Субботнее утро, нет ещё даже одиннадцати часов. На улице минус 10 градусов. Центральные улицы почти пустые. А вот на ул. Колетвинова, рядом с Центральным рынком, уже происходит локальный «движ». На маленьком островке, рядом с «заброшкой», тихо гудят ряды блошиного рынка.
Ряды довольно скромные: вместо прилавков — дощечки, а чаще — просто картонки со всяким почти уже ненужным хламом. Тут никто не торгует пирожками и горячим чаем, как на обычном рынке. А продавцы (торгаши, как они сами себя называют) перебиваются чаем из своих термосов. Они укутаны в тысячу одёжек: женщины в платках, капюшонах, мужчины зябко переступают с ноги на ногу в ушанках и валенках.
Здесь продаётся всё: одежда, посуда, старые магнитофоны, хрусталь, фарфор, стекло, сервизы, игрушки, обувь, DVD-диски, деревянные поделки, иконы и тут же — рюкзачки с котятами.
Продаётся даже информация! Подходим к мужчине с одной из самых обширных коллекций, спрашиваем о том, как долго он всё это наживал. Смотрит недобро и отвечает: «Для журналистов информация платная».
Дух предпринимательства здесь в каждом. Мужчина с уже обледеневшей бородой замечает фотоаппарат и предлагает сфотографировать его собственный ботинок. Буквально тычет им в камеру! Понимает, что привлёк таким чудаковатым образом внимание, и начинает рассказывать, как правильно вести дела. Говорит, что болтать надо без умолку, иначе дело не пойдет:
— Вы не были торгашами, вам не понять. А я всю жизнь почти на рынке. Здесь без болтовни ничего не продашь.
Продавать он нам ничего не хотел, просто на морозе стоять в одиночестве скучно. Идём рассматривать рынок дальше, а он всё рассказывает, как в 90-х скупал вещи и перепродавал, а все оставшееся бережно хранил в квартире, чтобы в конце концов выставить на барахолке.
Говорит, барахолка нужна малообеспеченным людям. Супермаркеты же раздают просрочку, определённый контингент её собирает. Так же и тут, только с тёплыми вещами.
В дальнем углу у забора сидит бабушка. Говорит, не замерзла: всю жизнь проработала на стройке, к морозам привыкла. Бабушку зовут Юлия, ей 80 лет. Продаёт вещи своей снохи. То ли её личные и ненужные, то ли купленные и непригодившиеся, а может, предназначенные специально для перепродажи — понять уже трудно.
Спрашиваем, почём ботинки. Отвечает: «За сколько возьмёшь, за столько и отдам». А куртка? У куртки уже есть цена, она стоит 700 рублей.
Вещам бабушки Юли ещё можно найти применение: если внушительного возраста куртка выдержит химчистку и отпаривание, её можно взять на дачу или отдать действительно нуждающемуся человеку.
Но вещи бабушки Юли почти никому не нужны. Она сидит в сторонке, и покупатели обходят её «ларёк» стороной.
«За день, бывает, только пару носков возьмут», — вздыхает бабушка.
Помимо вещей, на рынке торгуют стеклом. Или хрусталём, но определить бывает сложно. Продавцы иной раз не знают сами: гранёные советские стаканы ещё можно определить как стеклянные, а вот богатого вида графины с крышкой уже вызывают сомнение. Спрашиваем, не хрусталь ли. Задумчиво чешет голову, потом говорит: «А давайте по звуку определим!» За стакан просит 100 рублей. Графин оценивает в 200.
Нужны часы оптом?
А это для любителей тяжёлой музыки:
Бутыль — как у Гайдая в «Самогонщиках»:
Иногда попадаются неожиданные лоты:
В целом барахольщики общаются неохотно. Некоторые отказываются наотрез, другие будто пугаются, когда узнают, что пришли журналисты.
Нина Владимировна вот не боится. Рассказывает, что барахолкой занимается ещё с девяностых:
— Давно торгую, очень давно. Раньше всё совсем по-другому было, и спрос был больше, хоть власти наши и не организовывали рынок по-человечески. Сейчас заработаешь тысячу в день — уже хорошо. Бывает, ничего не продашь. Если берут, то провода всякие, телефоны, железки старые. А вот одежду, вещи совсем не берут.
Наши-то «антиквары» (торговцы с редким товаром) по 20 тысяч за день могут унести! К ним на барахолку специально приходят коллекционеры всякие, собиратели. Вот они и зарабатывают…
Нина Владимировна говорит: «Никому мы не нужные». Сейчас за свой маленький бизнес она переживает:
— Мы сюда переместились с ул. Пирогова. Оттуда нас прогнали. Теперь вот наш рынок не какое-то стихийное образование: мы даже разрешение получаем и за место платим. Но только слух прошёл, что и отсюда скоро выгонят.
Оказалось, торговцы платят кому-то от 20 до 100 рублей за место в день, но вот только кому — не знают. Ходит, говорят, какой-то мужик в очках и собирает дань. Подруги Нины Владимировны обступают нас — хотят поделиться с корреспондентами, как платят неизвестно кому.
— Какой-то Вячеслав ходит, собирает с нас деньги. Я плачу 25 рублей. Чем больше тряпок принесёшь, тем дороже возьмут. Кто-то и по 100 рублей платит. У него спросили недавно: «Тут такие бугры снежные огромные — когда расчистят?» А он даже на вопрос прямо не ответил, всё своё заладил: «Не будете платить — не будете тут стоять», — говорит одна из женщин.
Торговцы заплатить не против. Но хотят чистую от снега площадку, обустроенные ряды, что-то, что хотя бы отдалённо было похоже на нормальный рынок. Пока довольствуются малым. Каждые выходные закуток за Центральным рынком оживает, картонки ложатся на землю. Ненужные вещи обретают новую жизнь.
