«Монахини закрытого Успенского женского монастыря организовали преступную группировку, которая действовала на территории Тулы с 1922 по 1931 годы» — это цитата из одного из самых удивительных уголовных дел эпохи СССР.
42 «невесты Христовы» были признаны бандформированием. Ровно 85 лет спустя Генеральная прокуратура РФ реабилитировала этих женщин. Узнали подробности этой трагической истории.
Монахиням вменялась антисоветская агитация, подрывная деятельность и прочее, и прочее. «Тройка» осудила всех «бандиток в рясе», включая восьмидесятилетних больных чахоткой старушек (в материалах уголовного дела они проходили как «девицы»).
Ни одна из них не дожила до этого дня, ни у одной из них не осталось потомков, которые могли бы порадоваться. Но их история — наша история.
Действительно ли монахини Успенского женского монастыря вредили власти? Кто донес на послушниц-затворниц? Как проходили обыски-аресты-допросы? Что стало со «святыми девами»?..
Преображенский храм Успенского монастыря (Тула). Около 1903 года
Жизнь «банды» монашек
«Архив МГБ СССР. Дело №3276 по обвинению Шаховой, Кривошеиной и других монахинь Успенского женского монастыря в количестве 45 человек». Все это написано от руки не слишком разборчивым почерком. Обложка папки темно-желтая от времени. Но каждое слово видно четко. Оно как топор, который опускается на головы несчастных. И тут же дата, когда было заведено это страшное (когда обвиняются женщины, да еще в таком количестве, да еще совершившие постриг в монастыре — это действительно страшно) уголовное дело, — 8 июля 1931 года.
Именно в 1931 году был взорван храм Христа Спасителя. Писатель Корней Чуковский был свидетелем того, как символ православия взлетел на воздух: «Выпалила пушка — три раза, и через пять минут, не раньше, взлетел сизый, прекрасный на солнце дым… Баба глядит и плачет».
Тульский Успенский женский монастырь был закрыт еще раньше — в 1921 году. Советская власть разрушила обитель, которой было ровно 5 столетий и которая была построена «государем и великим князем Алексеем Михайловичем в честь Пречистой Богородицы». Были уничтожены древняя колокольня, башни, некрополь, Знаменская церковь и большинство монастырских корпусов, где проживали монахини. Каким-то чудом не взорвали Спасо-Преображенский храм и Успенский собор (большевики посчитали, что большие и красивые здания можно использовать для своих целей).
Они и сейчас точно такие, как были в начале века! Мы отыскали их в Туле не по картам и навигаторам, а по старым сохранившимся в архивах фотографиям. Храм и собор стоят рядышком, будто небесные жених с невестой. Величественные ворота собора открыты всегда. Звонят колокола, и кажется, что вот-вот сейчас из дверей нас выйдут встречать монахини, закончившие утреннюю службу. Но никто не выходит. В соборе тихо, почти безлюдно. Древние иконы помнят тех, кто молился возле них беспрестанно, денно и нощно, за всех людей. Но помнят ли люди?
— Здесь жили монахини? — переспрашивает прислужница Успенского собора. — Нет, не слыхали мы про них. Никто до вас о них не справлялся.
Удивительно, но внутри собора сохранились даже старинные фрески и витражи. А память о монахинях, выходит, нет…
Кельи, где жили монахини, сохранились только на архивных фотографиях
В архивных документах сказано, что в 1910 году здесь было больше 300 послушниц. Сколько проживало на момент закрытия, то есть в 1921 году, точно не знает никто. Известно лишь, что никого из монашек (даже самых старых, которые в монастыре с детства и которым некуда было идти) не оставили. Разогнали всех до единой, дав всего несколько часов на сборы. Впрочем, «Христовым невестам» и собираться долго не пришлось — скарб у них нехитрый, добра никакого за свой монашеский век нажить они не могли.
Куда пошли «Христовы невесты»? Кто-то отправился странствовать, кого-то приютили бедные родственники, а кого-то и просто чужие люди. Были и те, которые устроились на тяжелую работу и сняли жилье на окраине города. Преступления, которые им вменяют, были совершены после того, как из монастыря их выгнали. «Если бы монастырь не закрыли, может, и дела бы уголовного не было», — вздыхают старожилы.Главный библиотекарь показывает комнаты, где преподаватели поселили монахинь, изгнанных из
монастыря.
Тургеневская затворница
В моих руках единственный том уголовного дела. Весит килограмма два, не больше. Из описи следует, что здесь всего 191 лист. Делим на 45 монахинь (две в процессе расследования были оправданы, еще одна почему-то из дела пропала), и получается, что на каждую примерно по четыре листика. Всего-то! Сегодня уголовное дело на заключенного иной раз едва умещается в десятки томов. А тут…
Первый, самый важный документ — постановление о приятии дела к производству. Решение принял некий уполномоченный 3-й группы Тульского оперсектора ПП ОГПУ (Объединенное государственное политическое управление) А.Кривошеев: «Имеется материал на монашек Шахову, Кривошеину и других в количестве 44 человек, которые после закрытия монастыря вели преступную деятельность». Фамилии оперативника и монашки удивительно похожи, а в некоторых местах Кривошеина зовется Кривошеевой. Родственники или совпадение? Странно, что сотрудник госбезопасности «вытащил» именно эту монахиню в название уголовного дела. Может, разоблачив монахиню Кривошеину и ее сестер по Богу, сотрудник НКВД Кривошеев сохранил должность? Но все это только предположения, не более.
Еще одна фамилия, вынесенная в начало дела, — Шахова. В прокуратуре предположили, что это та самая родственница Ивана Тургенева, которая в 28 лет постриглась в монашки и потом стала прототипом героини его романа «Дворянское гнездо» Лизы Калитиной. Правда, имя Шаховой Екатерина, но монахини ведь часто брали себе другие имена. В материалах дела нашли дату рождения Шаховой — 1885 год. За два года до этого Тургенев умер, так что красивая версия про его героиню не подтвердилась. Но сама история про девушку, которая пожертвовала мирской жизнью из-за любви, актуальна: монахинь с такой судьбой в те годы было много.
Читаю протоколы обыска у каждой из 44 монашек. Чекисты ничего предосудительного не нашли. Только у нескольких были вообще какие-то личные вещи. Вот, к примеру, у затворницы Григорьевой обнаружили портрет брата, еще у трех — письма и открытки от родных.
В протоколах обысков указаны адреса, где они проводились. В большинстве случаев это была улица Менделеевская, дом 7 (и перечислены квартиры — 3, 4, 7, 9 и т.д.). Именно туда я и отправилась в первую очередь.
Красивейшее старинное здание сейчас принадлежит Тульскому государственному педагогическому университету им. Л.Н.Толстого. На фасаде мемориальная доска в честь великого писателя, который здесь иной раз даже преподавал и сыновья которого здесь учились. Внутри все настолько ветхое и старое, что сложно поверить, что здесь проходят занятия для студентов исторического и философского факультетов. Но в данном случае нам это на руку — можно перенестись почти на 100 лет назад и воочию увидеть, каким тут все было тогда.
Сегодня в университете работает несколько историков, и все они уверяют: в этом доме, который изначально построил промышленник Лугин, с 1860 года была мужская гимназия и никогда здесь никто не жил. А как же тогда указание на квартиры в материалах дела? Ученые вуза пожимают плечами: «Идите в библиотеку».
За пыльными стеллажами за старым деревянным столом нас встречает главный библиотекарь и краевед Любовь Зайцева. Вы верите в мистические совпадения? Так вот, передо мной сидит женщина. Перед ней — рукописный текст. И в глаза сами бросаются строчки, которые она написала перед моим приходом: «В 1931 году были арестованы монахини…»
Оказалось, Зайцева решила написать про историю монастыря. У нее ведь дома хранятся раритеты — изделия, вышитые руками его монахинь бисером, золотыми нитками, каменьями и т.д. (те были знатные рукодельницы). Но даже Зайцева не знала, что в здании, где сейчас работает, почти сто лет назад жили монашки. Перевернув все архивы, выясняем, что на четвертом этаже действительно были комнаты для проживания преподавателей. Выходит, именно учителя первыми приютили в свое время оставшихся без крова девиц-затворниц.
Поднимаемся на четвертый этаж. А там комнаты почти как кельи, со сводчатыми потолками и узкими окнами. Еще Зайцева показывает на флигель во дворе. Не исключено, что часть монахинь жила там. Сейчас решается вопрос о сносе этой старинной постройки…
Но вернемся к материалам дела. Из них следует, что после обысков все монашки были арестованы. Перечислены поводы для применения столь строгой меры пресечения: «может скрыться», «продолжит заниматься преступной деятельностью»… Стандартный набор того, что говорят сегодня на суде, так что в этом смысле за 80 лет мало что изменилось.
Так выглядели протоколы допросов
Многие монахини не умели писать и вместо подписей ставили крестики на протоколах допроса
Допросы проводились в основном в тюрьме. Написанные одной рукой (монашки были неграмотные в большинстве своем и вместо подписи ставили крестики). Вот типичный портрет обвиняемой: «Монахиня, девица, без определенного рода занятий, одинокая, неимущая».
«Я проживала в доме лиц, которые платили мне по 1 рублю в месяц за поминание умерших родителей, о чем выдавались квитанции, но я их уничтожила во время обыска» — это из показаний 64-летней Агриппины Воробьевой. В те годы многие принимали монашек именно с этой целью: чтобы они читали молитвы о выздоровлении больных или упокоении умерших.
В показаниях монахинь вся их жизнь. Одна рассказывает, как постриглась, потому что у ее семьи не было денег на приданое. Вторая попала в монастырь, потому что рано осиротела. Третья успела выйти замуж, родить ребенка, а потом развестись, но в конце концов пришла к Богу как к «единственному защитнику». У четвертой сгорел дом, и она решила, что это божий промысел и повод осуществить давнюю мечту о постриге. Пятая заболела, и это стало причиной ее ухода в монастырь. Шестая «ушла страдалицей» в монастырь и купила (!) себе ½ кельи после того, как ее выгнали из дома… 45 женских судеб. Самая младшая — Екатерина Акулова — 1890 года рождения (на момент ареста ей был 41), самые старшие — Марфа Потапова и Евдокия Стахонова, 1858 года (на момент ареста им было 74 года).
В протоколах появляются ответы монахинь, по которым уже проясняется что-то конкретное: «Материальной помощи ссыльным не оказывала, сборы для архиерея Бориса не организовывала. Антисоветскую агитацию не проводила. Больше в свое оправдание сказать ничего не имею».
Александр Дейнека. Постановили единогласно (1925)
Свидетели или доносчики?
Все обвинение, по сути, строится на показаниях свидетелей. Среди них продавец киоска, рабочий оружейного завода, работница фабрики, хозяева квартир, где монашки снимали угол. Свидетельств в уголовном деле много, все они написаны одной рукой (свидетели просто ставили внизу крестики) и словно бы под копирку.
Из показаний домохозяйки Марии Саутнер:
«К монашкам днём и ночью часто ходят мне неизвестные люди и очень долго просиживают у них в квартирах. Помимо этого, они водят по деревням и агитируют против колхоза, указывая, что советская власть высылает кулаков совершенно ни за что и такая политика приведёт к очень плохим последствиям. Помимо того, они ведут агитацию среди домохозяек г. Тулы, где их приглашают читать псалтыри по мертвым».
Из показаний рабочего Петра Романова:
«Все монашки к сов. власти настроены враждебно, говорят, что колхозы ничего хорошего не дают, т.к. туда вступают люди неспособные трудиться, и выделенная колхозам земля будет пустовать, что сов. власть снабжает рабочих очень скверно, живут они впроголодь. Скоро будет война, и от неё пострадают только одни большевики, которые издеваются над рабочими и крестьянами, морят голодом рабочих, а крестьян загоняют в колхозы насильно. Помимо этого они собирают пожертвования под предлогом на храм, а посылают высланным архиереям Борису и Иувиналию».
Из показаний домохозяйки Елизаветы Кузнецовой:
«Многие из монашек ходят читают псалтыри по умершим, где и ведут а/с. агитацию, говоря, что скоро будет война и существующая власть должна пасть, потому что рабочие настроены против таковой, т.к. эта власть угнетает рабочих и крестьян. Помимо того, поморила всех с голоду. Монашки обижаются на власть за лишение их избирательных прав, они злорадствуя говорили: «Ну ладно, придёт время за все за это расплатимся с теми людьми, которые творят все эти безобразия».
Среди основных свидетелей есть даже заключенные тульской тюрьмы (официально она называлась Тульский трудовой исправительный дом). Одна из арестанток, Мария Чугрова, свидетельствовала, что, находясь под стражей, монашки якобы вели следующие «вредные» разговоры: «Мы страдаем за Христа, наш путь — все стерпеть. Бог наказывает нас за то, что мы плохо молились».
«Суд народа». Фрагмент картины С. Никритина (1934)
Суд «тройки»
– Следствие длилось всего месяц. Конечно, оно не выдерживает критики, — говорит начальник уголовно-исполнительного отдела прокуратуры Тулы Ольга Стоян. — Не было ни адвокатов, ни постановления о возбуждении уголовного дела. Не сказано, что именно стало поводом для начала следствия.
Много путаницы даже в именах и отчествах монахинь, в их датах рождения. На одном листе написано, что родилась в одной деревне, на другом — в другой. Думаю, это оттого, что оперативниками работали тогда люди без специального образования. В деле нет ни одной явки с повинной, ни одного признания обвиняемой, ни одного вещдока. Нет вообще никаких доказательств, кроме слов свидетелей. В общем, сейчас это дело точно не дошло бы до суда. А тогда его передали Фемиде вот в таком виде, и 9 августа 1931 года было вынесено постановление «тройки». Всех признали виновными в преступлении по статье 58 УК РСФСР («Контрреволюционная деятельность»).
Как это было? Предполагаю, что монахинь заводили в комнату, где сидели трое людей в форме, и просто зачитывали им решение. Не было даже протокола судебного заседания! Точнее, он есть, но представляет собой только два листочка, где список монахинь и напротив — приговор.
Приговор был не таким жестким, как мог бы. Монахинь не расстреляли, а просто сослали, лишив права проживать не только в центре России, но и на территории Дагестана, Узбекской и Таджикской ССР и т.д.
Комментарии писателя-историка, к.и.н. Ивана Миронова: «Если рассматривать «преступление» монахинь через призму ныне действующего Уголовного кодекса, то налицо состав ст. 280 и 282 УК РФ («Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности» и «Возбуждение ненависти или вражды»). Так что, попадись сегодня благочестивые девы в руки правнукам Дзержинского, ссылкой бы они уже не отделались. В данном случае скорее удивительно, что монахинь не расстреляли. Видимо, Бог спас!»
Материалы уголовного дела не содержат информации о том, как именно вывозили монашек. Но эксперты, к которым мы обратились, говорят, что существовал специальный орган, который занимался этим вопросом. А еще выяснилось несколько любопытных деталей.
Одну женщину — Матрену Филиппову — вообще ошибочно записали в монахини. В деле есть обращение к прокурору ее дочери, в котором сказано, что Матрена никогда монашкой не была, является вдовой рабочего. Туда же приложены два подтверждающих этот факт ходатайства от членов ВКБ(б) Шалаева и Морозова, которые якобы лично знали мужа Матрены. Надо отметить, что прокурор среагировал мгновенно и высылку Филипповой запретил. А вот осужденную монашку Григорьеву в Туле оставить, судя по всему, не удалось, несмотря на справку о ее тяжелых заболеваниях — туберкулез легких, малокровие и т.д.
Есть в деле еще одно ходатайство — от сестры монашки Антиповой. Она сердечно просит выпустить сестру из-под стражи и оставить в Туле. «Мне без нее очень трудно, — пишет женщина. — Потому что страдаю болезнью, при которой кровь горлом идет. И мне бы умереть, но смерти нет. Приходится лежать сутками голодной и холодной. Неужели я не наработала за столько лет на фабрике, чтобы просить о сестре?».
Удовлетворили ли прошение — неизвестно. А потомков у женщины, которая его писала, не осталось.
Комментарии писателя-историка Ивана Миронова: «В этой истории есть одна интересная деталь. Речь о следователе ОГПУ Кривошееве, сфабриковавшем это дело. Судя по всему, это Алексей Мартынович Кривошеев, который уже в 1937 году был расстрелян своими коллегами. Но если монахини были реабилитированы только что, то энкавэдэшный палач был официально объявлен жертвой сталинских репрессий еще в 1964 году.
К сожалению, мы совершенно забываем о садистах и маньяках, чинивших злодеяния, прикрываясь «социалистической законностью». При этом большинство из них реабилитированы раньше, а то и вместо своих жертв. Достаточно вспомнить неутомимого организатора «красного террора» Глеба Бокия, отца-основателя советских концлагерей Михаила Кедрова или одного из первых руководителей ВЧК Якова Петерса».
Ева Меркачёва
На анонсе: Борис Берестов. Послушница (2013 )
http://klin-demianovo.ru/http:/klin-demianovo.ru/analitika/111327/delo-bandyi-monashek/
