, укрепить военное руководство 50 армии».
Что означает на эзоповом партийном языке слово «Укрепить» понятно – одного снять, другого назначить.
И действительно, 21 ноября во второй половине дня Жаворонкову позвонил член ГКО Г. М. Маленков и сообщил: «Ваша телеграмма товарищем Сталиным рассмотрена, просьба удовлетворена, к вам завтра приедет новый товарищ, фамилию не сообщаю по понятным причинам».
Между тем, по мнению Е. М. Полозова и С. Н. Немовой, авторов книги «Генерал А. Н. Ермаков», в скоротечных событиях 20-х чисел ноября 1941 года, которые длились всего лишь неделю, штаб 50-й армии вообще не покидал Тулу в полном составе. Скорее всего с Ермаковым, а затем и с Болдиным находился не весь штаб, только группа оперативных работников. А основной состав штаба под руководством заместителя командующего 50-й армии генерал-майора В. С. Попова и начальника штаба полковника Н. Е. Аргунова продолжал руководить основными силами армии, сосредоточенными в Туле и окрестностях города, до возвращения сюда командарма Болдина.
19 декабря генерал-майор А. Н. Ермаков был арестован и вскоре лишен генеральского звания, наград и осужден военным трибуналом на пять лет лагерей. Ермаков к тому времени имел орден Ленина, врученный ему за Финскую кампанию, и первую в стране юбилейную медаль — «ХХ лет РККА», ценившуюся достаточно высоко — ее давали лишь тем, кто был в Красной армии с 1918 года.
Учитывая, что действия Ермакова в окружении под Минском и по выводу войск из окружения были оценены достаточно высоко, опала продлилась недолго. Уже в январе Президиум Верховного Совета СССР освободил генерала от наказания, восстановил награды, понизив, правда, в звании, после чего отправил на фронт. А. Н. Ермаков был потом командиром гвардейского стрелкового корпуса, заместителем командующего 49-й армией и т. д. В 1944 году ему было присвоено звание генерал-лейтенанта, и в том же году он представлялся за бесстрашие, героизм и умелое руководство войсками при прорыве вражеской обороны и форсировании реки Западная Двина к званию Героя Советского Союза. Но, по всей видимости, командование припомнило старые псевдогрешки под Тулой и представление не утвердило. В пятидесятые годы Ермаков еще успел послужить старшим военным советником в Китае. Умер он 25 октября 1957 года и похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.
Уволенный генерал, на долю которого пришлась организация обороны в самые первые дни, когда все в любой момент могло рухнуть, но город выстоял, после войны оставался для Тулы, так скажем, персоной маложелательной. Вспоминали о нем редко и крайне неохотно. В последнем, четвертом, издании сборника документов и материалов «Битва за Тулу» нет даже фотокарточки генерала, а документов за его подписью цитируется всего три — и те, под которыми стоит несколько фамилий. Даже в книге мемуаров И. Болдина, изданной уже много лет спустя после войны, нет ни одного упоминания фамилии Ермакова. Хотя уж, казалось, Болдину-то что славу делить…
Тимофей Дмитриевич Дубинин рассказывал, что после войны, когда Жаворонков был министром торговли, к нему на прием попросился генерал. «Старый сослуживец, как он сказал секретарю. Жаворонков его принял. И оказалось, что это — Ермаков. Специально пришел сказать, что был тогда не прав». История, конечно, красивая, но как-то не верится, что Ермаков приходил только за этим. Тем более, что передана она со слов Жаворонкова, у которого оставалась обида на Ермакова и после войны. Хотя версию о том, что после войны они помирись, подтверждал и сын Жаворонкова.
