Семён Куницкий, студент третьего курса, уже принимал роды и спасал людей в реанимации. Мы поговорили с ним о жизни, учебе и работе.
— Привет, Сёма.
— Привет.
— Расскажи, где ты учишься?
— В тульском медицинском колледже, который у нас на ул. Халтурина. Тульский областной медицинский колледж. ТОМК.
— Почему именно медицина?
— Изначально, класса с 9-го, я хотел пойти по стопам дедушки в силовые структуры. Конкретно – ФСБ, ФСКН, меня это очень сильно интересовало. Но старший брат, который общается с людьми из этих структур, сказал, что с моим менталитетом идти туда точно не стоит (смеётся).
В целом, я очень много размышлял о своей будущей профессии. В 10-м классе из-за этого даже пришлось перейти на домашнее обучение. Меня с самого детства интересовала биология, генетика. Я всегда хотел помогать людям. Поэтому, можно сказать, меня привела туда любовь к людям.
— Опиши свои эмоции во время первого рабочего дня в роддоме и морге.
— О, про морг вообще могу предысторию маленькую рассказать! Первый день в морге – это мой первый курс. Дождливая осень. На самом первом вскрытии мне попалась беременная женщина. Она умерла из-за того, что очень много пила. Для меня это был не сам страх мёртвых людей, а скорее стык эмоций, мол: — «Как такое вообще возможно». Детский идеализм. Нам говорили: «Если плохо – сразу выходите», и минут через 30 я вообще ушёл с пары. Закурил, на улице поругался с заведующим морга (смеётся).
На следующий день я уже спокойно сидел в секционной (место, где проводится вскрытие), ел гречку. Никто не понимал, как я это переношу. У меня даже с преподавателем нашим были шутки, когда я уже устроился работать. Он говорит: «А, Куницкий! Опять ешь?». Я говорю: «Да, конечно».
Первый рабочий день у меня проходил неофициально, но оплачиваемо на пару со старшим санитаром. Мы очень мило беседовали, углублялись в детали профессии. Никаких негативных эмоций я не испытывал. Единственное, что могу сказать – первые три месяца было очень досадно из-за того, что молодые люди погибают. Но потом всё равно идёт профессиональная деформация, и ты уже сбиваешься со счёта того, сколько мёртвых людей ты видишь. Из-за этого через восемь месяцев я параллельно устроился в роддом. И это очень интересный контраст, когда ты по утрам видишь начальную стадию жизни, а по вечерам — конечную.
— То есть, за один день ты проживаешь целый жизненный цикл? (смеётся).
— Ну… (смеётся) … Можно сказать, что да. Я бы хотел пожелать каждому человеку, который хочет пойти в медицину, попробовать себя как можно в большем количестве направлений. Нужно понимать, чего ты хочешь от себя. Узкая направленность в медицине очень важна. Каждый человек в ней представляет ячейку, маленькую шестерёнку, и мы друг другу всегда должны помогать.
Я не надеялся, что меня трудоустроят в морг. Просто оставался после занятий, потому что меня это интересовало. Интерес всегда побеждает страх. Сейчас я работаю в реанимации. Очень хотел помогать, потому что там сейчас не очень хорошее положение. Везде недостаток кадров. Большинство людей уже настолько вымотаны, что не могут работать в этом направлении. Становятся злыми, резкими, дерзкими. Ну, сами понимаете. А ведь большинство людей можно вылечить добротой, заботой и вниманием.
В роддоме было просто весело, потому что там ты видишь девочек совсем с другой стороны, когда они совсем беззащитные. Это мило.
— Ты говоришь про профессиональную деформацию. Всего через восемь месяцев с начала работы. Как такое может быть?
— Не могу сказать, что я стал циником, как большинство моих коллег, но… Мне уже не страшно, например, смотреть на смерть и на человеческую оболочку, которая остаётся от нас после. Это касается и работы с «материалом». К сожалению, по-другому я не могу это назвать. Вскрытие и зашивание тела, чтобы вернуть ему привычный вид, мне не составляет особого труда. Но, работая сейчас в реанимации… Я не могу пока что свыкнуться с мыслью о том, что люди умирают. Это, конечно, естественный процесс. Все мы умрем когда-то. Но во мне всё ещё кипит этот детский идеализм. Мысль о том, что можно всех спасти по щелчку пальцев. К сожалению, это не так.
— Расскажи про самое страшное, что ты видел на работе.
— На какой из?
— На всех. Морг, роддом, реанимация. Какой-нибудь запомнившийся случай.
— Ну, если про морг… Самое страшное, что можно увидеть там — мёртвых детей. Особенно, пострадавших при пожаре. Есть люди, которые уже «готовы» к смерти по возрасту. А есть те, на которых смотришь и понимаешь - они толком жизни не видели. Не успели.
Вообще в морге приятного мало. Вот в новостях писали не так давно, что женщину расчленённую нашли. Я в ту смену был, принимал только голову. Не страшно, но очень неприятно. Получается, в нашей жизни нужно бояться живых, потому что мы несём гораздо большую угрозу.
В реанимации мне сейчас очень повезло с коллективом. В нём очень семейная обстановка.
— А сам боишься смерти?
— Своей — нет, уже давно. Это ведь естественно. Зачем бояться того, что неизбежно? Мне больше страшно за то, что я могу что-то не успеть сделать в этой жизни. По крайней мере, у меня есть ощущение, что я живу, чтобы выполнить определённую миссию. Не обязательно медицинскую.
Страшно, что вокруг нас происходят события, не всегда приятные. Но вокруг нет никакой взаимоподдержки. Это как яблоко из той сказки, которое визуально хорошо, а внутри гнилое.
Сейчас много говорят про престиж профессии. Но мне кажется, она, мягко говоря, неблагодарная. Впрочем какой смысл идти на работу, притом очень нелёгкую, чтобы ждать благодарности?! Я делаю это, прежде всего, для себя. Ловлю кайф, когда могу кому-то помочь, подсказать, вылечить. Я в целом не могу назвать это профессией. Это ремесло. Недавно виделся со старым знакомым. Говорю ему, что я врач. Он отвечает: «Но у тебя же нет диплома».
Доктор — это про диплом, а врачевание — про состояние души. Врачевание — это не только медикаментозное и хирургическое вмешательство. Это, в первую очередь, обмен энергией. Некоторых людей можно вылечить одним лишь словом.
Автор: Арсений Сенин
