1) В ПРЕДЫДУЩЕМ МОЁМ БЛОГЕ Я ПРОСИЛА ВАС ПОМОЧЬ НАПИСАТЬ МНЕ СКАЗКУ (о том как помогли - читайте комменты под предыдущим моим блогом)
2) Я ПЕРВАЯ ПОПРОСИЛА НА ВАШЕМ САЙТЕ СОЗДАТЬ БЛОГ "ТВОРЧЕСТВО" (читайте мой самый первый блог). Я рада, что создали нечто подобное. Значит, мне пора прощаться с вами (опять же, читайте мой первый блог).
Ой да киевские богатыри на Кремль ходили
Новая сказка, новая ложь:
где быль, где небыль - не поймёшь.
Глава 1. О том, как наши ели во Кремле засели
Жил да был богатырь. Так себе богатырь - ни умом, ни силою не горазд.
Все так и говорили:"Странный богатырь. Не богатырь, а богаТЫРЕШКА - что увидит, то и тырит."
А что стырит, то и съест. А как съест, так и подрастёт.
Вот так подрастал богатырь, подрастал да и подрос: стал, как башня матросска - (не богатырешка) броский!
Это и есть у сказки начало.
Кот дремал, бабка вязала.
Я расстраивалась не на шутку -
по Кремлю ходили Мишутки,
а по площади Красной бабы
ряженые. Не, нам таких даром не надо!
Ведь мы расстегаи растягивали,
притчи, былины слагивали
да песни дурные пели
о том, как ёлки и ели
заполонили все огороды -
встали, стоят хороводом,
в лес уходить не хотят.
Звали мы местных ребят.
Те приходили, на ели глядели,
но выкорчёвывать их не хотели,
а также плевались жутко -
во всём обвиняли Мишуток
и уходили.
В спины что-то мы им говорили.
В ответ матерились ребята.
Жизнь как жизнь - за утратой утрата.
А ели росли и крепли,
Доросли до Москвы и влезли
прямо на царский трон.
Стала ель у нас царём.
А как стала, издала указ:
"На ёлки, ели не лазь!
А кто залезет, тот и исчезнет совсем." -
(вот жуть-то) указ этот раздали всем
от мала до велика.
Вот ходи и хихикай
о том, как наши ели во Кремле засели.
А тем временем ёлки
с подворий вытолкали тёлку,
быка, курей, свиней, козлят.
Мужики на елях спят,
на хвойных кашу варят,
шалаши меж веток ставят
и хнычут:
казаков на помощь кличут.
Казаки, казаки, казачата -
смешны, озорны, патлаты
прискакали до Москвы
и в разгул у нас пошли:
ряженых московских баб
стали звать к себе в отряд.
Мужики, мужики, мужичишки
плюнули в свои кулачишки
и на Киев-град косясь,
айда звать богатырят:
- Богатыри, богатыри, богатыречочки!
Мы тут хилы яки дряблы мужичочки.
Приходите вы к нам ножками аршинными
вырывайте ручоночками длинными
эти ёлки, ели проклятущи.
Пусть уж лучше трон займёт Мишуще
да медведица с кучищей медвежат.
Наши детки жить на елях не хотят!
А бога-бога-богатыри
как раз шли из Твери
да в свой стольный Киев-град
тырить там... да всё подряд!
Услыхали тако диво:
"Ели стали жить спесиво! -
и решили посмотреть
что ещё в Кремле спереть.
Развернулись и пошли
бога-бога-богатыри:
от Твери и до Кремля
один, два да три шага.
Вот дошли до Москвы
бога-бога-богатыри
и приустали:
стеною ели встали.
- Что же делать, как же быть:
надо б пилами пилить
иль с корнями вырывать -
всё работать, не плевать!
А чегой-то неохота.
Эт рутинная работа -
не война и не сечь,
надо б силушку беречь,
(отвечают великаны)
тут подмогут лишь Иваны.
Кличьте лучше мужиков,
им сподручней ломать дров.
Мы потёрли свои лбы:
- Ведь Иваны - это мы!
Надо б, братцы пилы брать,
не подмога эта рать.
Эта рать, которой надо
Сто кило ещё в награду
злата, серебра собрать.
Не, нам столько не украсть
да из царской, из казны.
А ну, в свой Киев брысь, пошли!
Ну вот, ушли богатыри.
А мы за пилы, топоры
и на лес пошли войной:
что ни Ванька, то герой!
Допилили до Кремля, устали:
ели, пихты стеной встали
и ясно дали нам понять:
"Кремлёвский лес нельзя ломать!"
И к этому слову-приказу
Мишутки из леса вылазят
да рычат на нас сердито:
"Наша площадь. Всё, забито.
(и пошли напролом)
Мужичью бока намнём!"
Итак, бока были намяты,
богатырешки прокляты,
и на века те ёлки, ели
во Кремле нашем засели
с Медведями-мишутками.
А это уж ни шутки вам:
искать во всём виноватых
и без того поломатых -
простых Иванов мужиков.
/Я стих пишу. Живу без снов.
Сейчас придут - повяжут.
А повязав, накажут:
на каторгу отправят жить -
на Сахалин. Вот там дружить
и буду я с медведями
да с лисами - соседями./
Глава 2. Женитьба Алеши Поповича
Это всё была не сказка, а присказка.
Ай перекинем мы свой взгляд
да на славный Киев-град,
где сказка только начинается.
Богатырешка венчается
на бабе русской,
наполовину белорусской,
напополам хохлятской
и на треть с Молдовы братской.
Хорошая была свадьба, скажу я вам!
И как бы ни чесалась вша по бородам
Гостей и у князя нашего Вована,
но и тот не нашёл изъяна
на том пиру почёстном.
А в бою потешном, перекрёстном
меж брательничками богатырями
складывались рядами
почему-то простые крестьяне -
то бишь, мы с вами.
Вот так складывались мы и ложились,
а потом вставали и бились
за трон могучий:
ну, кто из нас (Иванов) круче?
А крутым сказался дед Панас:
он два, три слова недобрых припас
и на княжеский трон взобрался;
как сел, так и не сдался
до самых тех пор,
пока князь Вован не вышел во двор
и богатырей не покликал.
Богатырешки лики
еле как оторвали от браги
и как вдарят с размаху!
В общем, осталась от Апанасия горка дерьма.
Тут умная мысль в голову князя пришла:
- Надо бы идтить Московию брать,
ведь куда ни глянь во дворе - везде рать!
* * *
Вот тут-то сказка токо-токо начинается.
Значит, богатырешка венчается..
ай и обвенчаться не успел,
ждёт Алешку нашего удел:
скакать до самого севера -
москалей ложить ой немерено!
Ой намеренно
на святую Русь пойдёт войско-рать
ни за что помирать, ни про что погибать,
в бою кости класть да суровые,
ни за рубь, ни за два - за целковые.
А как свадьба у Алешки кончается,
так и войско-рать собирается.
Это войско-рать
нам на пальчиках считать:
Илья Муромец да крестьянский сын;
Чурило Пленкович с тех краёв чи Крым;
Михаил Потык, он кочевник сам;
Алексей сын Попов хитёр не по годам;
Святогор большой богатырь-гора;
а Селянович Микула оротай (плуг, поля);
ну и Добрыня Никитич рода княжеского;
и чтоб за трон не бился, был спроважен он
князем киевским да в Московию:
- Пущай там трон берёт. Вот и пристроим его,
да женим на княжне сугубо здоровой
из Мордовии иль с Ростова!
А тем временем Настасья рыдала,
мужа молодого провожала
Алешу свет Поповича куда-то:
на погибель иль на свадьбу новую к патлатым
русським не побритым мужикам
сытым, пьяным прямо в хлам!
А Алешка, тот тоже рыдает,
на погибель его отправляют
иль на новую сытую свадьбу:
- Там, Настасьюшка, справим усадьбу
и на север жить переедем..
две ж усадьбы - на зависть соседям,
одна в Киеве, а другая в Москве!
- Хорошо... что ты женился на мне! -
Настенька сладко вздохнула
и мужу в котомку впихнула
яиц штук пятьсот, курей жареных восемьсот,
тыщу с лишним горбушек хлеба
и то, на что нам глядеть не треба -
платочек ручной работы
(памятка от жены); в охотку
сядет он, всплакнёт, нос повытрет,
супружницу вспомнит и выйдет
мысль дурна да похабна
(в общем, платок заговорён был троекратно).
Глава 3. Воевода Микула Селянович
По тихой дружиннички и собрались.
Со дворов всё, что смогли, прибрали:
курей, свиней да пшена в дорогу,
в общем, с каждой хаты понемногу.
Крестьяне, конечно же, матерились.
На недоброе отношение богатыри дивились,
но ту злобу мужичью волчью
терпели молча,
уводя телка последнего с сарая
(что поделаешь, доля плохая
у былинных детин могучих).
И на обещания, мол, "жить будете круче"
селяне не реагировали.
Вздохнули богатыри и двинули
на севера холодныя.
Одно радовало, шли не голодные.
А как шли, расскажем далее.
Марш-бросок вроде не до Израиля,
но всё же,
прокорми-ка эти рожи!
Поэтому Микула Селянович (наш аграрий)
по харе каждому вдарил
и на котомки богатырские навесил стопудовые замочки,
а с вином бочки
за пазуху смело засунул
и впереди дружинушки двинул.
Нет, Микулушка, конечно, не тиран:
ежедневно он к обедушке был пьян
и спал под берёзкою крепко,
а его дружина обедала,
так как ключик легко доставался.
А как Селянович просыпался,
так всё начинал сначала -
замочки пудовые закрывал он,
с вином бочки кидал за пазуху;
и вперёд ускакивал,
конским хвостом размахивал;
на милю вперёд бежал:
"Ай, могол там не скакал?" -
бачил.
А богатыри судачат:
- Вроде Муромец Илья
воеводой был всегда.
Но история - дело тонкое:
сегодня ты на коне, а завтра звонкие
кандалы на ноженьках - цепи.
Держись поэтому крепко
за уздечку степной богатырь:
езжай позади и смотри
не бегут ли за вами черти -
бедовестники (вестники смерти).
Глава 4. Богатыри встречают бабу Ягу
Долго ли коротко так шла рать - нам неинтересно.
Вдруг выходит из леса,
из самой глубокой чащи
Чёрт и глаза таращит:
"Вы куды это, витязи ратные?
На вас копья, мечи булатные,
да кобылы под вами устали.
Отдохнуть не желаете?"
- Да, да, да, притомились, наверно.
А где тут, Чертишка, таверня?
"Дык поблизости есть избушка
на курьих ножках, в ней дева (старушка)
пирогами всех угощает,
да наливает заморского чаю,
а потом печь по чёрному топит
и в баньке парит приблудных ("мочит")."
Раззявили рты служивые:
- Тормози , Микула, дружину! -
орут Селяновичу с эхом. -
Утомились братья твои. Приехали.
Что поделаешь, с солдатнёю спорить опасно:
на кол посадят, съедят припасы.
Развернул воевода процессию к лесу
в поисках бабьего интересу.
Подъезжают к избе, заходят;гтам баба-краса не ходит,
а лебёдушкой меж столов летает,
чаю заморского разливает
в чаши аршинные,
песни поёт былинные.
А на скатертях яств горами:
капусты квашеной с пирогами
навалено до потолочка.
- Как звать-величать тебя, дочка?
Девица-краса краснеет
да так,что не разумеет
имени своего очень долго:
- Кажись, меня кличут Ольгой.
- Ну, Олюшка, наливай
нам свой заморский чай, -
выпили богатыри, раскраснелись;
глядь во двор, там банька алеет
истоплена дюже жарко
(дров бабе Яге не жалко).
Не жалко ей и самовару:
мужам зелье своё подливает
да приговаривает:
- Кипи, бурли моё варево;
плохая жизнь, как ярмо,
пора бы бросить её;
хорошая жизнь, как марево,
был богатырь - уварим его!
Воины пили чай и хмелели.
Лишь Потык... прислушался он к напеву,
бровь суровую нахмурил,
в ус мужицкий дунул,
усмехнулся междометием,
насупился столетием
и подумал о чём-то своём
(мы не узнаем о том).
А посему "сын полей" не пил - пригублял
да в рукав отравушку выливал.
А бабя Яга (то бишь Олюшка),
как боярыня, ведёт бровушкой,
глазками лукавыми подмигивает,
ласковым соловушкой пиликает
речи свои сладкие.
А брательнички то падкие
на бабью ворожбу:
рты раззявили - ржут!
И Алеша Попович
хочет "Ольгу" до колик:
норовит идтить в опочивальню,
да губы жирны (от еды) утирает
платочком шёлковым, вышиванным,
супружницей в дорогу ему данным.
А как губы жирныя повытер,
так и в деве красной он заметил
две, три неглубокие морщины,
глаз косой и вместо груди вымя.
В обморок упал, лежит, молчит.
Глава 5. Драка богатырей у бабы Яги
А гульбище богатырское гудит:
"Если есть богатырь - будет драка;
если есть на свете честь, то её сваха
в кулачных боях опохмельных
да в сценах сладких, постельных.
Народится сынок -
богатырчик тебе вот!
А коль снова девка,
значит, все на спевку:
гой еси, гой еси,
ходят бабы, мужики
по дорогам, по дворам
сыты, пьяные в хлам!
Если есть богатырь - будет драка;
если есть на свете честь, то её плаха
навсегда на планете застрянет:
не хотели мы пить, но тянет." -
пели воины такую песню
и жизнь казалась им неинтересной.
Тут встал Святогор
и сказал (казалось с гор):
- Была бы баллада,
но как-то не нада;
была бы идея,
да брага поспела;
выходи-ка, Илья, дратися,
коли делать больше нечега.
И поднялся Илья Муромец
да закричал (как будто с Мурома):
- Гой еси, добры молодцы,
да не перевелись богатыри
на земле чёрныя пока што!
А кто не битися, махатися,
тот под столом валятися. -
и пошёл на Святогора в бой кулачный.
"Что ж ты делаешь, мальчик! -
с неба (вроде бы) всплакнули боги. -
Ты пошто полез на сына бога Рода,
да на брата родного Сварога.
Но куда тебе, прыщу,
завалить вон ту гору?"
А Илья Муромец,
то ли от ума, а то ли от тупости,
взял лежащую рядом дубину
и по ноженькам святогоровым двинул.
Сразу подкосился богатырь-гора -
это из-под ног ушла черна земля.
И упал богатырь, и не встал богатырь.
"Второй туда же, - бабка Яга подумала
и дров в печурку подсунула. -
Гори, гори, моя печка,
всё сожги, оставь лишь колечко
обручальное с пальца Алешки."
А мужики, мужики, мужичошки
медовухой заткнули дышло,
вот тут-то дух богатырский и вышел
из нашей дружины
(эх ты, былинный)!
Развалились и лежат -
в ладоши хлопать не хотят.
Лежит и Михайло Потык,
но глаз у него приоткрыт,
да думу думат голова:
"Что за нечисть нас взяла?"
А дева Ольга-краса
в кажду руку взяла
по одному богатырю
и тянет к баньке, да в трубу
запихиват мужскую стать.
Потык хотел уж было встать:
поднатужился - не смог,
от усилия аж взмок;
нет, не получается.
Девка к нему приближается,
берёт за ноженьку,
волокёт к пороженьку
и бросает прямо в печь.
- Ух и смердит же человек!-
Ольга голосом страшным ругается,
в бабу Ягу превращается
и на палец кривой надевает колечко.
Глава 6. Настасья посылает соколика на подмогу
Ёкнуло у Настасьи сердечко;
и привиделось ей что-то страшное:
Муж в огне,а колечко украдено
злющей бабкой лесною.
Настя кличет молодого
зачарованного соколка
и просит у птицы она:
- Ты лети , мой сокол ясный;
в беде лютой муж прекрасный;
ты лети, спеши, спеши -
потуши огонь в печи
да колечко верни обручальное.
Покружился сокол, в дорогу дальнюю
пустился стрелы быстрее!
А пока он летит, немеют
рученьки у Михайло свет Потыка,
горит рубаха - печь уж в жар вошла.
Поднатужился былинный богатырь,
заревел, как медведь (нет, хан Батый),
да согнул свои ноженьки длинные
и разогнул (в печурке) аршинные.
Затрещала печь, ходуном пошла.
Тут и сила птичку нашу принесла.
Глянул сокол - тако дело,
в рот водицы набрал смело:
ни много, ни мало, а бочечку стопудовую -
бабки ёжкину воду столовую.
Подлетел к баньке и вылил в трубу
всю до капли воду ту.
Потухла печка, погас огонь,
вывалились богатыришки вон:
выкатились и лежат -
подыматься по-прежнему не хотят.
А баба старая Яга
от расстройства стала зла:
нет у ней силы, истратила -
на воинов всю потратила.
Плюнула, дунула и сквозь землю сыру провалилась,
в самый тьмущий ад опустилась -
пошла силу у чёрта выпрашивать.
А ясный сокол не спрашивал
у Настеньки разрешения великого,
он тоже сквозь землю дикую
метнулся стрелою в ад:
"Где наши в огне не горят!" -
и следом за бабкой в само смердово зло,
в бесстрашный бой: кто кого?
Глава 7. Михайло Потык и кот Котофей
А тем временем в баньке у Ёжки
ни девицы красны матрёшки
парятся, песни поют,
а великаны водицу "пьют" -
сильныя могучие богатыри
не в ратном бою полегли,
а от яда бабьего спят вечным сном.
И мы б не узнали о том,
да Потык богатырь-гора
не испил он яду до дна,
поэтому пошевелился,
поднялся, пошёл, расходился -
раскидал злую печь на кусочки;
поплакал над братьями; ночью
собрался уж их хоронить.
"Не спеши ты могилы рыть! -
пташка синичка сказала
и в ушко Михайлушке зашептала. -
Там у бабы Яги в светлице,
стоит чан, в нём жива водица;
токо воду живу сторожит
черный кот, он на чане спит."
И пошёл Потык в светлу горницу,
чан нашёл, кот на нём коробится -
когти вывалил и шипит.
Михаил ему говорит:
- Ах ты, кот-коготок,
шёл бы ты на лоток;
мне водица нужна живая,
дай-ка я её начерпаю.
А кот чернушечка-коток
прищурил хитро свой глазок
и говорит: "Мур, мур, мур, мур,
люб мне твой Илья, Мур, Мур,
а поэтому сему
я отдам тебе воду,
но с условием одним -
Ёжку вместе победим.
А как? Узнаешь позже.
Бери что нам не гоже!"
Ой да набрал Потык воды,
сощурив глаз... нет два (да три)
и пошёл к дружинушке своей.
"Лей им воду во рты, не жалей!" -
птичка синичка трещала.
И о чудо, дружинушка оживала.
Глава 8. Соколик и баба Яга в аду
А что же там в страшном аду?
Бабка Ёжка схватила метлу
и летит вниз черной земли,
туда, где огонь развели
черти с чертенятами
рогатыми, патлатыми.
А ясный сокол несётся вдогонку!
Старуха приметила гонку
и стрелой калёной помчалась.
И с кем бы она ни встречалась
на своём мимолётном пути,
успевала всем бошки снести!
Наконец, у котла приземлилась,
долго в костёр материлась
да чёрта звала лохматого.
И его, конечно же, матами!
Вышел чёрт да спрашивает:
"Чего ты не накрашена?"
Спохватилась тут Ягуся,
обернулась девкой Дусей.
- Так лучше? - спрашивает.
- Да, вечность нас изнашивает, -
бес вздохнул и лоб потёр. -
Чего тебя принёс-то чорт?
Дуся льстивенько сказала:
- Я без силушки осталась,
дай мне силушку, дружок!
Чёрт открыл в груди замок,
вынул силу и подал:
- Евдокиюшке б я дал
даже сердце и себя;
силу бери и вон пошла!
Дуська силушку схватила,
на себя вмиг нацепила
и давай расти, расти -
выросла аж из земли
и стала могучей,
как грозная туча.
Тут сделалось ей тяжко -
палец распух бедняжка,
на который кольцо надела Алешкино.
Топнула Дусенька ножками,
нож достала булатный,
отрезала палец и сразу
в бабушку превратилась,
в маленькую такую. Забилась
под ракитов кусток,
потому как соколок
уже клевал её в темечко.
А потом подобрал колечко
и к хозяйке с ним полетел.
(Хоть Алешка кольцо и хотел,
но сокол знал лишь Настасью.
Чего тут уж сделаешь? Здрасьте!)
Ну а бабушка Яга
тихо в дом к себе пошла:
новые козни обдумывать,
чинить баньку, подкарауливать
новых русських богатырей.
А кот-коточек Котофей
сбежал от бабкиных костей
прямо в лес, лес, лес, лес -
ловить мышей да их есть!
А соколик-соколок
колечко лихо доволок,
опустился на окно:
"Тук-тук!" В горенке темно,
хозяйка плачет и рыдает -
своего мужа поминает.
"Ты не плачь, не горюй, жена,
жив, здоров твой муж! На проверь сама," -
кинул на пол соколик колечко.
Покатилось оно да за печку.
Полезла Настя его доставать,
а там блюдечко. Надо брать.
Схватила девонька блюдце,
протёрла тряпочкой. Тут-то
и показало оно Алешку:
жив, здоров, с друзьями и кошкой
бредут по лесу куда-то...
лошадей потеряли. Ай, ладно.
Глава 9. Баба Яга и Илья Муромец
- Ах вы, сильныя русские богатыри,
(недалеко ль до горя, до беды)
куды путь держитя, на кого расчитываете,
кому хвалу-похвальбу поёте,
об чём думу думаете,
пошто пешие, а не конные? -
старичок-лесовичок, тряся иконою,
спрашивает наших пешеходов.
- Потеряли, батяня, подводу,
и теперь мы не конны, а пешие, -
удальцы поклоны отвесили.
Знаю, знаю я горе-беду,
подводу вашу ведут
баба Яга с сотоварищами
на старое, древнее кладбище,
там коней ваших спустит в ад
и пойдут на них скакать
черти - бабы Яги приятели.
- Ну здрасьте вам!
А что там за сотоварищи?
Повыколем мы им глазищи.
- Кыш, Хлыщ и Малыш ростом с гору.
Я вам укажу дорогу...
Разозлились богатыришки и вдогонку!
Только пыль забилась под иконку
у старичка-лесовичка.
/ Ты сиди, а я пошла
вслед за богатырями.
Читай сказку, слушай маму
и не вой в магазинах волком,
а то купят тебе иголку
и в мягкое место уколят. /
Хотя, воина и иголки не сломят.
* * *
Волен мужик - неволен,
а богатырь тем более.
Бежит дружина
(дрожит аж Инна),
бабу Ягу проклинают,
московских князей поминают
недобрым словом:
"Обяжут ль пловом?"
Дошли, наконец, до полянки,
где разбойничье гульбище-пьянка:
Кыш, Хлыщ и Малыш ростом с гору
едят, пьют день уж который;
замочки с харчей богатырских скинули,
с вином бочоночки выпили
и свои песни поют.
- Погодь, не спеши, уснут, -
Илья Муромец тормозит дружину, -
Спящих с земельки сдвинем
и их самих опустим в ад.
Прошёл час и воры спят.
Лишь баба Яга у костра
сидит - сторожит сама.
А с бабой проклятой тягаться -
каково это, знают братцы!
Но кот-коток Котофей
вдруг прыгнул к бабке: "Мне налей,
хозяйка, чарочку вина;
убёг я от богатыря,
устал, замучился совсем,
он бил меня; налей скорей!"
- Черныш нашёлся! - бабка плачет. -
Ну иди ко мне, мой мальчик,
(а сама совсем уж пьяна)
на, малыш, попей с стакана, -
и чарку свою подносит коту.
Лакает кот, плюёт в еду
какой-то слюной нехорошей.
Яга ест вместе с ним: - Ох сложно
тягаться с духом хохлятцким!
Напущу на них войско поляцкое, -
вымолвила ведьма да уснула.
Фыркнула кошка и дунула
обратно к нашей дружине:
"Ну, берите воров, былинные!"
Богатыри, богатыри, богатыречочки,
нет, не хилы они, яки мужичочки,
но как-то вот так вышло:
берут они спящих за дышло,
раскручивают да под земельку кидают,
прямо в котлища, где варят
черти грешников лютых:
- Пущай и эти уснут тут!
А Муромец бабу Ягу
берёт и сжимает в дугу,
да расправив плечи былинные,
размяв свои ручки аршинные,
закинул ведьму на Луну.
Там и жить ей посему
(но об этом другая сказка
"Баба Яга на Луне" - подсказка).
Глава 10. Сон Микулы Селяновича
Тут ребятки наши да бегом к коням,
а Селянович Микула прямиком к харчам
и к бочоночкам своим винным:
потрогал, пощупал и вынул
чарочку, выпил остатки,
наземь упал и уснул сладко, сладко.
И приснилась ему родная деревня
с полями, пашнями, с селью
да кобыла своя соловая
и соха любима, кленовая;
и как будто идёт он да пашет,
а народ весёлый ему машет;
ой и кудри у Микулы качаются,
а земля под сапогами прогибается.
Тут навстречу ему оборотень идёт -
богатырь свет Вольга меч булатен несёт;
тормозит возле пашни да спрашивает:
- Зачем, Селянович, землю ты скашиваешь?
Ах ты, мерзкое оротаюшка,
пошто пашешь от края до краюшка
нашу Русь такую раздольную?
Ты мужицкую душу привольную
не паши, оротай, не распахивай,
ты сохою своей не размахивай,
дай пожить нам пока что на воле,
погулять на конях в чистом поле!
Вздохнул Микулушка тяжко,
пот холодный утёр бедняжка
и кивает башкою аршинной:
- Ах, богатырь былинный,
пока ты на коне катаешься,
шляешься да прохлаждаешься,
плачет земля, загибается,
без мужика задыхается! -
и дальше пошёл пахать
от края до края Русь-мать.
Святославович Вольга задумался:
"Землю нужно пахать, но не думал я,
что от края до края надо её испохабить.
Ах ты, пахарь похабник!" -
и пошёл мечом на оротая.
Осталась лишь горка крутая
от нашего оротаюшки.
"Так пахать или не пахать: вы как считаете?" -
голос с неба спросил задумчиво.
Микула в ответ: "Так умер я." -
и проснулся в поту холодном
пьяный, злой и голодный.
А как наелся, задумался крепко:
"Порубаю тебя, чи репку,
человек-зверь Вольга Святославович!"
- Ты чего расселся там, Селянович? -
машет ему дружина. -
Собирайся, в путь уж двинем!
Глава 11. Последний бой Микулы Селяновича и Вольги Святославовича
Запрягли коней богатыри,
кота за пазуху Селяновичу и пошли.
Идут, о подвигах богатырских гутарят,
о Москве-красавице мечтают.
Вдруг кони фыркают, останавливаются.
Войску нашему сие ой не нравится.
А там, в ракитовых кустах,
на змеиных тех холмах
отдыхает, кашу варит, веселится
Вольга с змеищей проклятой - сестрицей.
Та ругается на костёр-пепелище:
обещает спалить все селища
да великия грады, а церкви
в пепел, дым обратить, на вертел
надеть стариков, жён и деток,
а мужей полонить и в клетку!
Ой да раздулись ноздри у коней богатырских,
сам Микула Селянович фыркнул,
меч булатен достал и три раза
отрубил три башки змее заразе!
Покатились головы в костёр-кострище.
Озверел тут Вольга, матерится
на Селяновича лютым матом:
- Не мужик ты, не казак, а чорт горбатый!
Закипела кровь богатырска
у обоих разом и биться
они пошли друг на друга,
у коней лишь стонала подпруга.
Ой как бились они, махались -
три дня и три ночи дрались,
три дня и три ночи не спавши,
не одно копьё поломавши,
три дня и три ночи не евши
секлись, рубились похудевши.
Устали дружиннички ждать
чья ж победит тут стать?
Плюнул Добрыня, поднялся:
- Давно я, братцы, не дрался
в боях кулачных, перекрёстных -
забавы наши в пирах почёстных, -
и пошёл, как бык, на оборотня.
Подмял под себя Вольгу. Як колода
тот лежит - ни дых, ни пых, чи мёртвый.
- А ну несите сюда, братья, вертел!
И взмолился тут Вольга Святославович:
- Отпусти меня, Добрыня, я славить
твоё имя буду по селениям,
по градам дивным да по церквам.
А породу я змеиную забуду,
киевским богатырём я нонче буду,
с вами я в походы ходить стану.
Хошь Луну? А и её достану!
- Ты не трогай Луны, дружище,
там Яга корявая томится,
ай пущай она там и будет.
Породу ж твою забудем;
так и быть по сему, будь нам братом.
Лишь Селянович хмурится: - Ладно,
посмотрим на его поведение. -
и набравшись терпения,
попыхтел рядом.
Маленьким, но могучим отрядом
богатырешки на Московию двинули.
Кота Вольге за пазуху кинули -
пушай оборотень добреет!
Месяц на небе звереет,
красно солнышко умиляет, -
дружина на Кремль шагает.
А в Кремле наши ёлки и ели
на века, казалось, засели
и вылазить не хотят -
греют пихтой медвежат.
Глава 12. О том как Чурило Пленкович без нас женился
- Что же делать, как же быть,
надо ели порубить! -
тащут пилы мужики. -
Держи, ребятки, раз пришли.
Но наши ёлки, ели
заговор узрели
и кличут ряженных баб:
"Надо бы киевских брать!"
А бабы ряжены,
рты напомажены,
в могучий выстроились ряд,
гутарят песни все подряд
да поговорки приговаривают -
дружинничков привораживают.
И дева красна выходит вперёд
да грудью на Чурилу прёт,
говорит слова каверзные
(а сама самостью, самостью):
- Ты не привык отступать,
ты не привык сдаваться,
тебе и с бабой подраться
не скучно,
но лучше
всё же на князя ехать -
махать руками и брехать:
"Один я на свете воин!"
Я и не спорю,
езжай хоть на князя -
всё меньше в округе заразы!
Но до меня доехать всё-таки надо,
я буду рада
копью твоему и булату,
а также малым ребятам,
и может быть, твоей маме,
дай бог, жить она будет не с нами.
Заслушался Чурило Пленкович, засмотрелся,
в пол рубахи уже разделся,
кудри жёлтыя подправил,
губы пухлыя расправил
и к той барышне идёт
да котомку ей несёт.
Глядь, они вдвоём ушли
да вон в те чужи дворы,
и более их не видали.
Говорят, они нарожали
шестьсот шестьдесят мальчишек
(ну нет, это уж лишек)!
Глава 13. Тяжёлая битва за Кремль
А остальные воины
с войском ряженым спорили:
- Уходите отселя, бабы,
мы припёрлись не на свадьбу...
ай да ладно, на другую -
Добрыню сватать за земскую
княжну-княжновичну знатную;
расступитесь-ка, чернавки, отвратные! -
и попёрли богатыри на лес:
- Есть у нас тут интерес!
И бились они, махались -
лес секли, старались.
Три года и три дня воевали.
/Сколько ж елей полегло тогда? Узнаем
мы, наверное, не скоро,
потому как сжёг амбарну книгу Вова -
царь русський последний да нонешний./
Ну а пока шёл бой тот, без совести
мужик по Рассеи шлялся
и над Муромцем Ильёю изголялся:
- На лесоповале великан наш батюшка,
вот куда былинну силу тратит то!
Так подтрунивал народ над подвигами смелыми,
и смеялся б по сей день он, но сумели мы
отодвинуть, оттеснить те ёлки, ели.
И казалось бы уж "Всё!", но захотели
отстоять свои права медведи,
вылезли из бурелома да навстречу
нашим воинам идут, ревут и плачут:
"Пожалейте вы нас, сирых; с нашей властью
всё в природе было справедливо:
на снегу следы лежат красиво,
где мужик пройдёт, где зверь лесной - всё видно,
а и задерёшь кого из них, то не обидно."
Рассвирепели богатыри-казаки
на слова обидные таки,
вытащили штырь да из земли...
У-у-у сколько же медведей полегли
у стен кремлёвских могучих! -
бог считать устал их туши с тучи.
Всё? Ан нет, Мишутка со дворца выходит,
корону царскую выносит:
"Вы простите меня, добрые люди,
отпустите меня, коль не шутите;
я не ел ваших детушек малых,
я не трогал хлопцев удалых,
я и девы красной не обидел,
я на троне сидел и видел,
как крестьян бояре топтали;
бояр и сечь, рубить - они де твари!
Тут бояре гуртом сбежались,
отобрали корону и дрались
за неё тридцать лет и три года,
а потом на трон взошла порода
с простой фамильей Романовы.
(О таких не слыхали вы?)
Глава 14. Свадьба Добрыни Никитича, а Настасья Петровична снова посылает соколка
Ну а пока бояре рядились,
вояки в баньке помылись,
приоделись в рубахи шелковые,
с голыдьбы собрали целковые,
чтоб женить Добрыню на Насте Никуличне -
княжьей дочке. И свадьба по улице
ах кати-кати-катила,
да прохожим говорила:
"Ай люли-люли-люли,
не перевелись бы на Руси
княжий род и барский,
да в придачу царский!"
А медведь последний на дуде играл.
"Ну это не царской дело!" Мохнатого хлестал
скоморох противный - набекрень колпак.
"На кол их обоих, если что не так!"
Весёлая была свадьба, однако,
с пиром почёстным, где драка
гоголем бравым ходила
да тех дробила, кого не добила
стрела иль меч чужеземца.
Но не будем об этом. Сердце
у Настасьи Петровичны ёкнуло -
чуть тарелку волшебну не кокнула,
когда Алешку хмельным увидала.
Разозлилась она, осерчала,
кликнула сокола ясного:
- Лети, спеши, мой прекрасный,
выручай из беды, из напраслины
муженька моего несчастного;
пущай домой воротится -
тут есть ему с кем материться;
и пирища наши не хуже,
да и киевский князь получше
бояр московских купеческих;
возвращается пусть в отечество!
Топнула девушка ножкой,
брякнула яркой серёжкой
и сокола в небо пустила.
Тот с невиданной силой
полетел, помчался к былинным.
Через три денька был у дружины,
опустился на стол самобраный,
нарёкся гостем незваным
и стал потчиваться, угощаться
да пенным пивком баловаться.
А как наелся, напился,
вставал средь стола, матерился:
"Ах ты, чорт Алешенька окаянный,
в чужом доме холёный, званный
сидишь на пиру, прохлаждаешься,
а супружница твоя убивается -
ждёт мужа домой скорее,
час от часу стареет!"
Как услышал Алёша слова такие,
вставал со стола: - Плохие,
ой да поганы мы, братцы,
пора нам домой сбираться!
Домой так домой. "Чё расселись?"
Богатыри оделись,
обулись попроще - походно
да взглядом уже не голодным
московские земли окинули
и к Киеву-граду двинули.
А кота с собою прибрали -
пригодиться ещё голодранец
с нечистью всякой бороться,
а Добрыня пусть остаётся.
Ну и Пленкович Чурило остался -
за ним бегать никто не собирался.
Ай да шесть богатырей,
ай да шесть ратных витязей
через луга, поля, леса перешагивают,
через реки буйные перескакивают,
озёра глубокия про меж ног пускают,
в общем, от края до края
мать Рассею обошли
и на заставу родную пришли.
А на заставушке богатырской
Василий Буслаев с дружиной
границы свято оберегают -
щи да кашу перловую варят.
Вот те и ужин:
в пору - не в пору, а нужен.
Вы столовайтесь, вечеряйте,
а я к жене поскачу, к Настасье! -
сказал Алёша Попович, откланялся,
(на кашу всё же позарился)
и прямоезжей поехал дорожкой.
Вот он к жинке стучится в окошко,
та выходит, супруги целуются
(раззявила рот вся улица)
и в покои идут брачеваться.
Ну и нам пора собираться
да по домам расходиться.
Пусть мирно живёт столица,
а в ней царь наш последний Вова.
/До свидания, я автор, я Зубкова./
Ой Русь царская да столичная,
и кого б ты ни боялась - безразлично нам!
