21 октября 1905 года в Туле с утра били и убивали... Число жертв к концу дня исчислялось десятками. Не было войны, а мест в городском морге не хватало. Попробуем восстановить хронику событий.
На этот невысокий гранитный столбик на площади Ленина со стороны Советской не сразу и внимание обратишь. Его даже как-то хулиганы разбили на две части. Шрам от падения виден и сейчас. Но еще большим шрамом для Тулы стали когда-то события, в память о которых установлена стела.
Сергей Гусев.
Прогулки по Туле смотрите здесь
Манифест
Осенью 1905 года страна кипела. Октябрьскую политическую стачку поддержали и в Туле: забастовали типография и железная дорога.
17 октября стало известно о царском манифесте, дарующем политические свободы. Мало кто понимал, что значит эта свобода. Город гудел, как растревоженный улей.
Никто не работал, на всех углах – митинги. С трибун призывали бороться с самодержавием.
Митинговали члены Союза русского народа – за царя и порядок. На митингах выступали губернатор Осоргин и вице-губернатор Хвостов, говорилось о крестном ходе 21 октября и звучали призывы бить жидов и социалистов. В церквях призывали не слушать крамольников. В центре города – на Посольской (Советская) и Киевской (пр. Ленина) были расквартированы казаки.
В Москве били студентов, а на столбах висели воззвания к расправам. Черносотенцы ходили по домам и проверяли домовые книги: не живут ли в доме студенты. В Туле также сгущалась ненависть к студентам, социалистам и евреям с одной стороны и не знающим милосердия казакам – с другой. К 21 октября – годовщине воцарения Николая II – озлобление достигло высшей точки.
Царский день
21 октября пытались собраться на митинг гимназисты, но их подстерегали учителя и уводили домой. Магазины были закрыты. К десяти часам горожане собрались в кремле, где в Успенском соборе была намечена торжественная литургия. «На площади перед собором выстроились два полка местного гарнизона для парада, – описывает В.М. Троицкий. – Густо толпился народ, не вместившийся в соборе».
Вот рассказ губернатора Осоргина: «Поехал я в собор к обедне. Собор и вся площадь в кремле перед собором была полна народом. Так как это был первый Царский день во время моего губернаторства, я не знал обычаев, думал, что это всегда так бывает. К концу обедни ко мне пробрался полицмейстер и доложил, что толпа такая громадная, что полиция не в силах очистить место для парада. Толпа настроена патриотично, имеет большой царский портрет, вожаки просят отслужить на площади царский молебен. Я вышел на паперть: море голов, над толпой национальные флаги и большой царский портрет. Части стояли в стороне, чуть ли не смятые напиравшей толпой. У меня пронеслось в голове:
«Вот она стихия! Начнется «ура», а кончится неизвестно чем – как бы не погромом».
После окончания богослужения и военного парада часть собравшихся отправилась по домам, остальные строем двинулись засвидетельствовать свои верноподданнические настроения губернатору. По пути к манифестантам приставали все новые и новые группы сочувствующих, готовых, подобно Минину и Пожарскому, постоять за царя.
Бюст Карла Маркса в Кремлевском саду.
Надпись свидетельствует, что этот памятник также установлен в память о событиях 1905 г.
На баррикадах
Сторонники конституции и социал-демократии собрались утром в Кремлевском саду. Верноподданническая толпа рядом – за стеной кремля, такое соседство само по себе провоцировало беспорядки. «Нам роздали красные значки, которые мы прикрепили на грудь. Спустя некоторое время прибежали наши товарищи и передали, что черносотенцы готовятся избивать красных. Все, у кого не было оружия, стали ломать загородки. Вооружились кто как мог», – вспоминает Денисов.
На главной аллее сада возвели баррикаду. Вход в Кремлевский сад охраняли члены боевой дружины с револьверами. «В саду я повстречал небольшую группу лиц, это были товарищи партийные, и несколько сочувствующих, – рассказывает М. Казаков. – Мне сообщили, что масса участвует в национальном шествии и что митинг едва ли состоится. Спустя некоторое время прибежал один из товарищей с сообщением, что наших черносотенцы бьют. Решено идти вооруженно выручать товарищей. Появились револьверы. На Киевскоой построились в цепь. Тронулись с песнями по Киевской».
Дойдя до дома губернатора, отправились на переговоры. Главное требование – убрать из города казаков и приструнить черносотенцев. Обещание было дано. В ответ социал-демократы обещали разойтись по домам.
В это же время черносотенцы шли по Посольской. Вывернув на Киевскую, верноподданническая шеститысячная толпа лицом к лицу остановилась напротив социалистов рядом с Учетным банком. Сзади от Площадной улицы (Каминского) вырастала новая толпа с национальными флагами. Социалисты почувствовали себя в окружении.
Секретное донесение: подозреваемый по делу о беспорядках прибыл в Тулу.
Стенка на стенку
Есть несколько описаний того, как все началось. А. Фролов: «Мы, три вооруженные шеренги, остались на дороге. Миг, и все покрылось дымом пороха. Остались на дороге только флаги и портрет царя. Черносотенцы подались назад и очистили дорогу. Дымом заволокло улицу, и люди были, как в тумане. И в этот момент, когда мы остались на дороге одни, блеснул огонь на кремлевской стене и оттуда посыпался град пуль. Не успели мы опомниться, как в спину нам открыли огонь, сверху стреляли из домов, сбоку от храма Спаса била нас спрятанная засада из городовых. Нас расстреливали, как куропаток. Мы бросились вперед, наши падали. Разбились на кучки и бежали в разные стороны».
Алексей Бабякин,
погибший во время вооруженного столкновения. Похоронен на Чулковском кладбище. Его именем были названы улица в Пролетарском районе Тулы и известный на весь город кинотеатр на пр. Ленина (ныне снесен).
В.М. Троицкий: «И вот они сошлись на близкое расстояние: две шеренги дружинников красных и густая толпа черных.
Делегаты вышли к монархистам и просили не преграждать путь демонстрантам. Монархисты заревели. Тогда вышел командир дружинников Фролов и заявил, что он принужден будет применить силу, если сейчас же проход не будет очищен. Толпа противников не пожелала уступить. Фролов скомандовал: «Огонь!» Застрекотали выстрелы. Сквозь смрад порохового дыма было видно, как падали царские портреты. Выскочили казаки, врезались в толпу, не разбирая ни черных, ни красных, и пустили в дело нагайки и шашки».
Братья Казаковы: «От пуль первыми пали мертвыми товарищи Н. Батищев – рабочий токарь с чугунолитейного завода, Бабякин и другие. Дружина повернула на Киевскую и стала скрываться. Стали падать наши товарищи от казацких пуль, некоторые раненые успели доползти до домов и спрятаться, остальных добивали».
Казаки промчались по Киевской, рубили шашками направо и налево. Отличительной приметой врагов были красные знаки на одежде – те, что раздавали в Кремлевском саду.
Кровь рекой
«Дорога была усеяна убитыми и ранеными. Черносотенцы добивали раненых, прикалывали булавками на лоб красные бантики, били о камни головой тех, кто лежал изувеченным, – описывал А. Фролов. – Красивая девушка, фельдшерица Голубева, наклонилась над раненым рабочим, чтобы оказать ему помощь, и была за это убита на месте. Избивали гимназистов, реалистов, рабочих. У кого находили оружие, убивали на месте. Тротуары были в крови. По бегущим палили из окон. Монастырский дьякон хватил по нам в окно из дробовика – лучшего оружия, должно быть, не нашлось. Я и несколько рабочих вбежали в чей-то двор.
Уже смерклось. Хозяева дома, какая-то старушка и несколько женщин, оказались столь добры, что нашим двум товарищам перевязали раны. Всего нас оказалось во дворе человек десять. Понемногу, поодиночке стали расходиться. Раненые лежали на дворе и стонали. Я попросил тогда Сергея Зуева нанять хорошего извозчика и сам решился везти их в больницу. Город утих. Только вереницей извозчики тянулись с ранеными».
Здание Учетного банка, возле которого остановилась колонна демонстрантов и боевики открыли стрельбу (угол пр. Ленина и Учетного переулка, ныне здание «Тулателекома»).
Н. Денисов: «Черные сотни избивали до смерти рабочих. Я и несколько товарищей были впущены в один двор евреями и потому остались живы. Когда кончилась стрельба, нас выпустили, и я пошел к углу Киевской и Посольской. На дороге лежали убитые, раненые и изуродованные рабочие, участники демонстрации».
Н. Троицкий: «Стрельба прекратилась. На улице – темень. Народ из убежищ спешил по домам. Я пошел к месту сражения. На улице стояли казачьи патрули. На мостовой в разных позах валялись трупы убитых. Среди убитых я увидел с пулей во лбу Сашу Архангельского, семинариста, затем с перерезанным горлом, несомненно, казацкой шашкой, одну из шедших с нами медичек. С казаком мы остановились у женского трупа, в руках которого была продуктовая корзинка. Очевидно, кухарка».
Д.А. Колесников: «Отец не вернулся домой. Мы пошли его искать. На Киевской лежали трупы. Мы зажигали спички и осматривали их, но отца не нашли. Метались до поздней ночи. Отец был уже дома и просил не пугаться, если придут его арестовывать».
В шесть вечера, когда все было кончено, к месту трагедии прибыл губернатор. Пожарная команда подбирала трупы.
«Я выяснил, что убитые отправлены в 1-ю часть, а раненые в земскую больницу, – рассказывал М. Демидов. – Я побежал скорее в часть, нет ли там кого из знакомых. Открыли сарай, и нашим глазам представилась страшная картина: на полу лежали изуродованные трупы, с раздробленными головами, черепами, а один с отрубленной кистью руки. Все в рабочей одежде и только 3-4 человека в ученических тужурочках».
Из числа дружинников убиты десять ребят. Погибло много случайных прохожих. Жертвами того дня стали 25 убитых и 63 раненых или тяжело избитых. Все жертвы были похоронены в братской могиле на Всехсвятском кладбище.
«Перестала, милая, апельсинами торговать, одними лимонами торгую, апельсины – товар опасный». – «Да почему же опасный-то?» – «А потому, видишь ли, что разобрать бывает невозможно: по виду как будто апельсин, а на деле-то оказывается бомба с начинкой!» – «Времена!»
Карикатура из «Тульской газеты», 1906 г.
Кто виноват?
«Одни говорили, что стреляли казаки, самовольно покинувшие свои казармы, когда узнали, что патриотической манифестации грозила опасность от боевой дружины, неожиданно появившейся на Киевской; другие говорили, что стрельбу начала боевая дружина, – вспоминал губернатор Осоргин. – Ясно было одно: представители того и другого течения столкнулись, сошлись, и от первой встречи разгорелась вражда. Черносотенцы не могли переварить, что отныне нет нелегальных людей по их образу мыслей. Государь в своем Манифесте признал законным всякое течение мысли, лишь бы эта мысль не претворялась в насильственные действия. Правым казалось, что это потворствование власти, что такое бездействие власти – лишь измена государю, и сами считали нужным стать на сторону престола. Левые, то есть революционеры, красные, не учитывали, что действия правых – их самовольные действия, и думали, что это нарушение администрации. Результатом того и другого суждения было одно – потеря доверия к власти».
23 октября городская Дума выразила сожаление по поводу произошедшего и вынесла благодарность казакам, выдала им денежные награды.
Губернатор Осоргин получил отставку, было возбуждено дело. Был уволен полицмейстер Воронцов-Вельяминов. Вместо Осоргина остался вице-губернатор Алексей Хвостов. В очень непростое время он сумел удержать контроль над губернией, ничего похожего в Туле более не повторилось. Он сумел восстановить железнодорожное сообщение и телеграф, создал народную охрану – преимущественно из тех самых черносотенцев, навел порядок на улицах.
Уже на следующий день после событий 21 октября в Туле начали работать судебные следователи, приехали дознаватели из Москвы. Обвинение по поводу беспорядков 21 октября было предъявлено 14 участникам – с обеих сторон. Приговором от 16 февраля 1907 г. признаны виновными значившиеся в группе националистов Честнов, Бельдов и Картышев, которые были приговорены на лишение их всех прав и преимуществ, к отдаче в исправительные арестантские отделения – Честнов на 4 года, Бельдов и Картышев на 1 год. Однако позже они были помилованы именным Указом императора. В ноябре 1907 года осудили еще троих участников со стороны социалистов – рабочего Петрова и бывшего реалиста Чернова по лишении всех прав приговорили к отдаче в исправительные арестантские отделения на один год каждого, а сына купца Ротницкого – к тюремному заключению на восемь месяцев. При этом подсудимые виновными себя не признали. Оснований для судебного преследования губернатора не нашлось…
