Вставало утро над тайгою бесконечной,
Вершины сосен щекотали облака.
По мерзлоте, известной нам как вечной,
Бежали два измученных зека.
Забрызганные соком ягод лица,
Небритые, уставшие, без сил.
В глухой тайге спешили быстро скрыться,
Где ветер лай собачий разносил.
Который день болота их скрывали,
Который раз луна видала их.
К свободе через топь они бежали,
Сбивая ноги в кровь, загнав двоих.
Собачий лай все ближе раздавался,
Уж можно было слышать топот ног.
Один зека споткнулся и сорвался,
А вот подняться он уже не смог…
Тиски стальные ногу охватили.
Трещала кость, металлом жег капкан.
Перед глазами точки черные поплыли…
Глаза закрыл измученный зекан.
Он вспомнил дом, седую мать старушку,
Несправедливый, жесткий приговор…
За сто рублей, украденных в пивнушке,
Пять строгача влепила прокурор.
«Беги, браток, - сказал он обреченно,
Мне все равно не вылезти, беги!»
Вздохнул, с надеждой в сердце, облегченно,
Когда напарник растворился средь тайги.
Держа рукой огромную березу
Он приподнялся, встал, едва дыша,
И зубы сжал, скрывая боли слезы.
Конвой бежал к нему, с собаками спеша.
«Ну что вы, суки! - зек рванул рубаху.
- Берите, падлы, вот он весь я ваш!»
И кровью захлебнулся, когда с маху
Почти рожок в него харкнул «калаш».
Закат спустился над тайгою бесконечной.
Вершины сосен щекотали облака.
На мерзлоте, известной нам как вечной,
Застреленный, в капкане, слег зека…
