Артём Р.
Жизнь дарит нам встречи с людьми по какому-то только ей известному плану. И всё – не случайно.
Она свалилась мне на голову. В буквальном смысле. В тот раз я возвращался из парка с утренней пробежки не как обычно, а дворами. Установили же ученые – изменение привычного маршрута благотворно влияет на мозг, вот я время от времени и перенастраиваю свой GPS.
Был самый конец мая, у меня – отпуск, и я приехал в родной городок. Своей привычке я не изменяю нигде, и бегать люблю всегда очень рано, когда «оживают» лишь редкие собачники. Я пробегал тихими безлюдными дворами «хрущёвок», как вдруг из-за куста сирени ко мне бросилась пожилая женщина, страшно сутулая, в старомодных очках и таком же старомодном пиджаке, из кармана которого торчал собачий поводок. Она беззвучно, как рыба, открывала рот и показывала рукой в сторону и вверх. Я выдернул из ушей наушники, но звука старушке это не прибавило, – она открывала рот, шевелила губами, но не произносила ни слова. Я посмотрел в направлении, куда простиралась ее трясущаяся рука, и замер.
На балконе четвертого этажа девочка или девушка, издали было не разобрать, уже почти полностью свесила ноги с перил и собиралась совершить непоправимое.
Что делать? Сложные и опасные ситуации, когда есть риск и решения нужно принимать моментально, я люблю, поэтому и занимаюсь триалом, да и профессия у меня не из самых обычных, но тут, как и этот божий одуван, я подрастерялся. Не часто в жизни приходится кого-то срочно спасать. Кричать и пытаться остановить – бессмысленно, я понимал, что этим можно только напугать. Звонить во всякие спасательные службы нет времени. Я что есть силы рванул под этот злополучный балкон, пытаясь рассчитать траекторию падения, и, по всему, рассчитал верно, – девчуля летела на меня, как мешок картохи, мне оставалось лишь вовремя ее поймать. Я поймал. Удар был нехилый, я упал на траву, не выпуская из объятий девчонку, и ощутил резкую боль в позвоночнике. Последнее, что я запомнил, – широко раскрытые, испуганные темно-карие глаза мелкой (жива!) и какое-то журчание рядом. Это на тонкий ствол молодого клёна справляла нужду толстая лохматая болонка…
Дальше – скорая, реанимация, долгое восстановление... Врач, лечивший меня и фактически спасший от инвалидного кресла, сказал, что мне помогло то, что я серьезно занимался спортом и был в очень хорошей физической форме, – обычный человек вряд ли бы очухался от подобного «приключения» – такие травмы бесследно не проходят. В общем, хвала и аллилуйя моим регулярным тренировкам и моему экстремальному хобби.
Ну вот, я мало-помалу оклемался, и оставалось немного до моей выписки. Обход закончился, приближалось время обеда. По телеку показывали соревнования по велотриалу. Я поднялся налить себе сока, и тут дверь распахнулась и в палату вошел невысокий темноволосый мужчина в белом халате. Он подошёл ко мне, обнял, взял мою руку в свою и сказал: «Спасибо вам за Нину! Я её отец».
Нина? Я удивился. Девочек уже давно так никто не называет.
Я хотел было пошутить, что на моём месте так поступил бы каждый, но увидел в его глазах слёзы и передумал. Не приведи Господь никому так «летать». И так ловить. И узнавать такие вести про своих детей. Я лишь пробормотал что-то вроде «да не стоит» и пожал ему руку в ответ. Спрашивать, как сейчас девчонка, а тем более, почему она решилась на это безумие, было неловко. Жива, и хорошо. Мужчина ещё раз крепко меня обнял и ушёл. И только когда в палату принесли обед, я увидел на тумбочке рядом с кроватью свёрток. Пухлый такой конвертик с понятным абсолютно каждому содержимым. Я на автомате распечатал его и заглянул внутрь. Ну нет, это уже слишком! Как учила меня мама, любое доброе дело должно быть бескорыстным, а если оно монетизируется или человек ждёт за него благодарность, это уже не доброе дело, а сделка. Мама… Про неё нужно сказать особо.
Мама моя, Нина Ивановна, всю жизнь проработала в школе, преподавала русский язык и литературу. Она была учителем в самом священном смысле этого слова – не только учила детей, но и воспитывала, и не книжными выдуманными героями, а всей своей жизнью. Отец мой погиб, когда мне было три года, трагически и по-глупому, не на боевом задании, не на войне. Опытный моряк, он пренебрёг инструкцией по входу в закрытые помещения на судне и погиб. Маме тогда не было и тридцати. Умная интересная женщина, стройная, миловидная и к тому же хорошая хозяйка, она даже с имевшимся на руках ребёнком с легкостью могла бы сто раз выйти замуж, но – не захотела. Вот это – «не встретила такого, как твой отец» – звучит по-киношному, но как-то в детстве я подслушал ее разговор с подругой. Мама с такой нежностью рассказывала, как познакомилась с Витенькой в Одессе, как они любили друг друга и радовались рождению сына, что я расплакался. Я-то, кроме его сильных рук, поднимавших меня под самый потолок, кортика и пахнущей морем формы, не помнил больше ничего. Эх, батя, как было бы всё по-другому, останься ты жив…
Всю себя мама отдала мне и школе. Ученики дневали и ночевали у нас дома. И на всё и на всех у мамы хватало сил и времени. А ещё порядочности и доброты. Она у меня не из тех, кто провозглашает одно, делает другое, а думает третье. Она воспитывала в своих учениках и во мне абсолютно не модные сейчас принципы – любить другого больше себя, быть сострадательным, всегда помогать, и такой она и была. Не помню дня, чтобы она кому-то не пришла на помощь, не поддержала, не пожертвовала своим временем, добрым словом и – очень часто – деньгами.
Из-за этого лет в шестнадцать я сильно с ней разругался. Меня стало тошнить от этой ее вечной любви к ближним, от ее старомодности. Тогдашние мои приятели (мне нравилось общаться именно с ними) бравировали своими «подвигами», воровством, подлостью. У многих, тем не менее, впереди была очень ясная перспектива: престижный вуз, квартира, машина, причитающееся наследство, у всех родители умели «вертеться».
Помню, я тогда орал матери, что лучше б те деньги, которые она тратила на других и на свои бесконечные книги, она копила и складывала мне на счёт. Уж за столько-то лет накапало бы немало! Я бы смог купить себе квартиру и жить отдельно, а она пусть дальше возится со своими убогими, а про меня забудет. Я, стараясь сделать ей ещё больнее, зло выкрикивал, что никогда бы не выбрал себе такую нищую, неприспособленную, никчёмную мать и что лучше бы она сдала меня в детдом. Каких только гадких слов не нашлось тогда в глупой моей голове… Бедная моя мама только тихо плакала. Что она могла мне сказать? Что не может жить по-другому? Что любит свою работу, своих учеников и свои книги? Что всегда рассчитывала только на себя? Вспоминаю, и сердце сжимается от жалости и тоски.
Сразу после школы я уехал в Питер, легко поступил в морской технический университет. Я не стал моряком, как отец, но профессию выбрал, близкую к морю, а самое главное – по душе. Чтобы ходить в кругосветки на кораблях, нужно эти корабли сначала спроектировать и построить. Вот это и стало делом моей жизни.
На каникулах я приезжал к маме. Наверное, посеянные здоровые, добрые зёрна, хочешь не хочешь, а дают свои плоды.
Вся подростковая дурь выветрилась из моей головы, я стал понимать и принимать маму, ценить и беречь её.
Ещё студентом меня взяли на работу в международную компанию, и я стал зарабатывать очень хорошо. А после универа зарплата моя увеличилась ощутимо. И я очень рад, что успел осуществить многие мамины мечты, благо наша компания ещё в начале 2000-х освоила дистанционный режим работы и я был свободен в своих передвижениях.
Я сделал (ну как сделал, оплатил, само собой) маме шикарный ремонт в квартире, и у неё наконец появилась своя библиотека, где она в ведомом только ей порядке расставила все свои любимые книги. Купил наконец ей нормальный телефон и ноутбук. Заставил заняться своим здоровьем, оплатил всё что нужно. Одел её во всё это женское красиво-модное и часто любовался ею – какая же она у меня красавица! Я свозил её за границу, куда сама она никогда бы не съездила, мы много где побывали. Она, как мечтала когда-то, научилась неплохо играть на фортепиано и занялась изучением полюбившегося ей после поездки в Австрию немецкого языка. А ещё она наконец завела котёнка – тоже желание из далекого детства. Эта огненно-рыжая пушистая красавица Фая (по-немецки «огонь») скрашивала её дни, когда меня не было рядом.
Мамочка… Умерла она очень рано. Рак. Под конец она отказалась облучаться и попросила оставить ее в покое, сказав, что хочет не бороться безуспешно с ветряными мельницами, а спокойно дожить, сколько ей отпущено, закончить дела, прочесть книги, которые не успела прочитать, попрощаться со всеми и наконец отправиться к своему любимому Витеньке. Так в двадцать шесть я остался совсем один.
Фото: pixabay.com
В двадцать шесть я остался совсем один. Вы спросите, а девушки, любовь-морковь и всё такое? Конечно, девушки у меня были, я нормальный, но как-то долго поддерживать отношения, «строить свою любовь» у меня не получалось. Возможно, я прежде всего искал во всех своих зазнобах что-то похожее на маму, хотя бы тихие отблески той маминой доброты, всепрощения, интеллигентности и бескорыстия. Искал – и не находил...
После похорон нужно было что-то решать с Фаей. Отдать её было бы предательством, а взять её с собой я тогда не мог, было не до того. Пока я занимался всем необходимым, мотался между городами, за кошкой присматривала мамина подруга – приходила раз в два дня кормить и убирать. Она звонила мне и рассказывала, как там живёт её подопечная. Вроде всё было нормально.
Но однажды я приехал домой и увидел в прихожей лежащую на маминых тапочках кошку, страшно исхудавшую, очень тихую. И меня накрыло, я горевал так же, как это крошечное существо. Я сел на пол рядом с Фаей, гладил её исхудавшее тельце и утешал больше, наверное, себя, чем её, обещая, что всё будет хорошо. А ещё говорят, что кошки не испытывают депрессию и не умеют любить…
Потом, немного успокоившись, позвонил знакомой в ветлечебницу и описал ситуацию, спросил, может ли кошка умереть от тоски. Ирина сказала, что бывали случаи, когда из-за депрессии кошки отказывались жить, не имея при этом никаких физических проблем со здоровьем, – они просто не притрагивались ни к воде, ни к еде. Вообще их хвалёная независимость – давно устаревший миф, кошки стали очень зависимы от человека. Они научились любить так же, как и собаки, и в плане привязанности давно ничем от них не отличаются. Просто собаки экстраверты и «бодрее и веселее» выражают свою любовь, а кошки – существа не от мира сего, более закрытые. В целом они даже больше подвержены стрессам, чем собаки, но затянувшаяся депрессия одинаково губительна и для тех, и для других. Я спросил, сможет ли мне кто-нибудь помочь этого не допустить. Ирина ответила, что тут нужен зоопсихолог и, по всему, потребуется очень долгая коррекция, а у них таких специалистов нет. Нужно ехать в Москву и искать зоопсихологов там.
Съездил, отыскал, нашел, вылечил. Это писать быстро, а сколько времени, денег и сил потребовалось, чтобы эти четыре глагола стали явью, знаем только я и моя Фая. Вон лежит блаженно рядом, пока я по клавишам тюкаю, да мурлычет.
Ну вот, в двадцать шесть я остался один, спас кошку и девушку-«лётчицу».
Свалившиеся на меня следом после девушки деньги я себе не взял. Знаю, другого бы мама и не одобрила, не из-за денег же я бросился тогда к балкону. Я, не считая, разделил наличность примерно на три равные кучки. Даже после деления они выглядели очень внушительно.
Одну я занёс в первый попавшийся храм – накупил свечей, сказал своими словами небесной канцелярии спасибо, что не убился и девчонку смог спасти, и всё, пулей вон. На выходе уже кучку денег пытался в ящик для пожертвований втиснуть, да больно пухлая стопка была, подошёл тогда к свечной лавке и отдал деньги свечнице: «Вот, возьмите. На храм». Она вышла ко мне, поклонилась, поблагодарила и спросила, как звать меня. Я ответил. Свечница сказала: «Артемий значит. Спасай тебя Господь. Молиться за тебя неусыпно будут». Ну будут, и ладно…
Из второй кучки я часть отослал в Москву на адрес клиники, где Фаю мою к жизни вернули, а часть – в ветлечебницу, где Ирина работает. Они ж там без конца всяких травмированных, бездомных, подобранных лечат, на ноги ставят, пристраивают в добрые руки. Просто так, потому что иначе не могут. И помощь им там ой как нужна.
А третью кучку… ну про неё позже.
Прошло лет семь-восемь после всего этого. Как-то я принёс Фаю на очередную прививку в ветклинику, Ирина была в отпуске, народу собралось как никогда много, и пришлось долго ждать своей очереди. Я залипал в телефоне и, слегка приоткрыв переноску, гладил, успокаивая, Фаю, как вдруг краем уха услышал: «Да, ничего не ест какой день уже… скучает, видимо… Депрессия? Не бывает же у них депрессии…» Продолжая просматривать телефон, я думал, что вот так же, как мне когда-то, женщине сейчас всё расскажут о кошках и тоске по хозяину, что они стрессуют не хуже собак, а потом порекомендуют съездить в Москву. Надо бы ей, что ли, телефон проверенной московской клиники дать. Я уже собрался подняться, как вдруг услышал: «Есть, конечно. Подождите, пожалуйста, Нина Сергеевна примет вашего кота сразу после хаски». Ого, по ходу, и в нашем городишке в ветклинике появился свой зоопсихолог. Прогресс однако.
Подошла моя очередь, я взял переноску и направился в уже знакомый кабинет, как вдруг в коридоре меня словно током ударило – я увидел те самые глаза! Маска скрывала половину лица девушки, волосы были убраны, но я не спутал бы эти глаза ни с какими другими. Нина! Я застыл так же, как застыл когда-то, увидев её на балконе, собиравшуюся спрыгнуть.
«Нина!» – позвал я. Девушка обернулась. Это точно была она. И она узнала меня.
Мы, конечно, договорились встретиться. Я волновался, как первоклассник перед 1 сентября, не мог дождаться назначенного времени. И вот Нина пришла. Я наконец смог разглядеть её без медицинской формы, маски и головного убора. Такая же маленькая, хрупкая, воздушная (не зря я тогда принял её за мелкую, совсем ещё девчонку), темные, как у отца, густые волосы и такие же темные глаза. И очень красивые. Возможно, если бы я случайно не увидел ее в ветлечебнице в маске, когда одни глаза и видны, я бы и не обратил на неё никакого внимания.
Да, Нина стала «кошачьим и собачьим доктором», как хотела в детстве, несмотря на то, что отец не одобрял этого её выбора. Потом сузила (или расширила?) свою специальность до зоопсихологии. Мне, конечно, очень хотелось узнать, почему она тогда приняла такое страшное решение, но я не стал приставать и напоминать те нерадостные события. Захочет, сама расскажет.
И она рассказала. Далось ей это, правда, нелегко. Нине было пятнадцать. Мама объявила отцу, что уходит от него и что ждёт ребёнка. Не от него. И ушла. Вот так просто взяла и ушла. Нина выпала из её жизни, как ненужный предмет. У мамы родились мальчишки-близнецы, но братьев Нина никогда не видела. Отец был занят разводом и устройством своей личной жизни, и вскоре в доме появилась абсолютно чужая женщина. Какая уж там черная кошка пробежала между родителями, неизвестно, но никому из своих самых близких людей девочка оказалась не нужна. Выход она видела только в одном, но как раз именно в тот момент я решил в очередной раз сменить свой маршрут…
После всего случившегося отец, видимо, почувствовав свою вину (мать, по ходу, так никогда ни о чем и не узнала), стал более внимательно относиться к Нине. Со скрипом, но разрешил завести собаку и взять с улицы котёнка. Потом, опять же со скрипом, позволил стать «кошачьим и собачьим доктором». Купил ей квартиру. А потом недолюбленное сердце Нины, но такое полное любви ко всему живому, особенно к самым беззащитным – братьям нашим меньшим, жаждущее не брать, а отдавать, стала помогать дому малютки и вскоре усыновила мальчика. Назвала она его Артёмом.
Очень искренно и без всякого рисования рассказывала Нина о своей жизни, а я слушал и удивлялся.
Какой редкий, хрупкий, нежный и в то же время сильный цветок я волею случая спас! Какое чудесное создание!
Уже много позже я спросил, почему она тогда не захотела меня увидеть, не пришла навестить меня в больницу. И Нина очень просто ответила: «Мне было так стыдно, что ты оказался там из-за моей глупости».
Мы очень сдружились с Ниной. Я часто беру свою Фаю и прихожу к ней, в уютный и счастливый дом с котом, собакой, вечным двигателем Артёмом. Это место, где меня ждут, где мне всегда рады и где, надеюсь, в скором будущем моё сердце найдёт пристанище навсегда.
Да, про третью кучку. Как раз после того, как я расправился с первыми двумя, мы закончили серьезный проект, и я получил гораздо больше, чем рассчитывал. Эту сумму я соединил с оставшейся третьей частью и открыл счёт в банке. Артём, когда вырастет, сумеет правильно распорядиться деньгами своего деда и моими. Уж я об этом позабочусь.
