Железнодорожная станция и веселые базары
Своим рождением город обязан строительству с 1873 года Сызранско-Вяземской железной дороги. Так на ней возникла станция 2-го класса Хрущевская. С 1877 года станция стала называться Узловой. В 1924 году она становится районным центром Узловского района Богородицкого уезда Тульской губернии. В 1926 – рабочим поселком, а 11 сентября 1938 года Узловой присвоен статус города.
«В Тульской губернии две большие остановки: Узловая и сама Тула», – вспоминал дни своего приезда в Тулу бывший губернатор М. Осоргин.
Старая Узловая представляла собой железнодорожный узел с четырехсторонним движением – на Тулу, на Епифань, на Ефремов, на Венев. На станции имелось паровозное депо, железнодорожные мастерские для среднего ремонта паровозов и вагонов, водокачка, нефтехранилища, склад топлива и большой элеватор для зерна. Никаких других промышленных предприятий не было. Стояли также два больших пакгауза для грузов. Поселок при станции состоял исключительно из частных домиков железнодорожников, протянувшихся улицей от вокзала до деревень Воейково и Свиридово.
Только железнодорожное начальство да наиболее квалифицированные железнодорожные служащие и рабочие, например, начальники служб и паровозные машинисты проживали в одноэтажных деревянных и двухэтажных (низ кирпичный, верх деревянный) казенных домах, построенных в линию с железнодорожным вокзалом по обе его стороны.
В промежутке между железнодорожной школой и элеватором находилась хорошая по тем временам железнодорожная больница с одним двухэтажным и двумя одноэтажными деревянными корпусами. При них – жилой дом для врачей.
Сзади вокзала – небольшая площадь, центр поселка был застроен по разным сторонам лавочками и магазинами. Здесь же было единственное в Узловой двухэтажное здание – гостиница купца Чеснокова. На этой площади по праздникам были веселые базары – фрукты, мед, мука, крупа, сено.
Гости с Украины в Узловой. 1958 г.
Работа железнодорожного служащего в те времена была полна нервотрепки и опасностей. Особая ответственность – за дежурным по станции. Он отвечал за все. Достаточно не заметить неправильности положения входной стрелки или малейшего отклонения от правил, чтобы произошла катастрофа. Например, забыть выдать машинисту предупреждение о тихой езде по опасному месту или не записать путевую депешу. Вся работа дежурных была сплошной нервотрепкой и проходила в невероятно сложных условиях, при которых не обойтись без нарушения правил технической эксплуатации.
Не менее напряженная работа была у составителей и сцепщиков, которых вообще называли буферным мясом. Очень часто они становились жертвой несчастного случая, ведь маневры поездов почти всегда производились ночью, при скудном освещении, когда хлопья снега залепляли глаза или ноги скользили по мокрым шпалам.
Но и люди там работали удивительные. Один из них – отец будущего создателя отечественной атомной бомбы, знаменитого сталинского наркома Авраамия Завенягина. В возрасте семнадцати лет он ушел из деревни и поступил на станцию Протопопово – нынешнее Плеханово чернорабочим. Потом переехал на вновь открытую станцию Узловая, где и прожил почти до конца своей жизни. Никогда не пил и не курил, был скрупулезно честным, не терпел подлости и разгильдяйства.
Знаменитый нарком Авраамий Завенягин, родившийся в Узловой.
Семья Завенягиных занимала хорошую по тем временам двухкомнатную квартиру, с большой кухней, в двухэтажном доме. При доме были хороший чулан, сарай и погреб, набитый льдом. Жили Завенягины сначала влево от вокзала, против верхнего депо, а затем вправо от вокзала против водокачки, через четыре дома от железнодорожной школы. Железнодорожные пути начинались прямо от дома, не далее десяти-пятнадцати метров.
«В те далекие детские времена прогулки за линию железнодорожных путей были нашим любимым развлечением, – вспоминал Иван Завенягин. – В свободные от учебы время гуляли по 5-10 человек. Мы с утра уходили за линию, когда со своими подружками, а чаще без них и целый день проводили здесь в играх, забавах и песнях. Мы собирали цветы, и девушки плели из них венки.
Были в Узловой и четыре порядочных фруктовых сада местных купцов. Завороженные висевшими на ветках яблоками и грушами, мы, ребятишки, иногда заглядывали туда вопреки строгому запрету родителей. Попадались и получали взбучку от родителей.
Был такой казус и с восьмилетним Авраней. Забрался он в сад, арендованный становым приставом. На часах стояла сестренка Мария. Но она проглядела хозяина сада, и ее братишка оказался в цепких руках станового пристава. Проявив мнимую покорность судьбе, он расслабил цепкость рук станового, а затем рванулся и был таков».
Рек и приличных озер в окрестностях Узловой не было. Вправо от вокзала, в двух километрах, протекала речушка Любовка. Ее перегородили плотиной. Получился большой проточный пруд. Отсюда узловская железнодорожная водокачка снабжала водой паровозы и часть железнодорожных домов.
Почетный караул у памятника в честь 30-летия Победы.
Старший брат Иван вспоминал, как года за три до своей смерти Авраамий ему сказал:
– Наш отец – своего рода самородок. Ты учти. Образование он имел минимальное – два класса сельской школы, но сравнительно быстро достиг квалификации машиниста первого класса. Все новое, что входило в жизнь и улучшало жизнь человеческую, он искренне приветствовал.
Приобретя большую семью, отец считал себя морально обязанным дать каждому из детей образование. Обходилось это дорого, поэтому в семейных расходах родителей соблюдалась строгая бережливость. «В детские годы эта бережливость была нам, детям, непонятна, – вспоминал сын Иван. – Мы считали ее скупостью со стороны отца. Теребили мать, вынуждая ее перерасходовать установленный отцом лимит, и отсюда у отца с матерю часто возникали конфликты, заканчивавшиеся обычно слезами матери».
При этом образование получили все дети. Авраамий в 1912 году уехал учиться в Скопин Рязанской губернии в реальное училище. В пятом классе он увлекся ловлей чижей, это тогда была повсеместная страсть. Стал пропускать занятия, появились двойки. Дирекция училища сигнализировала отцу, и он немедленно выехал в Скопин.
Авраамий потом рассказывал:
– Если бы отец стал пробирать меня со своей обычной строгостью, то я, возможно, от ловли чижей и не отказался бы. Но он только сказал мне: «Нехорошо, Авраня, так относиться к учебе. Надеюсь, ты и сам поймешь это, и расстанешься с чижами. Я доверяюсь твоему благоразумию». Затем дал мне денег на мелкие расходы и уехал. А мне стало стыдно перед отцом, и я всерьез нанялся учебой.
Подросток Самсонов
«Узловск, подобно многим уездным городам России конца девятнадцатого века, возник вокруг крупной железнодорожной станции, примерно на полпути между Москвою и Энском, а потому именно станция, а с нею все ее основные службы – вокзал, депо, вспомогательные постройки – являли здесь собою хозяйственное и духовное средоточие», – рассказывал писатель Владимир Максимов в романе «Семь дней творения». Узловск, как нетрудно догадаться, это Узловая. Что за Энск такой тоже легко понять.
Писатель Владимир Максимов во время приезда в Узловую в 1990 г.
Фото из архива Т. В. Максимовой.
В жизни автора, большого русского писателя Владимира Максимова, Узловая сыграла огромную роль. Неустроенный послевоенный подросток, отец которого погиб в первые месяцы войны, он постоянно возвращался сюда к деду Савелию, которого любил всем сердцем. Свое детство, отрочество Максимов описал в романах «Семь дней творения» и «Прощание из ниоткуда». Там очень много и о семье, и об Узловой. По словам его вдовы Татьяны Викторовны Максимовой, описано достаточно досконально – так, как запомнилось.
На самом-то деле он не Максимов, а Лев Алексеевич Самсонов. Вся близкая родня – узловская. Отец Алексей Михайлович родился в деревне Сычевка Узловского района, мама Федосья Савельевна в Узловой. Была еще сестра отца Мария Михайловна, родом из той же Сычевки, у которой никого, кроме семьи брата так и не было.
Дед Владимира Максимова Савелий.
Фото из архива Т. В. Максимовой.
Максимовым он стал вынужденно. В детстве бродяжничал, беспризорничал; не хотел жить в детском доме, несколько раз едва не угодил в тюрьму, и, чтобы хоть как-то спрятаться, взял чужие документы на имя Максимова. Дорожил воспоминаниями о деде Савелии за двоих сразу – и как неустроенный мальчишка военной поры Лев Самсонов, для которого дед в Узловском районе оказался одним из немногих родных людей на земле, и как русский писатель Владимир Максимов, исходивший страну вдоль и поперек своими ногами.
Незадолго до смерти Максимов, когда стало можно, приезжал в Узловую. Специально для него собрали всю родню, которая тогда жила – человек двадцать.
«Их было так много, что мне очень трудно оказалось разобраться, кто кому родня. Там были и взрослые, и маленькие дети разного возраста, – вспоминала Татьяна Викторовна. – Очень милые, сердечные люди. Конечно, они были рады, что кто-то из их семьи стал таким известным человеком. Принимали очень радушно. Пошли к его двоюродной сестре Маргарите. Такая женщина интересная – на вид командирша, настоящая мать клана. Потом поехали в какой-то дом, где жила его старенькая тетя. К ней Владимир Емельянович очень сердечно относился. Видно было, что это с детства очень дорогие воспоминания. Происходило все в декабре, снег лежал. Конечно, пошли на могилу деда».
Максимова в семидесятые годы выслали из СССР как антикоммуниста, но в итоге в девяностые его набралась смелости печатать в новой России только коммунистическая «Правда». Просто всю жизнь он позволял себе роскошь не думать о политкорректности, не идти со всеми в ногу. Писал, что думал. Уехав на Запад, оставался человеком без гражданства, с белым паспортом. Вообще считал, что на Западе у России союзников нет.
«Недавно встретил нашего общего знакомого. Он мне говорит: «Старик, не волнуйся. Провинция возрождается. Церкви красят». А я подумал: пока вы красите церкви, они красят авианосцы».
«Обвинений в непатриотичности не выносили»
После войны Узловая стала местом настоящего трудового подвига. Здесь на ровном месте, в 1945 году началось строительство государственного завода Главуглемаша, будущего машзавода.
«Жить пришлось в полунасыпанной землянке, которая для благозвучия называлась палаткой. Все жилое помещение располагалось в земляной яме, наверх выходили лишь небольшие оконца и крыша, крытая рубероидом, – писал в книге воспоминаний «Взгляд в прошлое Василий Воронин. – Такие палатки строили для себя первопроходцы, первостроители для временного проживания. Центральное место здесь занимала печь, огонь в которой, по-моему, никогда не гас. Кто-нибудь сушил обувь, кто-то готовил обед, а чайник с кипятком стоял на краю плиты всегда готовый к употреблению.
Жилье было рассчитано на 30-40 человек, по обеим сторонам прохода стояли топчаны, а между ними тумбочки. Таких палаток насчитывалось штук десять, и все они располагались у пересечения двух дорог – на Дубовку и на тогдашний Сталиногорск. Кругом были колхозные поля, лишь через дорогу стояли частные дома железнодорожников, образующие несколько улиц с одним названием Куйбышевская 1-я, 2-я, 3-я, 4-я и 5-я».
Станки устанавливали прямо на землю, и, пока люди уже работали, клали вокруг них стены
«Зима 1947 года была неимоверно жесткой. Тридцатиградусные морозы сменялись ураганными бурунами, – вспоминал Павел Павлович Бунин. – Тонкое деревянное помещение бывшего торгового склада, где находился цех с большим щелями, продувалось насквозь. От стоявшей посреди цеха «буржуйки» не было никакого тепла. Приходилось работать в телогрейках, ватных брюках, в шапке-ушанке и теплых рукавицах. До металлических частей станков невозможно было дотронуться голой рукой – пальцы тотчас же примерзали. Но и теплая одежда не спасала. Поработаешь у станка час-полтора, остановишь его и бегом в подсобку. Сбросишь рукавицы с негнущихся от мороза рук и к печке. Кое-как отогреешься и обратно к станку. Но настоящая беда была утром, в начале смены. Для запуска станков требовалось много времени».
«В то тяжелое послевоенное время у населения не было ничего, кроме одежды и минимума мебели: стол, тумбочка и стулья, и то выданное комендантом, – вспоминает Василий Воронин. – На работу, на обед, с работы ходили по сигналу. Рядом с воротами в лагерь с военнопленными немцами стоял столб с висящим на нем отрезком рельса. Утром, в обед и вечером табельщица била железкой в этот рельс, давая сигнал начала или конца работы. Потом этот сигнал заменил заводской гудок, но это уже было тогда, когда начал работать завод. В пятидесятые и шестидесятые годы гудков в Узловой раздавалось много. Каждое мало-мальски серьезное предприятие обязательно давало свой гудок: машзавод, депо, шахты… По гудку люди шли на работу, по нему же потом сверяли часы и планировали свой день. Так было до конца шестидесятых, когда гудки и автомобильные сигналы в городе были отменены».
А вот как описывает впечатления от Узловой известный поэт Николай Ильич Боев.
«В 1953 году Узловая предстала перед нами деревней. На поселке машзавода едва ли насчитывалось с десяток двух- трехэтажных зданий. По территории от машзавода до рынка (ближе к шоссе) струился болотистый ручей и от него отходили три улицы имени Куйбышева. Частные домики, утопающие в цветах сирени, занимали в основном железнодорожники. Весной и осенью была непролазная грязь. Летом поднималась непроглядная пыль, стоит только подуть ветерку. Вокруг горы песка и щебня. Но зато весной по всему городу заливались соловьи, им пытались подражать лягушки. Картина была «веселая» и мы, мальчишки, после переезда в Узловую были шокированы. Требовали отправить назад в Сталиногорск. Но нас уговорили: надавили на патриотизм. Дети войны помнили погибших отцов и не выносили никаких обвинений в непатриотичности...
Не скажу что про войну много говорили, но атмосфера ощущалась. Долго еще пахло войной. Основной состав рабочих в то время состоял из участников войны. Они в свою очередь – выходцы из деревни. Сами говорили, что кроме плуга и винтовки ничего не знают. Большинство моих друзей, как и меня, назначили бригадирами. Мне дали в напарники дядю Ваню Чуркина – участника войны, старше меня ровно в два раза. Вскоре – еще одного. Я стеснялся посылать их за инструментом, заготовками. Но однажды дядя Ваня одернул меня: «Слушай, Коля. На фронте присылали двадцатилетних офицеров, и они командовали порой пятидесятилетними бойцами. И мы беспрекословно подчинялись им. Их учили командовать. Учись и ты управлять нами. Твое дело – чертежи, подготовка работы и другое. Приказывай нам».
Вот так, трудовым героизмом и несгибаемой волей целого поколения вырос один из главных промышленных центров Тульской области город Узловая. С праздником вас, земляки!
