Сейчас семья Усмановых Натальи и Василия вместе с детьми находится в одном из отелей Тулы. От ада, в центре которого они оказались в Мариуполе и уже думали, что никогда не выйдут, их отделяет всего две недели.
- Мы приехали в Тулу 5 мая, 9-го отправились на парад. Когда начали давать залпы из пушки, у меня случилась истерика: я упала на колени и накрыла голову руками; я плакала, думая, что стреляют по-настоящему. Люди рядом не понимали, что происходит. Это сложно понять, для этого надо быть там, где мы были. Но я не желаю этого никому. Не дай бог кому-то пережить все это, — говорит Наталья.
Первые выстрелы в Мариуполе прозвучали 24 февраля. Но всерьез их Усмановы не восприняли.
- Мы подумали, что будет как в 2015 году, — сейчас постреляют и прекратят. Тоже «Азов» провокацию устроил: обстреляли мкр-н Восточный с трех сторон, заявляя, что Россия — агрессор. Тогда много людей погибло. В этот раз мы тоже решили, что это провокация. Не было еще осознания, что в этот раз все по-серьезному уже. Да даже когда мы оказались в заводе с минимальным количеством продуктов и одежды, не думали, что тут надолго.
В клетку сами пришли
Идея спрятаться на территории «Азовстали» в конце февраля казалась вполне хорошей: там был запас еды, воды, там есть укрепленные бункеры. Именно поэтому казалось, что там безопаснее, чем в квартире.
- Мы жили на окраине Мариуполя и, когда 24 февраля начались обстрелы, мы сразу же переехали в другой район — поближе к центру. Рассчитывали, что до туда не дойдет. В Донецке на протяжении 8 лет обстреливаются в основном окраины. Мы рассчитывали пересидеть и вскоре вернуться домой. Но 25-го вечером уже стало понятно, что и в центре не безопасно. Поэтому решили укрыться в заводе. Мы же с мужем сотрудники этого предприятия. Всем работникам руководство разослало СМС с предложением прийти в бункеры, можно было привести с собой и родственников. На следующий день собрали детей, заехали в магазин за продуктами (полки были уже полупустые), взяли, что было, и отправились на завод.
Одними из основных объектов, которые взрывали военные в первые дни, были банкоматы — уже к 28 февраля снять деньги с карт было очень сложно. Магазины тоже начали грабить, причем, по словам Натальи, делали это в том числе и украинские военные. А все, что осталось, выносили жители — а как еще, если купить все это нет возможности?!
- В первые дни мы еще выезжали с территории завода в магазины и видели, как военные выносили продукты и грузили их себе. С нами на заводе был 4-месячный грудничок, родители его попросили наших ребят привезти подгузников. У магазина стояли военные, мужчины попросили их разрешить зайти взять подгузники и детское питание — оно же не нужно военным. Они дали добро. На окраинах вскрывали склады; те, кто остались в городе, на свой страх и риск ездили под обстрелами туда за продуктами. Многие не возвращались.
Но и на территории завода далеко не безопасно было перемещаться. Всегда был риск попасть под обстрел или снаряд.
- Наши мужчины собирали по цехам воду, вещи, какие находили, тоже приносили. У кого были рядом с бункерами столовые, вскрывали их и забирали продукты. У нас рядом был только буфет, но там нашлись только сладости и торты. Торты мы есть не стали, потому что побоялись отравиться — лекарств-то у нас не было.
В целом я не знаю, где было правильнее остаться. Тем, кто остались дома и потом спустились в подвалы, тоже было ужасно. Сколько погибло людей! Кто на улице рядом с домом готовил еду и попал под обстрел. Кого-то завалило, когда дом рушился. Кто-то отравился дымом во время пожаров… Я очень боялась идти в подвал. Но город так не «утюжили», как «утюжили» завод.
Два месяца темноты
Никто, спускаясь в заводские укрытия, не предполагал, что окажется тут на грани выживания.
- В первые дни на заводе казалось действительно относительно безопасно. По дороге в бункер мы завезли маме (она жила рядом с заводом) хлебопечку и замороженные продукты из дома. Она каждый день пекла нам хлеб и варила еду. Муж ездил к ней и забирал все готовое, так и кормили первые дни детей. Но вскоре ситуация резко ухудшилась: взрывы начались и в том районе, где жила мама. Поэтому 2 марта я сказала мужу и брату, чтобы ехали и забирали ее из квартиры на завод.
К тому времени уже кое-как начал обустраиваться быт в бункере. Если те условия, в которых жили люди, вообще можно так называть.
- Кушать готовили в тоннеле на импровизированном мангале: положили пару кирпичей, на них поставили решетку, о которую ноги чистят при входе в помещение, а в оцинкованных ведрах готовили на 50 человек — тех, кто находился в нашем бункере, — рассказывает Василий.
Стационарный источник света — единственный и тоже самодельный.
- Несколько человек приехали на завод на машинах. Сняли с них аккумуляторы, прикрутили провода и подвели к диодной лампочке, — добавляет Василий. — Она тускло освещала только входную часть помещения, чтобы дети могли играть и рисовать. Вглубь же свет от нее уже не доходил. Там дальше только с фонариками. Их тоже заряжали от аккумуляторов. Как разряжался аккумулятор, приходилось выходить на поверхность, заводить машину и заряжать. И так, пока топливо не кончится.
- Спали на лавках, все вместе — людей же много было. Лавки стояли вдоль стены, на них вещи, куртки, одеяла, матрасы — у кого что было, — говорит Наталья. — В соседнем закутке — ведра в качестве туалетов. Помыться можно было только в тазике: мыльной губкой протереть себя, а потом в этой же воде что-то постирать. И то, если пошел дождь или вскрыли трубу с технической водой, — питьевую экономили.
Когда через месяц начали заканчиваться запасенные продукты, люди уже были близки к панике.
- Мы почти два месяца находились под интенсивными боями. Через месяц у всех запасы кончились. Пришлось есть сухпайки, которые были на заводе. И их тоже приходилось экономить, — отмечает Усманова.
«Азов» под живым прикрытием
С приходом на территорию завода батальона «Азов» правила поменялись.
- Когда пришли ВСУ и «Азов» на территорию завода, наш бункер уплотнили: к нам пришли люди из соседнего бункера. Воякам понадобилось их помещение для госпиталя. Вот так мы целой толпой жили и не знали, как и что там происходит. Военные не говорили, когда объявлялся режим тишины, чтобы мы могли выйти. Наоборот, пугали, что выходить небезопасно и лучше оставаться в бункере. Последнюю неделю уверяли, что о нас помнят и не бросят, что будет эвакуация, — сейчас ведутся переговоры. Мы уже не знали, чему верить. Казалось, что вообще никто не знает, что мы здесь, — говорит Наталья. — «Азовцы» уверяли, что Россия срывает договоренности, не дает автобусы для вывоза людей с завода, постоянно меняет проходные, с которых будут забирать людей. А почему Россия должна вообще давать была автобусы-то, если мы на территории Украины и наша армия очень хочет эвакуировать нас в безопасное место? Я не верила этим сказкам. Они рассказывали, что не сдадутся и будут стоять до последнего. А чего последнего? Или кого? Нас, мирных жителей? Пока мы тут все сами не помрем? ВСУшники — это молодые ребята лет по 18−20, они нормально к нам относились и разговаривали. Нам их даже было жалко, потому что их действия контролировали националистически настроенные «азовцы».
Контроль со стороны нацбатальона велся тотальный. Наталья уверена, что имея под боком гражданских, «азовцам» было намного легче выстраивать обвинительную линию по отношению к России.
- Мы готовим кушать в тоннеле, мимо пробегают ВСУшники, молодые пареньки, и спрашивают: «А что вы тут сидите? Ведь режим тишины объявлен. Сейчас у нашего начальства узнаем, как вас вывести». В нашем бункере были люди, которые поддерживали украинскую сторону и верили «азовцам». Они побежали к ним и доложили, что два ВСУшника пообещали вывести людей. «Азовцы» схватили этих военных, надавали им тумаков. Я думаю, что если б не было радикально настроенных наемников «Азова», то ВСУ давно бы уже сдались. Как с завода Ильича вышли около 1000 военных, — рассказал Василий.
Информационная блокада и запреты выходить за территорию порождали панику среди многих.
- Какие-то отдельные новости узнавали, когда удавалось поймать радио, — говорит Наталья. — Российское слушали тихонько в наушниках, чтобы те, кому не надо, не узнали об этом. Нам в какой-то момент начало казаться, что о нас не знает никто. И мы просто добровольно пришли в свою могилу два месяца назад. В российских новостях под сомнение ставили, что вообще гражданские есть на территории «Азовстали». А все из-за того, что Россия отправляла несколько раз автобусы для эвакуации, но к ним никто не выходил: нас же азовцы не выпускали. И Россия решила, что это блеф украинской стороны, гражданских на «Азовстали» нет, раз они не выходят. Режим тишины — это возможность для украинской армии отдохнуть. Мы писали на бункере «Люди», «Дети», но украинские военные на это лишь смеялись над нами — якобы мы сами из себя мишень делаем. А мы надеялись, что нас выведут.
Попытка выйти провалилась
- Из новостей мы узнали, что в конце апреля из бункеров конверторного цеха «Азовстали» недалеко от нас самостоятельно выбрались люди, — продолжает Усманова. — После этого я начала своим ребятам в бункере говорить, что надо уходить. Ну сколько можно тут находиться?! Другие же смогли выйти — и мы сможем!
В бункере все ходуном ходило при обстрелах. Мне казалось, что плита не выдержит и рухнет при следующем попадании. И нас похоронит. Да и еда, и вода уже заканчивались.
30 апреля от военных узнали, что до вечера объявлен режим тишины. Мы решили: это наш шанс выйти. Собралась группа около 25 человек, в том числе дети и старики. Далеко не ушли — метров 50, а там нас остановили «азовцы». Начали в грубой форме спрашивать, куда мы пошли и кто нам разрешал. Оказалось, что нам выходить нельзя. Поглумились над нашей самодеятельностью: «А, вы такие смелые — вот вам автоматная очередь. Что? Обосрались? А теперь идите обратно». Постреляли над головами и загнали в бункер. Наши доводы о том, что у нас есть больные люди и им нужна медпомощь, их не убедили. У меня — астма, у мужчины сахарный диабет, и он без инсулина уже несколько недель, у других — какие-то еще хронические заболевания. Правда, в этот же вечер к нам пришел военный врач, спросил, какие медикаменты нужны. Мы составили список. Позже он пришел и сказал, что лекарств нет. Пообещал лишь вывести больных. Но не более 10 человек. Вернулся он за нами только на следующий день. Повели очень странным путем, до проходной было дойти 15 минут, но шли мы 2,5 часа через какие-то разрушенные цеха, перебирались через завалы. И все это с вещами, какие еще из дома захватили. По дороге я выкидывала вещи из сумок, потому что уже невозможно было их нести. Было очень страшно. Кстати, когда мы уже ехали, то видели много пустых автобусов недалеко от завода. Их бы хватило, чтобы эвакуировать всех людей из бункеров. Просто их не выпускали.
Мы ехали по городу, которого нет
- Я два месяца не видела солнца, город. Нам рассказывали, конечно, что наверху все вокруг разрушено. Но я даже представить не могла, насколько. Когда мы поехали в автобусе, я плакала. Столько слез вылила за эти месяцы! Мне все время было очень страшно, поседела от этого.
Еще в бункере мы решили, что поедем только в Россию. У нас была возможность отправиться в Запорожье, но это вариант даже не рассматривался. Для меня после пережитого Украина как государство перестало существовать, и возвращаться туда я не хочу.
Я считаю то, что сделали с нами в «Азовстали» — это предательство. Нас использовали как живой щит. Оставшиеся после нас в бункере люди смогли выйти только через неделю: их «азовцы» обменяли на продукты и медикаменты. Они говорили, что защищают граждан, а по факту просто использовали для обмена. «Азовцы» вели себя так, будто они герои, а мы — так, ерунда какая-то. Они обвиняли наших мужчин, что они не взяли оружие и не пошли защищать свою страну. Эти «герои» искали в нашем присутствии на заводе лишь свою выгоду. Вот сейчас «азовцы» начали покидать завод, как крысы, — недолго они без нас продержались.
