Перед приемом я нервничаю, выворачиваю ладони
то тем боком, то этим, показываю родинки на запястьях
ни единого шрама, показываю доктору,
как вам доктор
мои корявые кости, мои вывернутые пальцы
наконец, успокаиваюсь, говорю ему громко, не пожимая руку
выдыхаю едиными легкими: — здравствуйте! — он улыбается и
еще улыбается.
мы сегодня здоровались, но
я просто желаю, чтобы он здравствовал.
потом я кручусь на стуле, сгибаюсь, изображаю угол
— доктор, а можно мне эти таблетки? — показываю на пачку,
лежащую сбоку, почти на краю стола. таблетки — разные
то есть, почти разноцветные; гну себе пальцы,
ломаю локти
для меня почему-то эти таблетки вдруг начали что-то значить
мне кажется, они мне подходят
говорю:
— доктор, поймите… у меня все признаки надвигающегося шторма
не держу перо в руках, не попадаю по кнопкам и клавишам,
доктор,
ни одного аккорда!
и в последнее время не то небо, не то воздух испепеляющей тенью
стыдит за прошлое, будущее, настоящее
снится красно-черным и душным, сбивается
в образы смеющихся женщин
которых я пытаюсь словами сделать несчастнее…
он вертит в руках ручку и сохраняет лицо, как положено
по этикету
— понимаешь, они для тех, кто уже хоть раз
катался на велосипеде
по полю, в закате, подпрыгивая на ямах
таская за собой нитку, привязанную к воздушному змею
останавливался у родника, пил ледяную воду, понимаешь меня?
я киваю, верчусь на стуле, ломаю пальцы, а потом застываю
почти немею
как статуя
как умею
— для тех, кто однажды спас трехлапую рыжую таксу
с подпалинами на гладкой шерсти, пахнущей дачей
старой мебелью, деревом… Кто ставил ее лапами в таз
отмывал их от пыли
потому что иначе
не мог иначе
чьи дети называли ее именем любимой девочки из
последней прочитанной книги
находили на чердаке ленту, повязывали на шею
а потом приезжала о-н-а
днем носила бабушкину соломенную шляпу, вечером —
бесформенную тунику
ты смотрел на нее
и все видел
она целовала детей во встрепанные макушки, горячие лбы…
а ты хочешь всего и сразу
я мнусь и снова показываю доктору ломаные ладони, зверствуя
заверяю его, что мне можно и нужно довериться, вон, все чистое
как у праведника,
ни единой лишней родинки, ни поломанной косточки,
ни царапинки
— доктор, хотя бы попробовать дайте.
— они, если тебя интересует вкус, горькие и горячие. иногда
до лимонного кислые, как холодное зимнее солнце
когда хочется жить, но не так, а как-то еще
по-особенному
это желание зарождается, как оно было в прошлом, напоминает
а ты теперь взрослый
укутываешь ее, раскрытую, в позе мыслителя
разметавшую руки, увитые рукавами ночной рубашки
а ты хочешь сейчас все это почувствовать?
чтобы тебе, больному…
огонь, и горечь, и кислое?
это все надо выжить сначала. самому, понимаешь
выстоять
а потом уже- это для тех, кто все это попробовал
и для тех
у кого по ночам что-то слева неправильно, понимаешь?
я не смотрю на таблетки в смятой, израненной упаковке, бездумно
сжимаю руки в кулаки и разжимаю обратно
доктор треплет мои острые согнутые колени, как двух котят
полу-нежно, наполовину профессионально
говорит: давай перейдем к твоему состоянию
предчувствие шторма — это, конечно, неплохо
я разжимаю сухие и резкие, еле прорисованные на угловатом овале
губы
показываю ему ладони
демонстрирую пальцы
***
я очень надеюсь, что никто не будет смеяться над словами «таблетки» и шутить что-то, про вещества, докторов и автора: вы ведь умные зайки и не будете?)