Сергей К.
Прежде испытывая лишь уверенность в собственном выборе, теперь я чувствовал только безграничное раздражение. Моя будущая супруга умудрилась всё перевернуть с ног на голову: я хотел идти работать вахтой из чистейших побуждений, но был обвинён в эгоизме и бегстве за деньгами.
Сидя на табуретке в нашей небольшой кухоньке, она закрыла лицо руками и молчала. Я знал, что её пальцы прячут слёзы. Это бесило ещё сильнее: собственную плаксивость женщины умело применяли там, где мужчин следовало продавить. Самый подлый механизм влияния.
— Я решил окончательно, Насть, — чётко и с расстановкой произнёс я, — Абсолютно не понимаю, чего здесь такого! Я буду каждый день звонить и никуда от тебя не денусь. Более того, всё это началось с твоей подачи!
— Поезжай куда хочешь, — девушка опустила руки: её красивое, утончённое лицо покраснело, но в серых глазах от былой обиды не осталось и следа. Лишь стальная уверенность и злость. — Я просто хотела видеть своего мужа чуть чаще, чем раз в два месяца. Но ты взрослый человек и вправе выбирать, не считаясь ни с чьим мнением.
— Очень хорошо, что ты уважаешь моё решение! — я рывком поднялся и вышел в коридор, накинул куртку и покинул квартиру, громко хлопнув дверью. Мне не стоило оставаться дома: злость переполняла всё моё существо. Настя не поддержала меня, вонзив в спину нож собственной истерики. Понять её упорство я, как ни силился, не мог.
Мы жили вместе уже два года. Эта работа могла полностью закрыть финансовый вопрос свадьбы, которая по планам состоится через полгода! С начала отношений мне казалось, что мы с ней хорошо понимаем друг друга: ссоры были редкостью, а взгляды и интересы совпадали почти целиком. Когда мы с Настей съехались, то обнаружили и полное совпадение бытовых привычек. Ну не чудо ли! И жизнь наша протекала в размеренной идиллии, пока не встал вопрос о свадьбе: внезапно упёршись, Настя заявила, что хочет отпраздновать с размахом и всеми своими родственниками. Мои возражения о банальной нехватке денег встретила та же истерика: такой важный момент в её жизни! А я его испортить хочу!
Работать в Сибирь меня позвал старый приятель: на ходу набирая его номер, я намеревался встретиться с ним прямо сейчас и обсудить детали.
Отъезд планировался уже на завтра, и я поймал себя на мысли, что это напоминает побег. Возможно, так и было: как разрешить наш конфликт я не знал – на все мои спокойные аргументы отвечали слезами.
Размышляя об этом разговоре спустя пару месяцев, уже в Красноярском крае, я хоть и не мог отпустить обиду, но чувствовал, как сильно скучаю. Пока находился в дороге, мы созванивались с Настенькой часто – где едешь да как самочувствие. Оба пытались делать вид, что ничего не произошло, но получалось плохо – я слышал это по её голосу и чувствовал сам. По мере углубления в Сибирь звонки случались реже, поскольку связь в этих местах – дело приходящее и уходящее. На самом объекте, что за два месяца успел стать мне домом, с ней и вовсе большие беды: единственный вариант – спутниковый телефон и всего минута разговора в день.
— Серёг, очнись! Харэ в облаках витать!
Обнаружив у себя в руках рабочий инструмент, я вернулся с небес на землю и перевёл взгляд на Лёху. Окликнувший меня друг прошёл мимо. Он регулярно курсировал по территории стройки, успевая каждому раздать по поручению.
Одёрнув меня, он был полностью прав: на работе не следовало отвлекаться. Конкретно взятая стройка, представлявшая собой возводимый каркас двухэтажного здания, не была самым опасным местом на земле, однако тоже требовала концентрации.
Но эта святая мысль в полной своей значимости дошла до меня слишком поздно. Я так и не понял, что произошло: нечто тяжелое смачно приложило меня по голове. Кто-то закричал, но разобрать слова не удалось – сознание быстро поглотила тьма.
Мутноватый свет пробился сквозь закрытые веки и я, открыв глаза, поморщился от его яркости. Голова гудела и мозг, судя по ощущениям, собирался покинуть голову через глазные отверстия. К горлу подкатил приступ тошноты, но рвоты не последовало. Обнаружив себя на кровати в довольно светлой комнате, я с усилием попытался вспомнить, как сюда попал. Мысли больше напоминали вязкое болото – пробираясь сквозь пелену тупой боли, мне не удавалось вспомнить даже собственное имя.
Дверь распахнулась, впуская в комнату невысокую рыжую женщину, одетую в белый халат.
— Очнулись, Сергей Саныч? Отлично! Наш краевой хирург над вами голову сломал.
От звука её голоса виски кольнуло болью. Не сразу, но я сообразил, что этот человек способен рассеять туман неизвестности.
— Я вообще ничего не помню. Что со мной случилось?
— А вот это я и предполагала, — бодрости её голоса печальная новость не умалила, — Если будете соблюдать процедуры – память восстановится, но не сразу. А насчёт произошедшего: выполнение техники безопасности спасло вам жизнь! На вас шмякнулась тяжеленная балка, и каска-то урон смягчила, вообще надвое расколовшись! Удар прошёл по касательной, но черепно-мозговую вы всё равно получили тяжелую. С момента происшествия прошла уже неделя, поэтому я рада, что сознание к вам всё же вернулось. Скажите, вы помните вашего друга Алексея?
Произнесённое ею имя не вызвало в воспоминаниях никакого отклика. На попытки вспомнить потребовались усилия, из-за чего голова начала ощутимо побаливать. Я отрицательно ею мотнул.
Женщина нахмурилась.
— Так вот, — продолжила она, — Он просил вам сообщить, что с виновными разобрался, компенсации уже зачислены. Вас отправят домой сразу, как только я, как врач, признаю ваше состояние удовлетворительным. А до этой планки вам ещё работать и работать, уважаемый!
Дальнейшие дни тянулись утомительно: бесконечные процедуры сменяли друг друга. Как только одна из них заканчивалась – память о ней стиралась. Любая попытка вспомнить детали происходящего со мной требовала всё тех же усилий, из-за чего головные боли стали моим извечным спутником.
Но бытовые трудности беспокоили меня не так сильно, как ставшие недоступными воспоминания о моём прошлом. Ежедневные потуги приносили минимальный выхлоп: образы и ощущения из прошлого, до которых удавалось докопаться, были слишком расплывчаты. А внутричерепное давление росло, ноюще-тупой болью каждый раз прерывая эти увлекательные раскопки.
Но однажды рыжая врач, Валерия Евгеньевна, протянула к моему уху телефон, представив звонившего как мою мать.
— Серёженька… — раздался из трубки дрожащий голос. Сердце пропустило удар: я его узнал.
Мама долго сокрушалась о произошедшем – я слышал, как отчаянно она пыталась сдержать предательскую дрожь, – сетовала на то, что меня так долго не отпускают домой. Просила переехать на время выздоровления к ней, на что я, не раздумывая, дал согласие. Говорила что-то про старшего брата, которого мне вспомнить и представить чётко уже не удалось.
Она так переживала и беспокоилась, хоть и старалась не показывать своих чувств, что я прослезился. Не получилось сдержать слёз и тогда, когда, наконец, переступив порог её квартиры, впервые обнял эту тучную, пахнущую выпечкой и пряностями женщину. Плакала и мама, отстранясь и заглянув в мои глаза.
— Добро пожаловать домой, Серёж, — она отошла в сторону в небольшом коридорчике и я увидел ещё двоих людей. Высокий подтянутый мужчина показался мне знакомым – и мать представила его как моего брата, Владимира. А вот девушку, которую тот приобнял за талию, я как ни силился припомнить не мог.
Та стояла, опустив взгляд в пол и, казалось, вовсе не дышала.
— Познакомься, Серый, — басовито произнёс брат, крепче прижав её к себе, — Моя будущая жена, Настенька. Скоро ты станешь дядей!..
... С трагичного случая на стройке минуло два года. Потеря памяти не обошлась без последствий: хоть многие воспоминания и восстановились, трудовая квалификация оказалась в той части прошлого, которая осталась мне недоступна.
Сидеть на шее у матери-пенсионерки я себе позволить не мог, поэтому стал искать варианты подработки, в числе которых попалась и вакансия сторожа.
Очередной жаркий летний день близился к завершению, а моя рабочая смена, наоборот, только начиналась. Присев на пороге своей охранной «будки», я закурил, упёршись взглядом в нестройные ряды деревьев. Склад расположился в густом перелеске и картины природы здесь водились очень живописные.
Громада грязно-белого меха, что лежала подле закрытых ворот, повернула голову в мою сторону. Этот пёс жил на складе задолго до моего назначения и явно происходил от алабаев: стоит ему подняться – и ростом собака станет мне по пояс. При моих двух метрах. Коллектив мужиков прозвал его Громом – голос пёс подавал редко, но имя оправдывал.
Протянув руку, я осторожно потрепал пса по пятнистой макушке. Тот скосил на меня чёрный глаз и тяжело, – как мне показалось, – вздохнул. Я невольно вторил ему: по возвращении из больницы домой, к матери, жизнь моя вовсе не стала легче.
Даже сейчас, спустя два года, головные боли оставались моим частым гостем.
— Поделись сигареткой с дамой, Серёг!
Я обернулся: голос принадлежал моему сменщику, Артёму. Он приблизился ко мне вразвалку, ведя за собой девчушку. Её довольно откровенный внешний вид наталкивал на мысль о принадлежности той к известной профессии, чему я, зная своего «напарника», ни капли не удивился бы. О её визите в нашу сторожевую обитель Артём предупредил меня накануне.
— Слышь, ко мне тут вечером куколка одна заглянет, ты ж не против? — без всяких приветствий прозвучал в телефоне его голос.
— Тебе не надоело? Или все ближайшие гостиницы добавили тебя в ЧС? — устало-раздражённым тоном ответил я. У нас было несколько каморок для сторожей, поэтому Артём, благодаря равнодушию начальства, этим пользовался.
— Саша славная девочка, вот увидишь, — истолковав мой ответ как согласие, он положил трубку. Для чего тогда было спрашивать – уму не постижимо.
Сейчас, разглядывая её тонюсенькую фигурку в наступающих сумерках, я бы поспорил об этой «славности». Казалось, что росту в ней было не больше 160 – на фоне Тёмыча Саша выглядела совсем школьницей, чей детский облик нарушали лишь выдающиеся формы.
Дома Артёма ждала жена и сын. Я отвёл от парочки взгляд, испытав приступ раздражения.
— Боюсь, твою пассию не устроит то говно, которое я курю.
Артём рассмеялся, по-хозяйски закинув руку на плечи девушки. Та поёжилась и косо на него взглянула, но промолчала.
Они ушли, а я остался наедине с неприятными мыслями, что проснулись с появлением Александры. Я упорно отгонял их прочь, но не мог не признать – очень уж эта девушка лицом походила на Настю.
Мама не смогла долго скрывать от меня правду: когда память стала возвращаться, она, расплакавшись, поведала мне историю нашего с Настей расставания. Тогда я не нашёлся с ответом, молча накинул верхнюю одежду и вышел из дома. Помню, как сейчас: стояла морозная январская ночь, на улице ни души. Лишь я и красный огонёк сигареты, которую мне не довелось брать в руки более десяти лет.
Сейчас же я лишь хмыкнул, подняв взгляд к ясному небу. Ярко-красные полосы облаков, ловя лучи заходящего солнца, расчертили темнеющий небесный свод. Прошлое не сможет терзать меня вечно и уже сейчас сдавало позиции. Мною овладевало равнодушие.
Территория нашего склада была достаточно большой, поэтому охранников на одну смену всегда назначалось не меньше двух. Обход совершался раз в 3-4 часа и я, не став дожидаться полной темноты, поднялся с насиженного места. После нескольких часов неподвижных раздумий в спину отдало неприятной дрожью.
Белый Гром, мирно дремавший на том же месте, тут же поднялся вслед за мной. Он будто знал, куда я собирался идти и только этого момента и ждал. Его разумность меня уже давно не удивляла: поманив его за собой, я направился вглубь складской территории. Зверюга последовала за мной. Шёл он неторопливо, но нагнал меня достаточно быстро и зашагал впереди: теперь казалось, будто пёс руководил обходом вместо человека, ведя меня давно выученным маршрутом.
В наших складских помещениях в основном хранились автомобильные запчасти самых разных калибров, начиная с совсем новых и заканчивая снятыми Б/У. Товар востребованный и нередко дорогостоящий, поэтому и желающих присвоить добро тоже хватало: ловцы халявы попадались не меньше пяти раз за месяц. Гром чувствовал воров за версту: с виду неповоротливый, пёс вдруг проявлял чудеса скорости и невиданной прыти. Он не пытался порвать их на куски, но, поймав, держал крепко, дожидаясь едва поспевающих за ним охранников. Нам оставалось лишь арестовать смельчака и дождаться с ним прибытия наряда.
Поэтому, когда Гром вдруг глухо зарычал и рванулся вперёд, я, не раздумывая, ринулся следом. За полгода работы здесь опыт задержания у меня уже имелся: руки инстинктивно нашли в кармане свисток, а на поясе притороченную дубинку.
Пёс остановился перед дверью старого блока, уперся в неё передними лапами и залаял. Подбежав ближе, я нахмурился: это помещение не использовалось, поскольку служило складом для списанного на металлолом и уже было забито под завязку. И по неведомой причине замка, запиравшего вход, на месте не оказалось. Уже здесь мне послышались голоса и вскрики, доносящиеся изнутри.
Я с усилием оттолкнул старую, проржавевшую дверь, и Гром юркнул внутрь, ловко пробравшись вперёд по узкому проходу. Его рык стал громче и тут же ему вторил возглас. Довольно знакомый возглас.
Я поспешил за собакой, мысленно готовясь к драке, и оторопел от увиденного: на приёмном пункте – единственном свободном от хлама месте, – у письменного стола на полу сидела Саша, прижимая окровавленную руку к лицу, а второй придерживая порванную одежду в районе груди. Поодаль от неё Гром всем своим телом навалился на Артёма, опрокинув рослого мужчину в ближайшую груду металлических деталей. Тот громко матерился, не в силах подняться на ноги.
Уже сидя в отделении полиции рядом с Сашей, я выяснил, что ей на самом деле не было 18-ти и Тёмычу, позволившему себе сильно лишнего, грозил реальный срок. Поступок «?напарника» меня нисколько не удивил.
В коридоре появился полицейский и, обратившись к Саше, уточнил её фамилию. Услышав ответ девочки, я оторопел, не в силах поверить своим ушам. Может, это просто совпадение? И что это за шутки судьбы такие?!
— Саша… — неуверенно обратился я к ней, — Среди твоих близких родственников нет Анастасии Валерьевны?
Дверь кабинета скрипнула вновь – всё тот же полицейский пригласил пострадавшую внутрь, для написания заявления. Александра поднялась со скамьи и недоверчиво посмотрела на меня.
— Мою мать так звали, — после секундной заминки всё же ответила она, — Я не видела её много лет, но бабушка говорит, что у неё всё хорошо. Просто я ей не нужна.
Коридор опустел, а я так и остался неподвижно сидеть в попытках подобрать челюсть. Настя, доживая лишь второй десяток, имела практически взрослую дочь и питала совершенное равнодушие к её жизни – брошенный ребёнок пошёл по кривой дорожке, даже не дождавшись собственного совершеннолетия.
Такого омерзения к человеку за всю жизнь мне испытывать не доводилось. Оказывается, я совершенно не знал женщину, которую собирался брать в жёны.
Записала Алина Гунич
Фото: freepik.com
