На грандиозной премьере фильма, которая состоялась в Москве, в составе съемочной группы побывала Наталья Савченко, которую мы попросили рассказать о том, как проходила премьера, и поделиться первыми впечатлениями о фильме.
Вокруг меня все плакали
— Наталья Петровна, вы одна из немногих, кто уже посмотрел «Праведника». Как впечатления?
- Мне кажется, там все есть для выдающегося кино. Фильм очень высокого уровня, это правда. Ведь как бывает? Какой-то сериал. Включаешь и понимаешь: это нельзя смотреть. А бывает, тема та же, артисты те же, а не оторваться. В чем причина? Режиссура! «Праведник» — это очень высокая работа. Это тема, которая очень волнует.
Но это страшное кино. Урсуляк не стал делать реверансы ни по поводу чего.
Если взрыв, камера наезжает, показывает: женщина лежит и ребенок с ней маленький. Никаких вот этих «додумайте сами». Безумно красивый фильм при всем при этом. Он снимает такую красивую жизнь… Белоруссия вообще красивая, и на фоне этого — война. Вот так, чтобы в этой красоте лежали убитые люди, — это конечно жутко. У меня полфильма были мурашки по коже. Вот буквально — такое физическое состояние. Вокруг меня все плакали. Не могу сказать, что я прям плакала. Но мурашки по мне бегали жуткие. А может, это лучше даже.
— Что понравилось?
- Гениальная музыка. Думаю: «Мамочка родная, где вы взяли такую музыку?» Особенно все, что связано с Беларусью. Комок к горлу — сожаление, у людей отобрали это все. Мне очень понравилась сцена еврейской свадьбы. Русский парень и еврейская девушка, они женятся во время перехода. И вот все поют эту песню еврейскую. Я, когда снималась, думала, не будем мы это целиком петь, только первый куплет, и он нас подхватит всем хором, с оркестром. И на второй куплет как пошел этот хор! В этом моменте люди буквально в кресло вжимаются. Таких мест там несколько. Очень хорошо он использует, когда пошли черно-белые кадры послевоенного Израиля. А еще я влюбилась в Белоруссию, это потрясающей красоты страна. За время поездок объехала всю Белоруссию — восток, запад, север, юг; локации постоянно менялись. Я даже Ире Мазуркевич потом написала: «Ира, какая у тебя красивая родина».
Но когда ты смотришь и понимаешь, сколько же людей погибло и не будут иметь вот эту красоту, — это самое главное в фильме. От такого собственного восприятия начинает тебя колотить. Я сейчас впервые сформулировала — потеря судеб. То, что сейчас происходит. Нет дальше жизни, продолжения нет.
— Считаете, фильм созвучен с сегодняшним днем?
- Только то, что опять немцы и опять война.
Тема материнства — она моя
— Ваша героиня — она какая?
- Еврейская мама. Двое сыновей взрослых. Урсуляк хорошо придумал. У нас есть мизансцена: мы стоим втроем, как скульптурная группа, со мной Сашка разговаривает спиной, Яценко, рядом сын. А потом, спустя какое-то время, когда сын погибает, та же скульптурная группа, только сына нет. Та же скульптурная группа! Только один стоит, а второго нет. Сейчас начинаю еще раз проживать, какие-то вещи уже могу анализировать. Хорошее кино то, которое воспринимаешь ассоциативно. Это хорошее кино, когда меня режиссер подвел к главной мысли фильма. Такая мать — еврейская, русская, какая угодно. Мать. Когда она приводит двух сыновей, а в конце, когда сын погиб, она говорит: «Я сама пойду».
— Это реальная героиня?
- Думаю, нет. Но история, знаете, такая трагически красивая. Роль трагическая, да.
— Евреи русских часто играют, но чтобы наоборот — это редкость.
- Я понимаю, для чего он сделал, чтобы это было без нации. Ну что, еврейскую артистку не могли найти? Я думаю, Урсуляк посмотрел фильм «Я иду искать». Я там не положительная, а просто закрытая героиня. Я тогда еще сказала: «Мне так нравится ее характер, что я себе какие-то вещи беру». Она закрытая, все в себе, не выплескивается. А в этом фильме два лица у меня. Первое — когда я прихожу с детьми, а второе — оно у меня в пятнах. Я уже понимаю, что мне скажут, что сын погиб, и у меня пятнами лицо.
— Это грим?
- Нет! Какой грим? Вообще грима не было, я со своим лицом играю. Я сама на себя смотрю — оно пятнами. Вот обратите внимание, когда вторая сцена пойдет, — у меня лицо другого цвета.
— А отчего это получается?
- Сама не знаю отчего. Меня потом Лика Нифонтова спросила: «Ты знала?» Я говорю: «Нет». Не знаю, почему это произошло. Потом, у меня же не главная роль, я сразу говорю. Другое дело, не стыдно за то, что ты присутствуешь в фильме, там есть что играть. И это не только мое мнение. На премьере в зале были профессиональные люди. И мне начали говорить спасибо. У меня три сцены всего, ну двенадцать минут все вместе. Ну проходы какие-то есть. Но я стала выходить — ко мне подходят, можно с вами сфотографироваться. Мне одна коллега сказала: «Вы потрясающая актриса. Вы столько планов сыграли, что уже ничего не надо больше. Я говорю большое вам спасибо». Такая доброжелательная публика, критика.
— А Урсуляк что-то говорил?
- Он мне на следующий день пишет: «Ну как?» Я говорю: «Не ожидала, что столько будут интервьюировать, фотографировать». Я каждый раз хотела спросить: «Вы не спутали меня?» Он пишет: «Не смей даже спрашивать. Ты заслужила это». Ну, я вообще немножко копаюсь в себе. Я даже директору сказала: «Если кому-то что-то не понравилось, что я сказала, так я с таким же мерилом отношусь к себе. Я даже себе скажу больше, что другие не скажут».
— Вы говорите про двенадцать минут, но там, как можно понять, и у многих звезд не такие большие роли.
- Две очень большие роли у Яценко и Ткачука. У них очень хорошая пара, они разные. Хорошие девочки молодые. Очень мне понравилась внучка Золотухина Мария. Она у Райкина играет «Грозу». Меня как-то спросила: «Вы играли "Грозу"?» Отвечаю: «Играла, но только Кабаниху, Катерина мимо прошла, хотя могла бы сыграть». Я в кино ее посмотрела — там Катерина. В камере она очень живая. Вообще, очень талантливая девочка.
— Вы как-то по-особенному готовились к съемкам? Может, читали что-то дополнительно?
- Ну, я же не молодая актриса. Какие-то вещи подспудно понимаю, что буду играть, что надо режиссеру. Я одну сцену делала несколько раз. Урсуляк что-то говорил, и мы как бы понемногу передвигали ручку, на микроны. Я это чувствовала, физически. Он пробовал, как будет лучше, — даже не я, а сцена. Грубо говоря: «Заплачь!» — я плачу. «Нет, плакать не надо. Засмейся». Каждый раз другая сцена получалась. У меня первый раз в жизни так было. И потом на следующий день мы стояли с Маковецким, он меня обнял и сказал: «Умница». Я понимаю, почему он так сказал. За той сценой мы вместе ощущали посекундное изменение моего состояния.
— Вы ведь уже во втором фильме Урсуляка снимались...
- Я рада, что именно сюда попала. У меня эта школа появляется. Кино — совсем другая профессия. Знаете, у артистов есть же амплуа в театре. Ну я так, смеясь, про себя говорю — родина-мать. Тема материнства — она моя. Я не знаю, откуда, я знаю, но это так.
— То есть монолог Талганай из «Материнского поля» Айтматова появился неслучайно?
- Это был спектакль, посвященный юбилею театра. Ко мне подошли и сказали: «Посмотрите этот отрывок». А я еще: «Вы что, с ума сошли? Вся Тула Риму Асфандиярову помнит, которая это читала. Каким образом я это буду делать?» Мне отвечают: «Но вы же другая артистка». И у меня была задача, во-первых, быть непохожей, и во-вторых, быть не хуже. Я не хотела бы терять этот номер. Будет концерт, посвященный Девятому Мая, я хотела бы выйти на него с этим отрывком. Нам же все время рассказывают, что у нас что-то было, а сейчас нет. Это же история театра.
— У вас же еще был фильм о «Молодой гвардии», где вы сыграли мать Ульяны Громовой.
- И в «Тихом Доне» у меня тоже мать. По амплуа, я думаю, что и военная тема — мое. Не знаю, в генах, или что. Я ведь 1954 года, войны не знаю. Она внутри меня. Наверное, когда играешь мать, она возникает. Сейчас к Девятому Мая выйдет еще очень хороший фильм про войну «Катя-Катя», где я сыграла. Это Анна Чернакова и Александр Адабашьян. Хорошее кино и хороший режиссер. И фильмы мне ее нравились, я их видела раньше, просто не знала, что это она, — «Про Лелю и Миньку», «Собачий рай». Это детские фильмы, у нас сейчас детские фильмы никто не снимает.
Я уже не боюсь
— Как проходила премьера? Огромный же зал, как в советские времена.
- Полторы тысяч человек. Это VIP-премьера, можно сказать. Идешь, и вокруг лица явно профессиональные. Внутри фильма люди аплодировали. Но на моей сцене в зале была мертвая тишина. Это тоже показатель. Конечно, я понимала что я у Урсуляка. И я видела съемки, как все проходило. Но я рада, что посмотрела раньше зрителя. Думаю, этот фильм очень многим понравится. Урсуляк, когда выступал, сказал, что здесь очень много дебютов, и достойных дебютов.
— Как получилось, что в одном фильме опять оказались двое актеров из тульского театра драмы?
- Это произошло само собой. Бутенин как-то ко мне подошел, говорит, Урсуляк решает, буду я или нет. А потом: «Меня утвердили». Я говорю: «На кого тебя утвердили?» Он отвечает: «На Рогова». Я: «Да ладно!» Роль у него такая приличная, больше, чем моя.
— Это же все марка тульского театра.
- Урсуляк шуткой называет нас тульскими пряниками. По-моему, еще Есауленко говорил, он как-то от него услышал, что артисты тульские хорошие.
— Но в кадре вас с Бутениным вместе нет?
- На площадке вместе мы были, в кадре нет.
— А как в театре отнеслись к вашему участию в фильме? Это же еще и постоянные отлучки на съемки...
- Театр шел нам навстречу. Один раз уехали на десять дней. Иногда бывает, что сегодня вылетаю, мне гостиницу даже не снимают. Потому что вечером сажусь на поезд, отправляюсь назад. Как я только выдерживала это все...
— Есть сейчас предвкушение, как воспримут фильм зрители? И, в частности, в Туле?
- Конечно интересно, как воспримут. Ведь это не «Ликвидация». Как Урсуляк сказал: «Я снимал фильм на эмоциях». Но мандража нет. Я уже не боюсь, все нормально.
Наталья Петровна Савченко
