Сказывали старые люди, что раньше сельский батюшка ходил по домам и видел как живут люди... помогал кому советом, кому едой, а кого-то и поругивал, за неправильный образ жизни... А вечером, стоя на коленях, молился перед образами и вымаливал прощения и помощи сельчанам
Священник это посредник Бога. Богу деньги не угодны. Священник не работает. Священник служит. Служит Богу. Священник как и его прихожане Рабы Божьи. О деньгах речь не уместна. Верующий и слова осуждения не скажет, а другие найдут повод обвинить Церковь. им не важно что есть на самом деле, у них есть установки, заложенные в них с детства - они их покорно выполняют.
Спаси вас, Господи и помоги выслушивать нас грешных. Всегда на исповеди удивляюсь, откуда у батюшки силы берутся, особенно в праздники - много исповедующихся. Помоги вам, Господи, в вашем служении. Что мы без церкви? Овцы - это бы хорошо, но мы просто бараны. ...
А предлагаю ознакомится со статьей..
У людей, далеких от Церкви, а порой и у позиционирующих себя православными, есть недоумение: за что
священник получает деньги? Что за труд — несколько раз в неделю помахать кадилом? Чем же на самом деле занимается священник и от чего он устает? Предлагаем вам взглянуть на проблему изнутри.
Поскольку я на протяжении ряда лет читаю лекции по «Практическому руководству для пастырей» в Саратовской духовной семинарии, мне по характеру данного послушания приходится раз за разом — подробно и обстоятельно — рассказывать ее студентам о том, в чем заключается «работа» священника, ее особенности и нюансы, скорби и радости, труды и отдохновение от них. И вот как-то я поймал себя на мысли: вот здорово было бы хоть в самом сжатом виде, но поведать это людям внешним, не знающим нашей пастырской жизни!
Тем самым людям, для которых священник по умолчанию — бездельник и тунеядец, вымогающий последний копейки из нищенской пенсии доверчивых старушек и мастерски «обрабатывающий» потенциальных спонсоров на предмет целевого или нецелевого пожертвования.
Потом я подумал: а стоит ли? Ведь если человек хоть немного интересуется жизнью Церкви — пусть даже и не как друг, а как недоброжелатель, не может же он совершенно не знать, в чем заключается пастырское служение. Или может? Может, пожалуй. Но я предпочту не столько о служении этом как таковом сказать в немногих словах, а о другом, что в принципе к этому близко. О том, от чего священник устает.
Прежде всего замечу, что в наши дни характерные черты пастыря доброго это практически всегда лицо, несущее на себе печать многоразличных и многообразных забот, вкупе с последующим такому многоразличию и многообразию синдромом хронической усталости.
Я допускаю, что есть батюшки с недюжинно крепким телесным здоровьем и бесконечно стойкой нервной системой, но лично мне их встречать приходится редко. Да и сам таковым не являюсь, так что тема по-настоящему близка. Что же так священника утомляет, что к этому синдрому приводит?
Какое бы послушание на пастыря ни возлагалось, все равно его главной заботой и попечением остаются люди — вверенная его попечению паства и те, кто может в нее влиться, а может так и остаться за пределами ограды церковной. И первый и самый важный труд — работа с этими людьми. Но, конечно, еще прежде того — служение Божественной литургии и вообще совершение богослужений.
Казалось бы, что сложного и утомительного в этом? Напротив, богослужение должно являться для священника источником сил, энергии, необходимых для всей его деятельности в целом. Так оно и есть. С одним лишь маленьким, но очень значительным «но».
Когда я был еще послушником, я слушал рассказ хорошего, опытного игумена из лаврской братии, который незадолго перед тем вернулся из села в одной из северных областей нашего отечества, где он гостил, будучи в отпуске, и где ему привелось послужить на престольный праздник, заменяя в местном храме заболевшего настоятеля.
— Ты знаешь,- говорил он,- читаю молитвы, произношу возгласы, а чувство такое, словно сквозь лес густой продираюсь. Поворачиваюсь, чтобы народ благословить, а на меня люди смотрят с искренним непониманием происходящего. И весь их интерес сконцентрирован на баке с освященной перед литургией водой. Они бы на него и раньше набросились, да я просто лег сверху грудью и сказал, что до отпуста литургии воду набирать не позволю, а то и на службу толком никто бы не остался. Отслужил, причастился, разоблачаюсь, состояние такое, будто палками по всему телу били… Избаловала нас Лавра прихожанами-молитвенниками!
Может кто-то и правда подумает: «Какой избалованный батюшка! Какой изнеженный… Палками его били, дескать, скажет тоже». А меж тем в этом маленьком рассказе как в капле воды отражается то главное, от чего священник может уставать. Это очень непросто — молиться за всех, кто в храме, быть локомотивом для состава, у вагонов которого колеса разве что не заблокированы. Ощущения, конечно, у разных священников разные бывают — «палками били», «вагон с кирпичами разгружал», но это просто от особенностей восприятия. А суть — всех на себе тащил.
Разумеется, на приходе уже сложившемся, благоустроенном, дружном, состоящем из по-настоящему церковных людей, все совсем иначе. Да только чаще всего начинать приходится — особенно в таких, сельских храмах, не то, что с нуля, а с отрицательной отметки. Помню хорошо нашего товарища, которого на Страстной седмице отправили на вновь открытый сельский приход. Привел запущенную церквушку в порядок, отдраил его в одиночку, просфоры испек, приготовился к службе, и вот она — первая Пасха.
— Христос воскресе! — радостно возвещает он людям, пришедшим в храм.
А они на него смотрят, и в глазах ясно читается вопрос:
— Ну? И что дальше?
Только и оставалось, что самому себе отвечать:
— Воистину воскресе!
После такого праздника не то, что будешь чувствовать себя неважно, отлеживаться придется. Правда.
Кто не помнит образ пастыря доброго, который идет за одной-единственной заблудившейся овечкой и несет ее обратно на своих плечах? Она не так уж и легка. А если она не одна? И если опять же надо — нести на себе?
Как это происходит практически и почему на себе?
Ну, вот, например, крещение. С крестными и родителями провели ряд огласительных бесед, они их… выдержали. Но на крещение пришли не только они, а и родные с друзьями, все люди невоцерковленные. Час в храме для них подвиг, причем, судя по всему, непосильный. Они переминаются с ноги на ногу, смотрят по сторонам, мучаются. Священник обратился к ним вначале со словом, в котором кратко сказал о том, что крещение не просто частное событие, а праздник всей Церкви, и сейчас они ее собой представляют, призвал к молитве. Но… слово не нашло благодарных слушателей.
И можно, без сомнения, просто «отчитать» и «отпеть» положенное, да будет ли совесть спокойна? И священник молится — опять за всех присутствующих, не только за крохотного младенца в белой кружевной рубашечке, но и за всех прочих младенцев — великовозрастных и совсем несмысленных. И то же чувство страшной усталости и изнеможения потом.
Каждый из нас знает эту удивительную разницу — между «таким» крещением, и другим — когда крещающийся и немногие близкие его ловят каждое слово молитвы, откликаются на него сердцем, участвуют и сопереживают. Не так часто это бывает, как хотелось бы. И не в том дело, что пастырь нерадив и «оглашать», как следует, не хочет. Просто люди такие духовно немощные в большинстве своем, овечки чисто…
А исповедь? Это, пожалуй, самое трудное. И не в том дело, что раз за разом священнику приходится слышать не только «грехи повседневные», но и грехи действительно тяжкие — таков уж мир, в котором мы живем. И слава Богу, что решаются люди придти с ними в храм, чтобы разрешиться от этого страшного бремени! Усталость от этого — естественная и законная. Но она и «здоровая», потому что не только ангелы на небесах радуются покаянию грешника, а и пастырь ему радуется, особенно, когда видит, что оно настоящее — искреннее и глубокое.
А вот если оно «постольку поскольку», без сокрушения, без желания измениться, стать лучше, сводящееся к констатации или даже какому-то странному недоумению «кающегося»: «Вот, вроде бы и грех это, а может, и нет… все так живут»… Тогда опять ощущение, словно воз на себе тянешь. Так же как и тогда, когда после каждого сказанного слова человек смотрит на тебя и ждет: не разберешься ли ты с его грехами вместо него, не решишь ли за него эту проблему — как сделать так, чтобы их больше не было? У него-то ведь сил бороться нет.
Не говоря уже о людях, которые на исповедь подходят не со «списком грехов», а с просьбой: «Сделайте мне что-нибудь…». И сколько ни бьешься, ни объясняешь, что ты «сделаешь» — помолишься, посоветуешь, но главным образом человек сам делать должен, в глазах просящего лишь тоска, которая, кажется, еще немного, и твое сердце тоже наполнит…
…А еще устает священник и унывает порой даже, когда видит, как и постоянные его прихожане, с которыми уже не одна Пасха и не одно Рождество вместе отпразднованы, с которыми не только десяток куличей, но и пуд соли съеден, топчутся на месте, спотыкаются, падают вместо того, чтобы споро идти вперед. Неправедно такое уныние — но чего греха таить, бывает оно.
А после службы — требы. В разных домах, квартирах, больницах, на улицах даже, на кладбищах. И едет священник из конца города в конец с чемоданчиком и епитрахилью на шее со смешно оттопыривающей плащ на груди сумочкой для дароносицы. И один смотрит на него так, другой иначе, кто-то язвит, кто-то произносит вполголоса из сокровенности сердца идущее: «Мог бы — убил!». Ну, это, конечно же, в том случае, если не имеет священник роскоши незаконной — личного автомобиля. Впрочем, зачем он ему, бездельнику и тунеядцу?
Ни для кого не секрет, наверное, что если священник является настоятелем, то волей или неволей, но ему приходится осваивать всевозможные смежные профессии — понемножку становиться администратором, финансистом, прорабом. А иногда и не понемножку. Потому как хозяйство часто достается порядком запущенное, во многих заботах нуждающееся, это не говоря о тех случаях, когда с нуля строить нужно.
Кажется, это очень здорово — такая многофункциональность. Здорово и интересно. Только надо самому быть «практикующим священником», чтобы на опыте узнать, насколько в действительности все эти «наросты» мешают пастырю в его служении. И не только потому, что время отнимают и силы, а и потому что трудно, когда у тебя все вперемежку в голове и в душе: долги перед строителями, которые вот-вот развернутся и уйдут, кирпич некачественный, с которым тебя обманули, зарплата сотрудникам, опять задержанная, а у них она и так невысокая… И вместе с этим — исповедь, служба, требы. Что-то в итоге страдает. Что-то… А священник страдает непременно, разрываясь меж тем и другим.
Отдельная тема — спонсоры и благодетели, о которых так любят иронично писать светские журналисты. И вообще — «добывание денег». Если кто-то думает, что это легкий и радостный труд, то такого человека просто надо брать на работу — пусть сам трудится, добывает, а мы ему зарплату платить будем. Зарплаты мало — пусть процент с каждого пожертвования получает, лишь нас от этой нужды освободит. Только утопия это, к сожалению, нереальная и несбыточная.
Спонсоры спонсорам рознь. Церковный человек, прихожанин, имеющий свой бизнес и регулярно жертвующий на храм — это встречается, но это — редкость. А куда чаще священник идет — порой по рекомендации, порой наугад — по офисам и кабинетам, пишет письма, отсылает и снова идет. Потом отсылают его, иногда вежливо, иногда не очень. Иногда — делают интересные деловые предложения:
— Ну мне, в общих чертах, нужда ваша понятно. Сколько, говоришь, на куполок надо? Пятьсот тысяч? Нет, могу только сто пятьдесят. И знаешь что, альтруистов сейчас нет. Мне тоже какая-то польза должна быть.
— ?
— А пусть меня по телевизору покажут с этим, как его… С Владыкой вашим, и он обо мне хорошо скажет. И грамоту не забудьте.
Иногда — еще интересней, ну да что рассказывать, душу бередить. Жизнь!
А только и после такого похода снова чувствуешь себя если не избитым, то, по крайней мере, аферистом каким то, который ходит и ищет, как бы чего урвать на разные свои нужды. И часто только понимание, что не свои они, а церковные, что храм у тебя за спиной и люди в нем, помогает снова идти. Бывает и иначе, конечно, совсем другие люди попадаются, но это как чудо уже воспринимаешь, и благодаришь за него — Бога и их самих…
Отдельная совсем статья — те, кто требует твоей помощи. Они никогда не оскудевают, если только ты и правда священник. Они несут тебе свою скорбь, боль, беду, приходят с нуждой духовной и нуждой материальной. И ты бьешься, чтобы им помочь. Духовно — проще на самом деле. Потому что тот, кто духовного ищет, как правило, хоть что то, но сам готов делать. А у кого беда и никакого понимания ее внутренних глубинных причин, и никакого желания в них разбираться, и даже веры как таковой нет, а только одно: «Сделай что-нибудь, если можешь»?
Вот ты и соцработник импровизированный, и участковый, и сам спонсор — опять в одном лице. Только с КПД не особо высоким, потому что не хватает тебя на все. И от этого тоже страшно устаешь — от того, что нужен ты, а тебя не хватает. Выправляешь с грехом пополам паспорт бомжу (слово противное, но трудно постоянно повторять — бездомному человеку, вот и привыкаешь к этому жестокому сокращению), пролечиваешь его от… разных болезней, таких, что в приличном обществе и не назовешь, а на следующий день кто-то бьет его бутылкой по голове, и ты даже отпеть его не можешь, его уже без тебя похоронили…
…Что-то мне кажется, увлекся я. Хотел просто сухо и коротко изложить, от чего может уставать современный пастырь, а перешло все в жалобу какую то, что ли… Наверное, тема просто больная. Или усталость накопилась. Или — поделиться захотелось, усталостью то есть. Да и мы делимся ею друг с другом — армия усталых бездельников и тунеядцев. И потому очень хорошо находим между собой понимание: знаем ведь, что у кого болит и почему.
Конечно, грех нам на самом деле на что-то роптать, в действительности мы очень счастливые люди. И Господь за малый труд утешает так, что никаких других утешений не надо, и людей вокруг замечательных море, и смысл и цель жизни предельно ясны, и жизнь сама так часто открывается, как самое настоящее чудо.
Поэтому и жалоба — не жалоба, а обычный рассказ. В большей степени, повторюсь, на внешних рассчитанный. Может, кто-то вчитается в него и увидит в нашей жизни что-то достойное — нет, не уважения, а хотя бы принятия. Может, не будем казаться такими уж никчемными, никому пользы не приносящими и ровным счетом ничего не делающими ленивцами? Дай Бог, если так.
игумен Нектарий ( Морозов)
