16 мая в московском литературном салоне Андрея Коровина в Музее-театре «Булгаковский Дом» состоялась презентация сборника стихотворений тульского поэта и журналиста Алексея Дрыгаса.
На вечере памяти близкие и знакомые Дрыгаса говорили о важном: о творчестве, о дружбе, о любви. Трагизм будто утратил своё значение в этом уютном салоне, и на фотографиях поэта, в глазах присутствующих ясно читалось слово «жизнь». И этой жизнью был сам Дрыгас.
Синодик
Алексей Дрыгас — туляк, экс-редактор газеты «Слобода», «Молодой коммунар» и «Комсомольская правда», трагически погиб в 2003 году. В том же году вышел первый сборник его стихотворений «Книга друзей» солидным тиражом 1000 экземпляров.
Стихи должны жить
В «нехорошей квартире», как на страницах романа Булгакова, собирается компания друзей, знакомых и близких поэта Алексея Дрыгаса. Организатор мероприятия и ведущий литературного салона, поэт и культуртрегер Андрей Коровин приветствует москвичей и туляков, и благодарит за идею издания новой книги стихов Дрыгаса, которая собрала всех в Булгаковском Доме, свою бывшую коллегу по «Молодому коммунару» Марину Ковсман.
— Она неожиданно мне написала в начале года: «Андрей, мы хотим издать книгу Лёши Дрыгаса к его юбилею, мог бы ты чем-то нам помочь?». Я добрался до своего тульского архива, где у меня хранится папочка со стихами Лёши, и переслал Марине всё, что раскопал там, в том числе и никогда не публиковавшиеся стихи Дрыгаса. Некоторые из этих стихотворений вошли в новую книгу Лёши, — рассказывает Коровин.
Тусклый свет в салоне падает на фотографии Дрыгаса, подсвечивая его лицо, в особенности — улыбку. Проектор с едва заметной скоростью прокручивает фото Алексея: очки, кудрявые волосы и взгляд, наполненный искренностью, — всё, что остаётся в памяти о нём, но только на первый взгляд.
Рассказ Коровина продолжает соведущая вечера Марина Ковсман:
— В этом году два юбилея: Лёша ушёл 20 лет назад, и 30 марта ему могло исполниться 65, но навсегда осталось 44… К юбилею на добровольные пожертвования мы издали книгу Лёши. И я рада, что она появилась, потому что Лёша хотел, чтобы его стихи жили.
Двери нараспашку
Писатель и критик Павел Басинский признался, что с особенным трепетом работал над предисловием к книге Алексея Дрыгаса. Ему хотелось дать эссе живое название, которое передавало бы характер поэта.
— Сколько я помню Лёшу, он всегда был очень весёлым, и я знал, что это была защитная реакция. Когда он снимал очки, я замечал его грустный взгляд, — говорит Басинский. — Он был очень ранимый, но в тоже время подвижный, Лёша никогда не сидел на месте. Я всё время встречался с ним в разных местах: познакомились в 1981 году, когда мы поступали в литературный институт, Лёшу не приняли. Уже тогда у меня было такое ощущение, что он не пишет стихи, а «дышит» ими. Вдыхает воздух и выдаёт строчки.
Потом началась следующая эпоха — легендарная квартира Натальи Исааковны Беккерман в Чернышевском переулке, у метро «Аэропорт». Лучшие дни моей юности прошли именно там, в квартире, где никогда не запиралась дверь, без остановки шла творческая жизнь, спорили, читали стихи. Лёша там часто бывал, даже жил одно время.
Лёша был разным. Помню ситуацию, когда я грубо выразился, и Лёша меня резко осёк. Это был интеллигент, но не аристократ, в нём не было манерности. Тогда он сурово отчитал меня, и я запомнил это надолго.
Лёша — тот случай, когда человек талантлив не только как поэт, но и как личность. У него была потрясающая улыбка, добрые глаза, чувство равенства, демократизма.
Для Басинского Дрыгас всегда был во всем органичен: журналист, поэт, собутыльник, друг.
Коровин представляет любимого музыканта Алексея Дрыгаса — рок-барда Андрея Воха. Вох вспоминает, как в 90-х Дрыгас организовал его концерт в одном тульском клубе, а на следующий день из-за концерта Воха клуб закрыли, и им пришлось извиняться перед группой «Ноль», которая должна была выступать на следующий день в этом клубе.
Андрей Вох вспоминает, что Дрыгас возил его тогда целый день по Туле и знакомил с разными интересными творческими людьми. «Но я их всех благополучно забыл, кроме самого Лёши», — делится музыкант.
— Сейчас я спою песни не только присутствующим, но и Лёше, уверен, что он нас слышит, — добавил Андрей.
В салоне по-особенному, чувственно зазвучали строки:
«Можно держать нас в лапах
и воспитывать комплекс вины,
Но во сне мы уйдем, на запах.
запах Луны.»
— Познакомились мы с Лешей, когда я была студенткой. Помню, как он впервые подсел ко мне за парту, мы начали играть с ним в морской бой. Каждый раз, когда преподаватель к нам подходил, Лёшка прятался под стол, все смеялись.
В руках Евгения Поступальская, жена двоюродного брата Дрыгаса, держит фотографии Алексея. «Здесь он маленький. А вот Лёша в армии…», — говорит гостья и передаёт фото по рядам рядам.
— Конечно, Лёшка был интересным человеком и хорошим двоюродным братом. Они друг друга любили, это была настоящая братская любовь. Мы много путешествовали втроём, ходили на охоту, отдыхали на Днепре, — вспоминает Евгения.
Дрыгас — беспокойный
«В первую очередь Лёша — поэт. Когда он звонил мне в 4 часа утра, то не читал мне свои статьи, он читал мне свои стихи», — вспоминают гости слова легендарного короля поэтов Москвы Александра Ерёменко.
В памяти писателя и кинорежиссёра Михаила Коновальчука Алексей Дрыгас остался человеком скромным и современным:
— Мы познакомились с ним в компании друзей, я сидел, листал мятые листки, написанные от руки, сразу понял, что стихи шикарные и спросил: «Кто это?». «Это я», — сказал Лёша, без капли гордости. Он был артистичным человеком, наполненным внутри. Я всегда был уверен, что ему надо было сниматься в кино.
Фамилия «Дрыгас» — человек беспокойный. Это наша гордость. Одной встречи было достаточно, чтобы его полюбить, — заканчивает рассказ с улыбкой на лице Коновальчук.
На вечере памяти присутствуют и те люди, которые познакомились с творчеством Дрыгаса лишь недавно. Актёр и бард Анатолий Багрицкий, слегка опираясь на стул, рассказывает:
—Я никогда не слышал, как Дрыгас читает свои стихи, услышал их впервые от Марины Ковсман. Потом я прочитал их наедине с собой и смог по-настоящему прочувствовать каждую строчку. Я настолько проникся его творчеством, что мне показалось, что Марина читала мне абсолютно другого автора. В тот день Лёша и запал мне в душу.
Под влиянием журналистики
Журналистика в жизни Алексея Дрыгаса была связующим звеном между информационным и литературным миром. Она познакомила его с журналистами и поэтами, которые стали для него не только коллегами, но и близкими друзьями. Людьми, которые вспоминают о нём не с болью, а с благодарностью и любовью.
Андрей Коровин рассказывает: «В глухие 90-е годы мы жили в Туле новостями от Лёши о том, что происходит в московской литературной жизни».
— Лёша учил меня писать, когда я работала в «Молодом Коммунаре». Он был суровым редактором, — рассказывает Марина Ковсман. — Однажды я пришла в редакцию, и Лёша спросил меня: «Текст где?». Мне старшие товарищи посоветовали, если Дрыгас будет на меня кричать, постараться крикнуть громче. Я постаралась. Всё закончилось тем, что окна редакции от возмущения Лёши задрожали, я убежала к себе в кабинет, спустя время ко мне пришёл Лёша и ласково спросил: «Ну что ты, Мариш, расстроилась?», — заканчивает свой рассказ Марина с улыбкой на лице.
Поэты не умирают
Вечер приближается к концу, настаёт время историй, которые хватко цепляются за душу и остаются в ней навсегда. Рассказы о смерти Алексея Дрыгаса будто смешались в один и выстроились в диалог, в разговор людей, которые его по-настоящему любили и любят.
— Я познакомилась с Лешей ещё в 70-х. Для меня он запомнился, как человек скромный, всегда придёт на помощь, окажется рядом в нужную секунду. И, наверное, я была одна из последних людей, которые успели поговорить с Лёшей перед смертью. Он позвонил за несколько дней до гибели, решил заехать к нам проездом из
Петербурга. Я помню, как мы стояли на балконе, и Лёша как ребёнок радовался жизни, — рассказывает Галина Рыбакова, вдова поэта Александра Ерёменко.
— А я не могу представить Лёшу пожилым. При этом я уверен, что и в образе старика он бы смотрелся органично и красиво. Замечательно, что вышел его сборник, что его стихи живут, он сам живой, — добавляет Павел Басинский.
— Я узнал о смерти Лёши из «Литературной газеты» и поехал в Тулу на похороны. Помню, что поминок было двое: одни — официальные, а другие — неофициальные. Люди, которые знали и любили Лёшу, как поэта, организовали вторые поминки, там были приехавшие из Москвы Александр Ерёменко, Эргали Гер, туляки Таня Мариничева, Олег Хафизов… Допоздна сидели мы в мастерской художника Саши Майорова… Всё это было так давно, кажется, что за это время всё должно было успокоиться, рассосаться, но нет, называешь его имя, и внутри всё вспыхивает огнём, жжёт, — делится Андрей Коровин.
— Меня тоже потрясла его смерть. В тот период я работала на телевидении, снимала передачу про известных людей и их животных. Незадолго до его смерти я приходила к нему в гости, чтобы снять репортаж с его собакой Долли. Помню, как неловко чувствовала себя в тот момент, ведь я впервые встретилась с ним не как с начальником, а как с коллегой. Он рассказывал о том, как он был инструктором в Карелии. Я помню, спросила у него, есть ли что-то позитивное от собаки. Он улыбнулся и ответил: «В ней всё позитивное, она же собака». После этой фразы он вышел, и я была счастлива, гордилась тем, что он дал мне интервью. Когда вышла передача, я позвонила в редакцию. Спрашиваю: «А можно Дрыгаса?», мне ответили: «Нельзя… Он погиб». В тот момент у меня под ногами будто поплыл пол, я подумала, что это дурацкая шутка. Начала всех обзванивать, и мне сообщили, что его не стало несколько часов назад. Для меня это огромная потеря. А сейчас я хочу прочитать его стихотворение, — говорит Марина Ковсман.
И тут же слышится грохот, по мистическому совпадению или по иронии судьбы, Андрей Коровин оказывается на полу, а стул, который до этого прочно стоял на месте, разлетается по комнате.
В салоне слышится смех, который сменяется едва напряжённым молчанием.
— Такого со мной ещё здесь не случалось, — говорит ведущий с улыбкой на лице. — Видимо, Дрыгас вспоминает.
— Какая-то мистика и этого места, и этого вечера. Видимо, Лёша так над нами смеётся, — добавляет Ковсман и читает стихотворение Дрыгаса.
Я вернусь, я всегда возвращался, как кот,
по заросшим проулкам без фонарей
в тот район, где завод переходит в завод,
где дурнеет Ассоль и спивается Грэй…
За кулисами салона
В завершение предлагаем небольшое интервью с Андреем Коровиным.
— Вы познакомились с Алексеем во время обучения на курсах для начинающих журналистов «Школа комсомольских репортёров» при редакции газеты «Молодой коммунар». Для многих Дрыгас — поэт и журналист, а лично для вас он — кто?
— Для меня он навсегда остался в первую очередь — другом. Мы сошлись именно на почве поэзии, хотя у нас были радикально противоположные взгляды на неё — я тяготел к акмеизму и Серебряному веку, а Лёша, видимо, в силу возраста и жизненного опыта, — к постмодернизму и Свинцовому веку русской поэзии. Но мы оба любили и писали стихи, а это сближает. И когда я после армии пришёл работать в «Молодой коммунар» журналистом, а он в то время работал в Москве и частенько наезжал в Тулу и заходил к нам в редакцию, наше приятельство переросло в дружбу.
— Изначально вы узнали Алексея, как журналиста, когда вы «познакомились» с ним как с писателем, ваше мнение о нём изменилось?
— В первую очередь я узнал Лёшу как человека. Его статей я тогда даже не читал. И как журналиста Дрыгаса я, честно говоря, никогда не рассматривал. Он всегда для меня был поэтом, который ради заработка работал в газете.
— Какое стихотворение Алексея из сборника близко вам по духу?
— Я до сих пор помню наизусть и люблю Лёшино шуточное стихотворение про Агдам, был такой дешёвый портвейн, который пила советская интеллигенция из-за безденежья. Оно было обращено к Ольге Подъёмщиковой и сохранилось в моём архиве с Лёшиным автографом.
— Сам Алексей когда-нибудь выделял любимое из собственного творчества или всё-таки он был человеком скромным?
— Насколько я понимаю, то, что нравилось самому Лёше, вошло в поэтический сборник «Книга друзей», вышедший сразу после его смерти. Он сам его составлял.
— Как вы считаете, какие черты характера его выделяли среди конкурентов в творческой среде?
— Басинский в своём предисловии к книге написал, что он был «живой». Да, Лёша был очень живой, бурлящий, взрывной, всегда готовый к драке, придирчивый, ироничный, порой до цинизма, и в то же время — внутренне очень неуверенный в себе, так мне казалось. Если мы говорим о поэзии, то говорить про конкуренцию в 80-е и 90-е годы в этой среде неуместно. Мы все были братьями и сёстрами. Что касается журналистики — то мы её видели совершенно по-разному, поэтому я не стал работать в редакции, которую он возглавлял.
— Зачастую поэты — противоречивые, экспрессивные личности, но в тоже время одинокие, непонятые обществом. Так можно было бы сказать про Алексея?
— Поэта вообще по-настоящему оценивают только после смерти. Прижизненная слава или неслава — это фикция, отложенная слава или забытьё. Лёша при жизни печатался, большинство его стихов было опубликовано. Славы поэта в обычном понимании у него не было, но у него был круг общения, что очень важно для любого творческого человека. И в этот круг входили известные писатели и музыканты — Александр Ерёменко, Игорь Меламед, Павел Басинский, Эргали Гер, Михаил Коновальчук, Вячеслав Курицын, Юрий Шевчук, Андрей Вох и так далее. Эти люди его понимали и поддерживали. А это уже немало.
— В год смерти Алексея вы написали стихотворение, обращаясь к нему:
Бессмертье мы тогда найдём друг в друге.
И полетим — соприкасая руки,
В полёте забывая имена…
Бессмертье — про ваше трепетное отношение к общим воспоминаниям? Какое событие или любимый момент, связанный с Алексеем, вы вспоминаете до сих пор?
— Бессмертье — это то, где люди встречаются после смерти. И не только поэты. Люди, которые всю жизнь вели разговор, которому нет конца.
Я помню много историй, связанных с Лёшей. И про то, как мы с моей первой женой Олей Подъёмщиковой ночевали у него в Москве в киношной квартире на поролоновом красном снегу. И про то, как звонили ночью Игорю Меламеду из редакции «МК», чтобы Оля спела ему свои песни на стихи Игоря. И про то, как Лёша просил меня незадолго до смерти опубликовать стихи ушедшего тогда от нас Сергея Белозёрова. Память избирательна, конечно, и старается сохранять только хорошее.
