В Тульском театре драмы показали страшную сказку для взрослых

В Тульском академическом театре драмы — премьера. История, рассказанная в «Леди Макбет Мценского уезда» для кого-то будет открытием, для кого-то яркой версией когда-то прочитанного произведения Николая Лескова. В нем есть все, чтобы вызвать интерес современного зрителя, — любовь и страсть, убийства, предательство и вероломство. О новом спектакле и о том, как он создавался, мы поговорили с режиссером-постановщиком Верой Анненковой.

 

— Вера Михайловна, а чем вас, как постановщика, привлекла эта история?

 

- Я считаю, она достаточно знаковая. Любая актриса скажет: леди Макбет бы сыграть или леди Макбет Мценского уезда. Это русский характер. У нас же все Катерины Ивановны, Настасьи Филипповны. Актрисам очень нравится эта роль, потому здесь страсти, есть что играть, есть, где развернуться. У нас в роли Катерины Львовны занята актриса Ольга Баурина. Мне интересна была вся эта природа, насколько она губительна. Есть любовь, которая созидает, создает. Она животворит. Бог есть любовь. А вот страсть — это нечто иное.

 

— От дьявола?

 

- Это снизу, да. Дьявол иногда такой красивый, как Сережа. Красноречив, как он. И кажется, что во имя любви можно идти на любые жертвы, преступления. Но ни одно убийство, кровопролитие ничем не оправдывается. Не убий — это одна из первых заповедей. Ты не можешь быть счастлив на крови. Вот говорят: русский характер. В чем он? Без края потому что. Пить так пить. Гулять так гулять.

 

 

— Но у Сережи как раз есть край...

 

- Мы с актером Сергеем Пыжовым это обсуждали. Его герой — циничный, продуманский абсолютно, равнодушный персонаж. Он идет по трупам, не оборачивается даже. Он говорит: «Я суда божьего боюсь». Но мы не нашли, где он в повести этого боится. Конечно, можно как-то оправдать, когда Катерина отравила свекра. Муж — помеха, но он ее так обижал эти пять лет. Это месть такая с ее стороны. Но самый страшный, самый ключевой момент — убийство ребенка. Из страха потерять свой рай. Она же говорила: мне деньги не нужны. Для нее рай — вот этот змей, Серега.

 

— А для него рай в чем?

 

- Деньги, власть. Вообще это мужская история. Мужчины все время борются за признание своего я. Я хочу власти, хочу денег, я хочу быть барином. Он хочет быть хозяином.

 

— В общем-то, достаточно жестокая история.

 

- Она страшная на самом деле. Я много читала Лескова и о Лескове. Есть такая книга «Прозеванный гений» Майи Кучерской. Это лучшая книга прошлого года. Она мне очень помогла в разборе. Я сама орловчанка, но многих фактов о жизни Лескова не знала. Насколько он был противоречив сам. Из семьи священника и в то же время сластолюбец.

 

— Сережа своего рода.

 

- Сережа, да. У него была мечта, чтобы сердца женские падали, падали. И в пожилом возрасте у него была девочка, которая его согревала. Якобы воспитанница. Очень странная история. Именно такие писатели, которые сами грешны были, понимают природу греха. И в то же время, как Достоевский говорил, все мы имеем шанс на луковку. На ту добродетель, которая есть даже у самого злого человека. Мы пытались найти у них эту луковку — в разборе с артистами, на репетициях, и никак ее не находили. В пику Островскому, который что-то про луч света о Катерине Ивановне писал, Лесков говорит: это животная страсть. Это страшно. Мы человеки грешные. Если мы даем волю страстям, это заканчивается бедой. Но я очень хотела в материале уйти от бытовых моментов, приземленных. У нас получилась такая страшная сказка для взрослых.

 

 

— Да, есть ощущение, что это немного Гофман.

 

- Лесков же все равно придумщик. Не было такой истории. Но он так вкусно пишет, так правдиво. Мне захотелось еще поэзии какой-то, которую помогла дать наша команда. Бесподобно стилизованные костюмы Клены Родкевич. Художник-постановщик Сергей Тимонин придумал это лобное место, эшафот, на котором разворачивается история. Перенаправляет атмосферу художник по свету Антон Юдаков. Потрясающая хореография Марины Макаровой. Она помогла нам ввести красивый пластический язык, чтобы мы не играли происходящее как быт.

 

— Финальный результат как-то отличается от изначального замысла?

 

- Когда все замышлялось, не было того фона, который существует сейчас. Мы еще жили в пандемию, потом пришла другая беда. Сейчас мы с вами в театр ходим, а кто-то совсем не ходит в театр, живет в другом измерении. Поэтому и финал у меня в голове был другой. Но стало ясно, что должен быть шанс на спасение. Это родилось уже на последней стадии репетиций. Я поняла, что Федор, Феодор, ее все-таки простил. Помните, в пьесе Толстого «Власть тьмы» девочка говорит: хоть бы умереть до десяти лет. Он ушел, он действительно получается агнец божий. И уже с небес смотрит на нее: дура ты дура. У Бога ведь нет мертвых и живых, это у нас они есть. Я себе позволила такую режиссерскую вольность.

 

— В Туле у вас уже второй спектакль. Первый был по Мольеру — «Мнимый больной». Какой из этих спектаклей вам ближе как постановщику?

 

- Вообще я за его величество Театр. Я закончила Щукинское училище при Вахтанговском театре, где главный важный призыв — вернуть театр в театр. Я не люблю бытовых пьес, не люблю социальных пьес, не люблю современную драматургию.

 

 

— То есть, например, Пулинович — не ваш автор?

 

- Нет. Я ее читала, она молодец, очень здорово пишет. Но все равно должно какое-то время пройти. Один из любимых авторов — советский драматург Алексей Арбузов. У меня есть спектакль «Мой бедный Марат» по его пьесе, он уже шесть лет идет в Москве. Просто когда прошло немного времени, ты понимаешь, насколько актуален автор. Наверное, я тоже взрослею. Когда была молодым режиссером, хотелось экшена, драйва, я очень люблю театр абсурда. Но сейчас мне интересна классика.

 

— Поэтому в Туле Мольер и Лесков?

 

- Мольер просто бесконечный автор, очень театральный. Его надо только грамотно прочитать, просто пойти за ним.

 

— Но это же удивительно, что написанное триста с лишним лет назад интересно по сей день.

 

- А люди не меняются. Века меняются, моды, но человек в сути своей — нет. Остается гордыня наша человеческая. Мы все пытаемся кому-то что-то доказать. Хотя надо просто признать: грешны мы, не будем мы богами. Не рядись ты святее папы римского. В Мольере, в «Мнимом больном», есть как раз эта история. Блажь какую-то главный герой в себе включил. Ему весь мир кричит: «Остановись!» Нет, он блажит все равно. Это узнаваемо. Мы знаем таких пристрастных людей. Он живет в этом проекте: я болен. И все должны в него играть. Такой театр в театре. Когда есть хороший язык и есть тема, которая актуальна, потрясающе интересно работать.

 

— Как, кстати, давался сейчас актерам язык Лескова?

 

- Моя задача была, чтобы ребята присвоили себе этот язык. Сначала было тяжело. Сергей Пыжов говорил: как это играть? Ну как?

 

— А вы?

 

- Это же Тартюф. Его несет, у него потоки сознания. Самому себе говорит, глаза закатывает от удовольствия. К сожалению, я тоже становлюсь брюзгой: «Вот в наше время...» Да, сейчас другое поколение. Они в чем-то лучше нас. Смотрю на молодежь и радуюсь. Мы — «совки»: как бы чего не вышло, как бы чего не сказать. А они — дерзкие. Они говорят то, что думают. Они свободны. И это правильно. Следующее поколение должно быть лучше. Но глубины, как учили наши мастера, не хватает. Я же застала еще старую школу щукинскую. Вилькин, наш мастер, говорил: «Ребята, надо сначала содержание вскрыть, а потом форму».

Отсылки молодым дать некуда. Я взрослым могу сказать: «Ну, помнишь, в этом вот спектакле. А вот это, помнишь, из „Родни“?» Они даже наше кино не знают. В спектакле Сергей произносит: Ка-те-ри-на Львов-на. Это же как в «Родне»: «Маруся! Я работаю, Маруся. Понимаешь ты, Ма-ру-ся»? Меня услышали. Но в этом плане с молодыми сложно. Приходится их сначала наполнять. Хочется, чтобы нашу культуру знали. Мы же все настолько корневые. Вот я орловчанка. Наша земля невероятно плодотворна! Это земля Тургенева, Фета, Лескова, Бунина.

 

— Да уж, по писателям-то вы нас в чем-то даже превзошли.

 

- Один Толстой может всех перевешивать. И надо, чтобы у нас меньше смотрели туда, в Европу. У нас есть чем гордиться. Вот сейчас Лесков. Ты поговори на его языке: голубь ты мой ясный.

 

— То, что вы поставили уже два спектакля в Туле, говорит о том, что вам здесь интересно работается?

 

- В каждом театре есть своя история. Здесь, конечно, школа Попова. Очень много его учеников, они берегут его наследие. Видно это трепетное отношение, люди помнят, откуда они родом. А еще есть «закваска» хорошая старой школы. Валерий Михайлович Жуков, который у меня в спектакле работает, Виктор Васильевич Ананьин — это потрясающие актеры. Просто счастье, когда пересекаешься с такими мастерами сцены и у них где-то даже учишься.

 

— После этих двух спектаклей будет третий? О чем?

 

- Мечтаю об Островском, о Чехове, о классике. Прям вот очень хочется. Аппетит разыгрался в процессе работы.