19 апреля 1834 г. в селе Паньково Новосильского уезда, в то время Тульской губернии, родился Григорий Мясоедов – в будущем художник-передвижник, один из самых ярких представителей русского реализма второй половины XIX века, основатель Товарищества передвижных художественных выставок.
Хоть было это в умопомрачительно далеком девятнадцатом веке образ Григория Григорьевича знаком нам со школьных лет. Именно с него в том числе Илья Репин писал Ивана Грозного на своей знаменитой картине, хранящейся ныне в Государственной Третьяковской галерее.
— Илья взял царя Грозного с меня, потому что ни у кого не было такого зверского выражения лица, — иронизировал потом Мясоедов. И небезосновательно, как показала дальнейшая жизнь, Репин разглядел царя, который в припадке гнева смертельно ранил своего сына, в образе Мясоедова.
Небольшое поместье в Новосильском уезде было отцовское – обедневшего дворянина Тульской губернии. Многие впечатления из детства потом стали темами и образами картин художника. И в детские, и в более поздние годы Мясоедов часто бывал в Туле.
Не окончив курса в Орловской гимназии, Григорий поступил в ученики Академии художеств. В 1861 г. он получил в Царском Селе малую золотую медаль за картину «Поздравление молодых», а в следующем большую золотую медаль за сцену из пушкинского «Бориса Годунова»: «Бегство Григория Отрепьева из литовской корчмы».
В 1861 году Мясоедов обвенчался с дочерью тульского помещика Елизаветой Михайловной Кривцовой, портрет которой, вместе с другими работами и этюдами художника, хранится в Тульском областном художественном музее. В имении своей жены в селе Спасском Чернского уезда Мясоедов делал этюды к картине «Чтение Манифеста 19 февраля 1861 года». Картина «Страдная пора», написанная в 1887 г., с выразительной фигурой работающего крестьянина, была приобретена императором Александром III.
Мясоедов работал также в Париже, Флоренции, Риме и Испании, куда был командирован за казенный счет. По возвращении в Россию получил в 1870 г. звание академика за картину «Заклинания». Один из организаторов и активных деятелей Товарищества передвижных художественных выставок. С конца 1880-х жил в Полтаве в большой усадьбе с садом, парком и прудом, а осенью уезжал в Крым, где любил рисовать пейзажи. Некоторые крымские работы также есть в Тульском художественном музее. А поскольку талантливый человек никогда не бывает талантлив в чем-то одном, написал еще брошюру по садоводству, которым увлекся еще в тот период, когда жил под Харьковом.
При всем при этом Мясоедов в быту был очень сложным человеком, просто очень. С первой женой так и не ужился, и в Харькове сошелся с молодой художницей Ксенией Ивановой, которая в 1881 году родила сына. Правда, художник-отец решил, что этот ребенок от кого-то другого, а его просто «поймали в сети». После чего оформил бумагу об усыновлении собственного ребенка, а жене запретил проявлять материнские чувства к мальчику. Ксения была для Вани обычной кухаркой. Потом вообще услал ребенка одного в Москву, отдав его на воспитание другу-пейзажисту Киселеву в Москву.
Но именно в столице, в приемном для Ванечки доме, Мясоедов утвердился во мнении, что этот ребенок – именно его, и никак иначе.
Случилось так, что хорошо подгулявшие у Киселевых гости захотели срочно увидеть семилетнего воспитанника – Ванечку. Киселевы долго упирались: он бука, молчун, всего боится. Но, видно, веселье уже достигло той точки, когда отказать невозможно. Ванечку привели – в надежде, что этот ангел-молчун что-нибудь споет, спляшет или расскажет стишок. А мальчик вместо этого подошел к художнику Маковскому и высморкался в полу его шикарного сюртука.
Тут-то Мясоедов и прослезился: «Родная кровь!».
Он немедленно забрал сына домой — в пригород Полтавы, однако эта минута просветления все равно оказалась мимолетной – отношения с сыном остались сложными, весьма схожими с репинской картиной, для которой Мясоедов позировал. Увлечение сына цирком и гирями считал постыдным, за что постоянно мальчику выговаривал. И вообще о том, кто его настоящий отец, хранил гордое молчание. Видно, какие-то сомнения в душе оставались или совесть мучила. Открылся, только когда в 1899 году умерла от туберкулеза Ксения. Узнав, кто его настоящий отец, Ванечка фактически отрекся от него, поселился во флигеле, и они месяцами не общались. Тут-то опять пришла пора вспомнить о старом.
— Нет, это не мой сын, а какое-то отродье. Я человек слабый, болезненный, откуда взялся этот верзила? Художника из него никогда не выйдет, а что выйдет — неизвестно. Иван-дурак… — ворчал Мясоедов-старший.
Но когда в 1911 году он умирал, сын пришел, и под музыку Баха и Шопена рисовал отца на смертном ложе. Потом на двух посмертных выставках в Полтаве и в Москве Иван безжалостно распродал все наследие, даже дарственные работы Репина и Шишкина. А в 1919 году, когда эмигрировал за границу, уничтожил в усадьбе все, что касалось отца. Когда уже после войны в одном из зданий на усадьбе Мясоедовых хотели сделать музей, нашли там лишь один автопортрет.
